— Пожалуйста, господин адмирал!
Адмирал раскрыл папку, полистал ее и нашел то, что искал. Потом он еще раз прочитал донесение командира «U-43»: «30 марта потоплен транспорт водоизмещением 16 000 тонн. Название точно не установлено. Предположительно «Дьюнедин Стар»…»
Покусывая дужки очков, начальник оперативного отдела задумался.
— Скажите, ведь командир «U-43», кажется, очень молод? Я имею в виду его неопытность.
— Так точно, господин адмирал, он молод. Что касается неопытности… я не знаю. Господин адмирал наградил его золотым крестом…
Начальник оперативного отдела удивленно поднял брови и сердито посмотрел на адъютанта.
— Мы разве не вели тогда контрольную прокладку? Не может же быть, чтобы «Хорнсриф» в этот день оказался именно в этом квадрате?
Старший лейтенант не знал, что ответить. Дело принимало неприятный оборот.
— Передайте приказ: по возвращении в базу командиру «U-43» немедленно явиться ко мне с докладом! Понятно?
Приказ прозвучал категорически, и было ясно, что возражения недопустимы. Но адъютант набрался смелости и сказал:
— Прошу прощения, господин адмирал, к сожалению, это невозможно. «U-43» из боевого похода в базу не возвратилась.
Адмирал закусил губу: «Неприятная история, надо немедленно что-то предпринять, пока не вмешались другие».
— Как фамилия того человека, что остался в живых?
— Кунерт, господин адмирал. Старший унтер-офицер Кунерт.
— Надо сделать все, чтобы заполучить его. Немедленно свяжите меня с абвером[76]. Полагаю, мы сможем предложить американцам кого-нибудь в обмен. Надо это сделать во что бы то ни стало!
Об этом уже думали и другие люди — господа с изображением черепа на фуражках…
Ничего удивительного не было в том, что представитель Соединенных Штатов при встрече с немцем в одной швейцарской гостинице проявил полное взаимопонимание, когда ему предложили назвать фамилии двух американских офицеров, которых американцы хотели бы обменять на старшего унтер-офицера Кунерта.
* * *
Давно уже никто не навещал Кунерта в его палате, которую он начал считать камерой. Такая изолированность даже при хорошем питании и прекрасном обращении начала уже действовать ему на нервы. Его обуяла смертельная скука. Чем больше было сил, тем невыносимей казалось пребывание в госпитале. Моряку не давали газет, и он ничего не знал о ходе войны. В какой-то библиотеке ему раздобыли несколько старых романов на немецком языке, но эти книги мало помогали коротать время. Кунерт был предоставлен самому себе. Сотни раз он вспоминал и продумывал все случившееся с ним. С тех пор как Кунерт узнал, что «Хорнсриф» был потоплен немецкой подводной лодкой, он не мог примириться со своей судьбой, с пленом. Ведь, в конце концов, по вине своих же соотечественников Кунерт оказался в таком положении, не говоря уже о двадцати одном дне страшных мучений и страданий. А вспоминая погибших товарищей, он приходил в ярость. Конечно, здесь не так уж плохо дождаться конца войны, который, видимо, наступит довольно скоро. Но чем больше он думал о причине гибели «Хорнсрифа», тем сильнее росло в нем желание как можно скорее возвратиться в Германию. Часто мысленно моряк представлял себе, как он, ранее неизвестный старший унтер-офицер, от имени своих погибших товарищей выскажет свое мнение высоким чинам.
Рождество 1944 года прошло очень однообразно. Кунерта пригласили принять участие в богослужении, а затем снова быстро водворили обратно в палату. Он видел только полную сестру, когда она, немного более любезная, чем обычно, принесла в маленькой соломенной корзиночке небольшой рождественский подарок и поставила его на ночной столик. Там лежало несколько яблок, пачка печенья, сигареты и маленькая бутылочка джина.
В расположенном неподалеку длинном деревянном бараке отмечали праздник ходячие больные госпиталя вместе с персоналом. Если бы Кунерт мог быть среди них, то этот рождественский подарок был бы настоящей радостью для него. А так его одиночество действовало на Него еще сильней.
Но вскоре после рождества положение Кунерта изменилось.
Однажды январским утром 1945 года сестра, войдя в палату, попросила его встать и одеться, так как к нему скоро должны были прийти важные посетители. Больше она ничего не сказала. Кунерту было безразлично, что с ним будет. Главное, что кончится наконец это томительное ожидание.
Побрившись, он надел обычный для американских госпиталей темно-красный махровый халат и стал ждать важных американцев. Спустя некоторое время сестра проводила его в комнату для посетителей, где уже находился офицер американских военно-морских сил. Кунерту предложили сесть. То обстоятельство, что разговор предстояло вести не в палате, как раньше, а в специальной комнате, позволяло сделать вывод, что речь пойдет о чем-то необычном. Это подтвердилось после того, как сестра появилась в комнате с подносом, на котором стоял кофейник с ароматным кофе.
На раздумье у Кунерта оставалось немного времени. Удовлетворенно посмотрев на дрожащие руки немца, когда тот потянулся за сигаретой, офицер без обиняков начал:
— Наше военно-морское командование сообщило по радио о потоплении «Хорнсрифа». Можете себе представить, какое впечатление произвело это сообщение в Германии. Ну, а поскольку сейчас война, о сентиментах думать не приходится. — Офицер сделал паузу, чтобы посмотреть, какое действие произвели его слова на немца. Затем, сделав несколько затяжек и выпустив густую струю дыма изо рта, он продолжил:
— Странно, как немецкие власти реагировали на наше сообщение… Главное командование военно-морских сил не опровергло его, как оно это обычно делает, а, наоборот, подтвердило. Правда, подтвердило весьма своеобразно, и я хотел бы, чтобы вы узнали об этом…
Кунерт почувствовал, что на верхней губе у него выступили капельки пота. Он взволнованно затянулся, не сводя глаз с американца.
— Да, Кунерт, когда подумаешь… — офицер сделал искусственную паузу, — когда подумаешь, что вам пришлось перенести, какой ужасной была для людей эта катастрофа, то утверждение германского военно-морского командования следует считать бесстыдным оскорблением всего экипажа «Хорнсрифа». Берлинское радио передало, что немецкая подводная лодка была вынуждена потопить «Хорнсриф», именно вынуждена… потому что его командир собирался направить «Хорнсриф» в английский порт и тем самым совершить предательство. Командир подводной лодки реабилитирован, поскольку своими действиями он предотвратил большое несчастье. Далее в сообщении говорилось, что офицеры и команда «Хорнсрифа» отмечали какой-то праздник и перед лицом, так сказать, врага напились пьяными. По мнению германских властей, в несчастье виноваты все члены экипажа «Хорнсрифа», в том числе и вы сами… Мне очень неприятно сообщать вам об этом, так как в настоящий момент я не вижу возможности разоблачить эту ложь!
Кунерт откинулся на спинку стула. Это сообщение подействовало на него, как удар обухом по голове. Сначала он не мог ничего возразить. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы собраться с мыслями. Какая подлость, какая мерзость! Неужели в Германии остались одни мошенники и подлецы? Моряк весь кипел. С большим удовольствием он разбил бы что-нибудь сейчас. Но, к сожалению, приходится сидеть тихо! Как немецкое военно-морское командование могло решиться на такую бесстыдную ложь! Да еще раструбить ее по всему миру!
Американец внимательно следил за выражением лица Кунерта. Он был большим специалистом своего дела и умел правильно оценивать слова и поступки. Этот унтер-офицер сейчас на нужном пути. Американец прекрасно понимал, что происходит сейчас в голове Кунерта, и знал, к какому решению тот придет.
В действительности главное командование военно-морских сил Германии, конечно, опровергло сообщение о потоплении «Хорнсрифа» немецкой подводной лодкой, утверждая, что судно было потоплено англичанами. Но для американцев было важно, чтобы Кунерт согласился на обмен.
