Вертикальный ландшафт улиц — под землей, на земле и в воздухе над улицами — наглядно демонстрировал, как государственная политика создавала городскую инфраструктуру без особых затрат для застройщиков и с выгодой для владельцев недвижимости. Когда в 1880-х годах Томас Эдисон, самый известный американский изобретатель, переехал из Менло-Парка, штат Нью-Джерси, в Нью-Йорк, чтобы построить свою электростанцию на Перл-стрит в попытке электрифицировать Нью-Йорк, он объявил себя «деловым человеком. Я обычный подрядчик по строительству электроосветительных установок и собираюсь взять длительный отпуск в деле изобретательства». Он осознавал возможности, которые открывало расширение городов и их потребность в инфраструктуре, а также ограниченность пространства, доступного для этой инфраструктуры.[1209]
Эдисон решил проложить свои провода под землей. Когда он прокладывал несколько миль трубопроводов, ни он, ни его рабочие не были одиноки. Он встречал К. Э. Эмери из Нью-Йоркской компании парового отопления «в любое время суток: я — за своими трубами, он — за своими». Трубы компании подавали пар с центральных станций для отопления новых зданий, которые в противном случае нуждались бы в больших котлах и столкнулись бы с проблемой транспортировки угля по переполненному городу. Эту проблему Чикаго не решал до тех пор, пока в начале XX века не построил обширные туннели для транспортировки угля и других грузов с железных дорог в центр города.[1210]
Эдисон мог строить ночью, потому что газовое освещение уже изменило американские города: количество уличных фонарей быстро росло, особенно после 1860 года. Свет также обозначал классы. Когда солнце садилось, богатые районы города все еще сверкали. Трущобы и бедные районы оставались темными.[1211]
На самих улицах люди смешивались с транспортными средствами, которые перевозили их и их товары. В отличие от поездов, конные трамваи позволяли проехать по всей линии. Они останавливались для женщин, но замедляли ход только для мужчин и мальчиков, которым приходилось спрыгивать на землю. В таких городах, как Питтсбург и Сан-Франциско, холмы ограничивали возможности использования конных экипажей, и только появление фуникулеров и электрических тележек позволило расширить транспортную систему. В 1887 году в Ричмонде, штат Вирджиния, были открыты первые линии электрических трамваев, которые ходили в два раза быстрее и перевозили в три раза больше пассажиров, чем конные, а к концу 1880-х — началу 1890-х годов электрические трамваи появились в Бостоне, Чикаго (где также использовались фуникулеры), Бруклине и других городах. Маршалл Филд разместил свой универмаг на Стейт-стрит в Чикаго по той же причине, что и Macy’s на Геральд-сквер в Манхэттене: это были центральные трамвайные узлы.[1212]
Городская инфраструктура также возвышалась над улицами. Над Бродвеем в Нью-Йорке и Южной Ла-Салль-стрит в Чикаго висели провода, натянутые на столбах. «Небо, — писал один английский посетитель Нью-Йорка в 1881 году, — заслонено бесчисленными нитями проводов», которые принадлежали телеграфным и телефонным компаниям, предоставлявшим дорогостоящие услуги для ограниченного круга клиентов. Они стали неотъемлемой частью больших и малых городов. Даже в шахтерском буме Томбстоуна, штат Аризона, были свои телеграфные и телефонные провода. В 1880-х годах электрические компании, в большинстве своем работавшие по франшизе и имевшие ограниченное число клиентов, прокладывали высоковольтные провода в крупных городах, а не уходили под землю, как это делал Эдисон. Электрические трамвайные линии привнесли еще больше воздушных высоковольтных проводов, которые смешивались и пересекались с телефонными, телеграфными и биржевыми проводами. Ужасная смерть обходчика линии Western Union, чье тело в течение часа висело над улицами Манхэттена с синим пламенем, вырывавшимся изо рта, символизировала опасность, которую они представляли. Даже косвенный контакт с проводами был опасен. Если телефонный провод пересекал высоковольтную линию электропередачи, человека, снявшего трубку, могло ударить током.[1213]
К 1885 году тридцать две компании сообщили, что по улицам Нью-Йорка протянуты провода. В самой густой точке, на столбе высотой 96 футов в Нью-Йорке насчитывалось сто отдельных проводов. В Нью-Йорке в 1880-х годах из-за опасности многие провода были вынуждены упрятать под землю. Подземные или надземные, линии все равно проходили по общественным улицам, и компаниям требовалось разрешение на их использование. За эту привилегию они часто платили взятками и откатами олдерменам и членам городского совета. Общественность получала мало возмещения.[1214]
Новые технологии не сразу становились преобразующими. Создавая лампу накаливания, свое самое известное изобретение, Эдисон преуспел там, где другие потерпели неудачу, поняв, как исправить слабое место — нить накаливания — в существующих конструкциях. Но чтобы создать электрическое освещение в помещении, ему нужно было разработать не только лампочку, но и всю систему освещения, от генерации до передачи электроэнергии. Именно это привело его в Нью-Йорк в 1881 году, но, несмотря на надежды Эдисона, его станция на Перл-стрит и его лампа накаливания оказались весьма незначительными для города в 1880–1890-х годах. Станция на Перл-стрит вырабатывала постоянный, а не переменный ток, который был одновременно дорогим и не мог распространяться далеко от генераторной станции.[1215]
Только обеспеченные люди могли позволить себе электричество Эдисона. Удрученный, Эдисон жаловался, что его лампочка оказалась «громоздким изобретением». Как и многое другое, что он делал, станция оставалась скорее чудесной новинкой, чем прибыльным бизнесом. У него не было возможности рассчитать себестоимость продукции, а поскольку в системе не было счетчиков, он не мог измерить потребление. Однако он мог продавать франшизы в американских и европейских городах. Электрический свет Эдисона превратился в аксессуар узкого круга модных городских пространств: театров, ресторанов, банков, офисных зданий, отелей и дорогих магазинов. Он стал игрушкой богатых, и когда миссис Корнелиус Вандербильт пришла на «Бал века» Алвы Вандербильта в 1882 году в костюме электрической лампочки в атласе, отделанном бриллиантами, она нечаянно запечатлела новую технологию в совершенстве. В 1888 году в Нью-Йорке на Перл-стрит было всего 710 клиентов и горело всего 16 377 ламп. Это был образец показного потребления.[1216]
Тем, кто находился вне зоны действия электростанции, приходилось полагаться на индивидуальные установки в частных домах и офисах. Дж. П. Морган, уже будучи ведущим нью-йоркским банкиром, установил систему в своем новом особняке на Мэдисон-авеню. Она освещала триста ламп, но механизмы поначалу сотрясали дом, а их шум и дым мешали соседям. Инженер должен был дежурить с 15:00 до 23:00, когда система работала. В 1883 году из-за неисправной проводки загорелась библиотека Моргана, а вся система страдала от «частых коротких замыканий и многочисленных поломок». Зять Моргана не был впечатлен. Завод «не пользовался популярностью ни в семье, ни у соседей».[1217]
Влияние электрического света в значительной степени проявилось в следующем столетии благодаря усилиям других людей. Джордж Вестингауз также стал изобретателем, но он никогда не занимал столь значительного места в американской культуре. Вестингауз плыл по течению конца девятнадцатого века, а не боролся с ним. Он был инженером и ветераном Союза. Гражданская война научила его ценить дисциплину, иерархию и субординацию в управлении большими организациями. Слава Эдисона зиждилась на дорогих потребительских товарах; Вестингауз воспользовался тем, что экономика позолоченного века делала акцент на товарах для производителей. Он создавал рынок для незначительных улучшений в уже существующих технологиях, а не для создания революционных новинок. Вестингауз процветал, совершенствуя железнодорожные тормоза. Он понимал потребности корпораций в единообразии, предсказуемости и контроле.[1218]
