Матрене в голову явилась фантазия дополнительно вооружить сержанта и товарищей его в борьбе с душегубами, никак не хотевшими переводиться на пути ко всеобщему Светлому будущему.

Матрена с годами пришла к уверенности, что если не происходит войны, люди тотчас начинают жить незаслуженно хорошо, копить ненужное, избыточно питаться и все меньше работать. С другой стороны пропасть разводится разного жулья и воров с бандитами. Они, отчасти, регулируют эту ситуацию, грабят особо зажравшихся, одновременно приготовляя себе место в аду, если только не раскаются искренно, хотя бы в последний миг.

За это их часто любит публика, еще не подвергнутая грабежу. Небогатые люди воображают, что разбойники могут сделаться народными мстителями Робин Гудами. У богатых будут отбирать, а им отдавать. Дело доходит до сочинения о них песен или кинофильмов. Но это всего лишь мечта. На самом деле душегубы быстро смыкаются с богатеями, чтоб из бедных тянуть последнее.

Только среди своих соседей Матрена насчитала с дюжину типичнейших паразитов, совершенно не похожих на тружеников или каких-нибудь докторов с учителями. Даже на лицах они носили отпечаток паразитического образа жизни. Таковы же были и их подрастающие дети. Между ними водилась дружба, не могущая не привести к злокозненным замыслам и действиям. Милиционеры тогда могут и не справиться с вражьей силой, ведь у них, как заметила Матрена, даже в кобурах вместо пистолетов лежали свертки с хлебом и вареные яйца. Теперь, если вдруг негодяи нападут внезапно на отделение и захотят всех перебить, а сообщников своих освободить, то Паша сможет хотя бы напугать их пулеметом.

В отделении дежурный, явно недовольный тем, что его вывели из глубокой озабоченной задумчивости, нехотя и сквозь зубы пояснил вдове, что Перец командирован в пионерлагерь за город. При этом лицо его никак не походило на благородные милицейские физиономии, которых множество видела Матрена в кино. Скорее, он смахивал на переодетого бандитского вожака. Еще несколько таких же типов проскользнуло внутрь и обратно, пока шел разговор.

— На жировку, Корытин? — окликнул дежурный одного из выходящих в форме и с совершенно негодяйской физиономией.

— Надо! Зван к одной за город, на прыроду. Воздуху глотну. Там, промежду прочим, и отдохну Перца нашего, пионэрлагерь «Зорька» неподалеку и река с рыбаловкой, — ответил тот, выходя на крыльцо и сладко потягиваясь выпуклым животом.

Вдова так и замерла. И ход ее мыслей повернул в другую сторону. Она бросила расспрашивать угрюмого дежурного, посмотрела только на него особо, так, чтоб тот забыл ее навсегда, затем уселась в кабину грузовичка и велела соседу ехать за брусничного цвета «Победой», в которую уселся пузатый Корытин.

— Вот и мы в «Зорьку». Туда все и свезем орелику моему Пашечке, — решила Матрена, — не то вооружим еще ошибкой каких-нибудь ряженых оборотней или кровопийц.

Она устроилась поудобнее, и всю дорогу успешно отводила в сторону пристальные взоры редких в те времена автоинспекторов.

Дети, преимущественно мальчишки, и вожатый Перец стянули свои силы у высокого забора Раиной усадьбы. Там они хорошенько пристроили к ограде широкую доску, конец которой пришелся против склона горы, закрывавшей дом от ветра и посторонних взглядов. Получилось нечто вроде трамплина.

Мальчишки зарядили свои рогатки некрупными камнями и заранее тщательно прицелились в сторону большого окна, глядевшего на забор. Вожатый поднялся на вершину склона и устроился получше в седле своего стального «коня». За поясом у него находился устаревшей конструкции пистолет «ТТ», заряженный холостыми патронами, чтоб кого-нибудь не подстрелить, но пугнуть, если понадобится.

— Огонь! — скомандовал вожатый, как только из дому послышались истерические крики и поросячий визг. Он понесся на велосипеде вниз, разгоняясь все более и прицеливаясь въехать на доску. С доски он, как с трамплина, сперва взмыл под облака, перелетел забор, а затем влетел прямо в окно, пораженное за миг до того камнями из рогаток.

…

Когда свиное рыло скрылось в пролом кухонного окошка, а Макаревич схватил за подмышки обморочное тело Раисы Шторм, чтоб утянуть в другую, безопасную комнату, он перестал замечать дальнейшие события, как будто их заслонило облаком. При этом он испытал невиданное блаженство. Осязание подмышек Раисы как бы приоткрыло юноше те тайны, раскрытия которых он так жаждал. Мало того, ожидания его были превзойдены силою и глубиной натуральных ощущений. Одного только жара, обжегшего его ладони, достаточно было для омрачения юношеского рассудка.

Раиса, однако, тут же захотела прийти себя, чтобы отдать самые необходимые распоряжения и приоткрыла для этого глаза. Но увидеть ей пришлось фантастическую, чудовищную картину.

Окно ее любимой гостиной разлетелось в мелкие осколки, и рама легко разломилась, затем в оконный проем плавно влетел сидящий на велосипеде юноша, напоминавший эльфа, хоть и был в пристегнутой ремешком милицейской фуражке. Одновременно в помещение стремительно впорхнули предметы с дымовыми хвостами, которые метались от стенки к стенке не хуже поросят, заполняя помещение белым дымом. Это были модели космических ракет будущего.

— Руки в гору все! — пронзительно закричал юноша, проносясь широким столом и давя закуски.

— Так-таки уж и все! — пьяно заорал гость в галифе, таща из кармана застрявший револьвер.

— Ор-р-ружие на пол! — продолжал командовать велосипедист, выхватывая из-за пояса пистолет и производя сразу десяток предупредительных выстрелов в потолок.

Ствол изрыгал пламя, клубился дым, и потолок покрывался выбоинами, хотя патроны были почти точно, что холостыми. Велосипед прокатился по всему столу и влетел с разгону в стену, оставив седока стоять посредине стола на широко расставленных ногах. При этом одна раздавленная каблуком банка совершила залп скользкими солеными рыжиками по изумленным лицам зрителей.

Гость в галифе вытащил, наконец, револьвер и хотел открыть стрельбу с колена, но за отсутствием регулярной чистки револьвер поперхнулся, от него отлетела изрядная часть механизма и, вертясь, саданула стрелка в лоб, так, что тот с колена опрокинулся навзничь.

Гости тоже повалились на пол, как снопы. Но те, у кого были наиболее преступные физиономии, выхватили ножи, кастеты и ринулись в атаку.

Тогда Павел, с криком: «Соня, где ты?! Я здесь!» прыгнул к велосипеду, отскочившему от стены и послушно замершему в неустойчивом равновесии, схватил его и принял неравный бой.

Выстрелы, меж тем, продолжались и явно не одни только холостые. У кого-то оказались в заряде и трассирующие пули прочертившие жуткие огненные следы в воздухе. Сделались ранены некоторые поросята, пули вдребезги разбили несколько хрустальных предметов, фарфоровые статуэтки разлетались одна за одной, а у нимфы оказалось прострелено бедро и, кажется, из него начала сочиться кровь.

Всех вдруг охватила агрессия. В немалой степени росту ее послужил субъект в малиновом жилете, беспрестанно гадивший всем исподтишка: то ножку подставит, то бутылку швырнет наугад, а та угодит кому-нибудь в голову. Истошно и залихватски весело гремела песня «До чего ж ты хороша, сероглазая!».

Визг женщин и поросят перекрывал все прочие звуки. Красный жилет при этом орал тоже, стараясь делать это с кем-нибудь, то в унисон, то в терцию или квинту, нарочно для глумления. Даже появившийся внезапно Ворон, будто в затмении, с размаху саданул в морду чучелу медведя, но тут же оглушенный свалившимся на голову со шкафа пыльным томом «Капитала», покачиваясь, ретировался в одну из дверей.

Перец, крепко держа велосипед за раму, размахивал им так замысловато, что сразу по нескольку мужчин, независимо от вооруженности, попадало, что называется, «под раздачу». Получая тумаки от тех, кто не выбрал противника, и от явных недругов, каждый тоже лупил всех подряд. Потерпевшие валились на пол, чтоб перевести дух и затем ответно вломить, хотя бы кому-нибудь, кто подвернется под руку.