Паршин пожал плечами.

— Имеете какое-либо желание? — вежливо осведомился сыщик. — Может, купить что-либо требуется?

— Папирос нельзя ли? — сказал Паршин.

— Отчего же-с…

Паршин сделал несколько шагов и вдруг приблизил губы к уху Клюшкина:

— Окончательно?

Сыщик сделал только движение пальцами, но по этому сдержанному жесту Паршин понял, что все кончено — посадка будет прочной. И тут он вдруг вспомнил, что о Клюшкине ходил слух, будто ежели очень в секрете, то этот человек за деньги может все. О таких вещах не любили рассказывать даже своим, но слухи все же просачивались. Блеснула надежда.

— Позвольте оказать слово, Дормидонт Савельевич? — тихонько произнес Паршин.

— Отчего же-с… Только не здесь. Удобней будет в переулочке-с.

Идя рядом, как двое знакомых, они свернули в переулок. Зашли в подворотню. Паршин заговорил смелее:

— При мне деньги, Дормидонт Савельевич.

Сыщик неопределенно крякнул.

— Тысяч до пяти наберется, — продолжал Паршин. — Так я бы не отказался пожертвовать их… на благотворительные цели.

— Что же, благое дело, благое… — неопределенно проговорил Клюшкин и раздавил волосатыми пальцами окурок.

Паршин испытующе глядел на Клюшкина.

— Мне бы только на дорогу рублей двести, а остальное…

Сыщик глянул на него исподлобья.

— Благое дело, но… поверьте слову, Иван Петрович, не могу-с…

— Ежели мало, Дормидонт Савельевич, зайдем ко мне, столько же еще наберем и вещи кое-какие…

— Про вещи знаю, про все знаю-с, да, верьте слову, не в моей воле. Кабы денек назад — другое бы дело. А теперь обязан вас представить по начальству-с.

Паршин напряженно думал. Если Клюшкин знает о вещах, значит приведет полицию и к нему домой, значит Фелица лишится всего.

— Вот что, Дормидонт Савельевич, я пред вами отслужу, а вы помогите.

— Чем могу-с…

— Признали вы меня в точности?

Сыщик усмехнулся.

— Мы с вами, Иван Петрович, единожды уже встречались.

— Вот именно — единожды, — подтвердил Паршин. — Но картонки моей в сыскном нету. Это я наверное знаю.

— И что же-с?

— От вас зависит — признать меня за Паршина или… за кого иного.

— Это верно-с, — подумав, сказал Клюшкин. — А за кого бы к примеру? — Он прищурился на Паршина, словно действительно пытался узнать его.

Паршин молча протянул ему паспорт на имя Жука. Сыщик заглянул в него.

— Такой не проходил… Так-с… Значит, желательно по первой судимости?

— И еще хотел бы я, чтобы одна женщина не пострадала невинно.

— Это Фелица Станиславовна невинно страдает? — усмехнулся Клюшкин. — Умный вы человек, Иван Петрович, а, видать, за порядком в доме следить не можете. Ежели угодно знать, Фелица Станиславовна без вашего ведома с варшавскими мастерами немало «дел» провела. Есть у нее один такой фактик…

Лицо Паршина так налилось кровью, что Клюшкин невольно протянул к нему руку: уж не хватил бы удар. Но Паршин только прислонился спиной к дому и несколько времени стоял, вперив невидящий взгляд в дом на противоположной стороне переулка.

— Не может быть… — через силу, словно ему сдавили горло, прохрипел он.

— Верьте-с. Нам доподлинно известно-с. Кстати говоря, фактик тот и вам хорошо известный.

— Кто?

Это было сказано так, что будь на месте Клюшкина человек послабее, наверно бы струсил. Но старый сыщик только усмехнулся.

— Всему свое время-с, — сказал он.

— Только и прошу: скажите — кто? — повторил Паршин.

— Разве для вас только-с? — делая вид, будто колеблется, протянул Клюшкин.

Тогда Паршин сунул руку в карман, где лежали деньги.

— На благотворительность, говорите? — спросил Клюшкин и доверительным током, понизив голос: — Только уж под слово-с, служебная тайна-с. С Грабовским она… того-с.

— Так чего ж не берете? — по-прежнему начиная хрипеть, зло спросил Паршин.

— Имеются причины-с, значит… — лукаво произнес Клюшкин. — Она дама стоящая, а у нас небось тоже люди-с… не чурбаны бесчувственные-с…

Паршин снял шапку и отер вспотевший лоб. Потом решительным движением достал из кармана пачку кредиток и протянул сыщику.

— А меня не можете?

— Верьте слову, не в моей власти-с, — сказал Клюшкин, пряча деньги. — А насчет Жука постараюсь.

— Так зайдем за папиросами? — спросил Паршин, желая показать, что с этим делом покончено.

Они купили папирос, зашли к Бландову, где Паршин взял масла, сыру, чайной колбасы.

— Вот булок бы… — произнес он нерешительно.

— Сторожа спосылаем, — деловито ответил сыщик. — Берите извозчика, и поехали. — И, оправдываясь, добавил: — У меня насчет мелочи — того-с…

Придя домой Фелица сразу заметила собранный Паршиным чемоданчик и забеспокоилась. Стала искать записку. Иван не мог уехать, не написав, даже если его вызвали по какому-нибудь очень экстренному делу.

О том, что Иван исчез навсегда, не было и мысли.

Очень удивил оставленный ключ, но потом она решила, что Иван его просто забыл. А может, отправился на «дело»? В таких случаях он с собой не брал ничего, кроме строго необходимого.

Мало-помалу она успокоилась и принялась готовить завтрак. Постепенно повседневные мысли заслонили нахлынувшее было беспокойство. В голове засело другое: правильно ли она сегодня поступила? Следовало ли нести к ювелиру драгоценности?

Дело в том, что среди ценностей, принесенных последний раз Иваном, ей приглянулись две безделки из старинного бирюзового гарнитура. Она несколько раз примеряла их перед зеркалом, и чем больше глядела на свое отражение, украшенное большими голубыми каменьями, тем более властно влекли ее к себе камни. Она сама удивилась тому, что именно эти камни ей так понравились. Через ее руки прошло немало дорогих вещей, а ведь эту бирюзу нельзя было даже назвать большой ценностью. Фелица понимала, что надеть эти безделушки все равно нельзя: вещи старинной, заметной работы. Сначала нужно переделать оправу. Дело было за малым, и она отправилась к ювелиру.

Сразу по ее уходу ювелир дал знать полиции о поступи-вшей к нему бирюзе. Список вещей, похищенных в ломбарде, давно уже был роздан всем ювелирам.

Это может показаться невероятным, но свержение монархии в России и приход февральской революции не только не заставили приуныть уголовников, населявших царские тюрьмы, но многие из них даже воспрянули духом. Буржуазное Временное правительство, декларируя открытие тюремных дверей для политических заключенных, под горячую руку выпустило на свободу и представителей уголовного дна, не имевших никакого отношения к политике. Кроме того, многие провинциальные сатрапы царя освободили и уголовную «шпану», рассчитывая на ее помощь в подавлении революции. Так действовали некоторые губернаторы в 1905 году, организуя еврейские погромы и сопротивление восставшим массам рабочих. Но на этот раз надежды царских слуг не оправдались. Покинув тюремные камеры, уголовники не стали рисковать собою в уличных боях с народом. Они попросту разбежались. Попытался попасть в число выпущенных и Паршин, но это ему не удалось. У буржуазии были с ним свои счеты. Он был слишком крупным грабителем, опасным для банков и для коммерсантов, еще надеявшихся на победу реакции. Только в 1919 году ему удалось по амнистии выйти из тюрьмы.

В первое время после февральской революции преступный мир приглядывался к происходящему. Отсутствие твердой власти способствовало активизации уголовного подполья. Когда на смену Временному правительству пришла власть рабочих и крестьян, разогнавшая старый полицейский аппарат царизма, уголовники решили, что настал их золотой век. Не рабочим же, без всякого опыта в борьбе с преступностью, тягаться с бывалыми уголовниками! Воры и грабители всех масштабов и оттенков потирали руки.