Сильный ветер раздувал пламя и гнал его на северо-восток, к промышленному району, где огромные кучи пиломатериалов, доставленных из лесов на севере, угольные кучи и деревянные склады, как заметил один из комментаторов, представляли собой «все, что могло бы стать причиной хорошего пожара». Огонь охватил южный рукав реки Чикаго. Огонь стал настолько жарким, что пожарные не могли противостоять ему. Он обрушился на лачуги в районе Конли-Патч с полной силой, прежде чем люди смогли спастись, и непропорционально большое число из примерно трехсот жертв пожара погибло там и в других подобных районах. Огонь охватил муниципальный газовый завод, вызвав впечатляющий взрыв и выведя из строя городские фонари. К тому времени, когда огонь достиг центрального делового района, он превратился в огненную бурю, породившую свой собственный ветер и погоду. «Огнеупорный» центр города из кирпича и камня рухнул, когда раствор в зданиях расплавился и растворился. Огонь неумолимо продвигался на север, перепрыгивая через главный рукав реки Чикаго. Жителям оставалось только спасаться бегством. Пожар вывел из строя водопровод и городскую насосную станцию, лишив пожарных возможности бороться с ним. Через двадцать часов пожар потух на северной границе Чикаго, в четырех с половиной милях от амбара О’Лири. У него закончилось топливо. Пожар охватил двадцать одну сотню акров, уничтожил восемнадцать тысяч зданий и оставил без крова около семидесяти пяти тысяч человек — четверть населения города.[1169]
Разрушая города, пожары XIX века одновременно открывали новые возможности. Они сметали десятилетия бессистемного роста и открывали возможности начать все сначала. Несмотря на уничтожение недвижимого имущества — зданий и дорог — собственность на землю, которую осуждал Генри Джордж, оставалась нетронутой. Огонь не мог коснуться границ собственности, а собственность ограничивала возможности. Когда после Гражданской войны пожары уничтожили большие участки Чикаго, Бостона, Сан-Франциско и других городов, мечтатели иногда представляли себе уменьшенные версии Парижа Хаусмана, но сопротивление крупных и мелких владельцев недвижимости налогам и изменениям в их владениях сорвало грандиозные планы. Хотя перемены следовали за пожарами, они в основном помогали тем, кто стремился создать коммерческие районы. Пожар в Чикаго освободил Пятую авеню (позднее Уэллс-стрит) от «каркасных лачуг, борделей, „суконщиков“ и дешевых пансионов» и включил ее в деловой район. Однако пробки, теснота и высокая арендная плата по-прежнему были характерны для отстроенных городов.[1170]
После Великого чикагского пожара деловые круги и политические машины города осознали, что пожар и сохраняющаяся угроза заболеваний ставят под угрозу будущее Чикаго. Система водоснабжения не смогла защитить город, но чистая и обильная вода по-прежнему оставалась профилактическим средством, защищающим от пожаров и эпидемий. Основные элементы старой системы водоснабжения остались нетронутыми. Чудесное выживание водонапорной башни сделало ее символом жизнестойкости Чикаго и напоминанием о необходимости создания еще более надежных водопроводных сооружений.
Но, как знал Чесброу, технологию нельзя отделить от политической экономии. Вопросы инфраструктуры поднимали вопросы налогов. Предотвращение будущих пожаров поднимало вопросы строительных норм и правил и прав собственности, сформулированных в явных классовых терминах. Жилищные вопросы неизбежно приводили к вопросам о доме — основной культурной рамке, в которой американцы понимали перемены. По мере разрастания противоречий легко было забыть, что в основе их лежал экологический вопрос: как предотвратить возгорание городов и смерть их жителей от болезней.
Великий чикагский пожар сразу же вызвал борьбу за политические преимущества. Элитные реформаторы Чикаго отвергли олдерменов как «бездельников» — термин, напоминающий о падальщиках Шермана во время похода через Джорджию, которым нельзя было доверить восстановление города. Для того чтобы фонды помощи и пожертвования не попали в руки олдерменов, Розуэлл Мейсон, мэр-реформатор города и ведущий бизнесмен, создал Чикагское общество помощи и поддержки. CRAS — аббревиатура была подходящей — возглавили промышленник Джордж Пулман и Маршалл Филд (владелец универмага Field’s). Они придерживались принципа «научной благотворительности»; их целью была помощь «достойным беднякам», при этом они отказывали в помощи «всем, кто может помочь себе сам».[1171]
В течение нескольких недель CRAS доказала, что способна как помогать, так и наказывать город. Джозеф Медилл, издатель газеты Chicago Tribune, понимал, что рабочим необходимо срочное жилье и питание, иначе они покинут город и переедут в другое место, но Медилл и CRAS не хотели, чтобы помощь была настолько щедрой, что у рабочих не было бы стимула немедленно вернуться на рынок труда. CRAS должна была стать железным кулаком свободного труда, поощряя независимость путем отказа от помощи, которая создавала бы зависимость. Реформаторы предоставили CRAS удушающий контроль над городскими благотворительными организациями, от которого она не отказалась бы и после того, как чрезвычайная ситуация закончилась. Такая эволюция благотворительности была типична для всей страны. Мэр Мейсон также не доверял комиссарам полиции, считая их слишком подверженными влиянию со стороны олдерменов. Он объявил военное положение, и в город прибыл вездесущий Фил Шеридан. Генерал ввел в город регулярные войска, сформировал полк добровольцев и отверг как не заслуживающее доверия ополчение, присланное губернатором, который был возмущен.[1172]
На последовавших за этим выборах страх перед пожаром заставил ошеломленный город избрать «огнеупорный» билет во главе с Джозефом Медилом, который выступил против «тревожного ухудшения целостности муниципального управления» и разгула «порока и нечестности». Он обещал сократить расходы, осуждал заимствования и клялся не проводить общественных работ «иначе как за счет общего налогообложения», под которым он подразумевал отсутствие специальных взносов против интересов бизнеса. Все это выглядело как программа ограниченного правительства, но он также расширил действие чикагских законов о пожарных ограничениях, запретив строительство любых деревянных зданий в городской черте Чикаго. Медилл и реформаторы из CRAS были настроены двояко. Они разделяли с городскими рабочими преданность индивидуальному дому и считали владение собственностью основой социальной стабильности. CRAS оказала существенную помощь рабочим, потерявшим жилье, и построила 8033 небольших деревянных коттеджа на окраинах города. Но Медилл также считал, что ему необходимо успокоить восточных инвесторов и страховые компании, которые не хотели вкладывать деньги в пылающий Чикаго или страховать его. Он потребовал ввести строительные нормы, которые запрещали бы строительство коттеджей для бедняков внутри города, но при этом не ограничивали бы использование дерева в домах зажиточных людей. Он апеллировал к состоятельным чикагцам, которые, «возведя мраморные фасады за 100 000 долларов», не хотели, чтобы рядом с ними стояли «шлакоблоки за 500 долларов».[1173]
Планы Медилла угрожали интересам самых стабильных элементов рабочего класса Чикаго. Двадцать процентов квалифицированных рабочих и 17 процентов неквалифицированных владели домами. Это были маленькие и недорогие деревянные коттеджи, расположенные по два-три на участке, которые и стали причиной пожара. Небольшой дом, в котором жили О’Лири, чудом уцелевший в огне, был типичным. Это был двойной коттедж, в котором О’Лири и их пятеро детей разместились в задней половине, а переднюю арендовала другая семья. Этот дом и его соседи были ловушками для огня, но это было все, что могла позволить себе семья из рабочего класса. Ликвидация новых деревянных домов означала бы ликвидацию возможности владения жильем для подавляющего большинства рабочих в черте города. Эти рабочие организовывали и протестовали, а возглавляли протесты бездельники. Как и рабочие, они были в основном американцами немецкого и ирландского происхождения. В 1870-х годах Чикаго был, по выражению того времени, «иностранным» городом: около трети жителей города были немцами по происхождению, 20 процентов — ирландцами, большое количество скандинавов и множество других иммигрантов. Иллинойсская газета Staats-Zeitung представила вопрос как соревнование по поводу меры, «которая делает богатых богаче, а бедных беднее». Это было правдой. Когда протесты переросли в насилие, большое жюри не выдвинуло никаких обвинений. Городские власти отступили и разрешили строительство деревянных домов в немецких и скандинавских районах сгоревшего Норт-Сайда.[1174]
