– Наверное, у себя, он знает, что идти ему теперь некуда и незачем.

Гейм взял девушку на руки и пошел туда, где не так давно он сам провел ночь на положении заключенного.

– Капитан Гейм, ты пришел убить меня, не так ли? Ха-ха-ха!..

Летчик отшатнулся: перед ним кривлялся Краус. Но что за вид был у него: волосы вылезли, щеки провалились, физиономию изуродовали отвратительные белые пятна. Он был до предела худ, костюм болтался на нем, как на скелете.

– Ты опоздал. Гейм, меня уже убили… Прайс, судьба… Всю жизнь я думал о том, как бы убить других, и вот… Через несколько часов я умру. А Прайс будет жить! А все-таки я его перехитрил, он уже не воспользуется моим трудом – плана «Бездна» больше не существует! Это была моя идея, моя, и я не хочу, чтобы старый негодяй присвоил ее после того, как он убил меня…

Гейм начал догадываться о том, что произошло: Прайс узнал о том, что Краус торгует его тайнами.

– И все же вы унесете с собой тайну Прайса… – произнес он почти равнодушно.

На физиономии Крауса появилось выражение беспредельной ненависти.

– Нет, нет… – прохрипел он. – Пусть все узнают, все… – немец на минуту умолк, и когда снова с трудом заговорил, в его голосе было отчаяние: – Поздно! Он рассчитал точно – я умираю… – он пошатнулся и оперся о край стола.

Гейм стремительно приблизился к нему.

– Вы – чудовище, – гневно сказал он. – Околевая, убили многих людей, работавших в вашей лаборатории.

– Лаборатории? – Краус, кажется, попытался насмешливо улыбнуться. – Здесь не было никакой лаборатории.

– Как так? А что же было?

С выражением торжества Краус произнес:

– Заряд термоядерной энергии мощностью в несколько сотен миллионов тонн взрывчатки.

– Зачем? – вскричал капитан. Прерывисто дыша, Краус заговорил:

– Когда-то в мои руки попала рукопись древнего китайского ученого «Поэма на пальмовых листьях». Тогда же у меня появилась мысль – вызвать цепную реакцию в естественном, неочищенном уране. После войны я продал эту идею Прайсу, а он решил проводить опыты не в лаборатории, а в естественных условиях. Требовалось только найти место для опытов. Я предложил этот район.

– Почему именно этот?

– Еще Суань Цзян писал – тут земля источает радиацию…

– Понятно.

– Ты не все понял, Гейм. В недрах гор, под нами, – Краус рукой показал вниз, – мы пробили шахты и заложили туда смесь тяжелого водорода вперемежку с бомбами из плутония.

– Но это же гигантская мина! – вскричал летчик.

– Да, мина… – прохрипел Краус. – «Бездна»… Люди Прайса изучили направление рудных жил на огромном расстоянии вокруг. Мы надеялись, что цепная реакция пойдет отсюда веерообразно…

– В направлении Советского Союза, Китая, Индии, Афганистана?

– Да.

– Но цепная реакция в неочищенном уране… – Гейм не знал, можно ли этому верить.

Казалось, немец понял его сомнение.

– Прайс верил в мою идею и в соответствии с ней создал свой план «Бездна».

– Вы с Прайсом хотели произвести тут подземный атомный взрыв чудовищной силы?

– На тысячи миль вокруг земля, смешанная с радиоактивными частицами, поднялась бы на воздух и обрушилась на все живое, – казалось, Краус упивается несостоявшимся злодеянием. – Мощность заложенного в шахтах термоядерного заряда равна многим сотням миллионов тонн тротила, – повторил он.

– Когда же Прайс должен был произвести намеченный взрыв?

– Мы должны были уточнить некоторые данные в отношении Советского Союза. Каррайту было приказано пробраться к советской границе и доставить сюда геологическую карту района Кок-шаал-тау, который я когда-то посетил, и агента по кличке Двадцатый.

– Вас интересовало, не нужно ли будет вносить поправки в план «Бездна», в ваш план массового истребления народов Азии?

– Да. Прайс не хотел зря расходовать запас водородных бомб. Но Каррайт почему-то не вернулся…

Так вот зачем Прайс послал Двадцатого в Тянь-Шань! И на этот раз он не доверил Харвуду своей тайны, сказал ему лишь половину правды.

Краус все тише и тише бормотал:

– Кракатау не получилось, на нижнем горизонте не взорвались атомные бомбы. Но я разрушил тут все, все… я уничтожил мечту этого лживого янки… Он убил меня, убил! Но я доберусь до него! Доберусь… – он дико взмахнул руками и рухнул на пол. Началась агония.

Гейм с отвращением закрыл за собой дверь комнаты и пошел туда, где его ждала Чармиан.

Разбор только что закончившихся учений продолжался.

Гарольду Прайсу нелегко было выступать сегодня. Полученная от старика из Нью-Йорка шифровка выбила его из колеи. Он с трудом улавливал сейчас смысл того, о чем говорили собравшиеся в штабе Келли американские и западногерманские высшие офицеры. Тон телеграммы, почти враждебный, встревожил младшего Прайса. К тому же из шифровки было совершенно непонятно, что за болезнь внезапно сразила неутомимого «короля урана». Надо было немедленно вылетать в Прайсхилл.

Однако бизнес есть бизнес. Возвратившись в Штаты, он должен будет представить концерну заключение, подтвержденное авторитетом вот этих военных специалистов.

Прайс взял слово после бывшего гитлеровского фельдмаршала Кессельринга.

– Меня беспокоит только одно… – начал он. – Я хочу быть уверенным, что вы тут выстоите. Страшная опасность, которая всем нам угрожает с Востока, должна, гм… разбить себе голову о созданную нами первую линию обороны в Европе. Для этого мы дали вам несколько дивизионов атомных орудий. В отличие от авиации, наша атомная артиллерия может быть использована независимо от погоды, условий видимости. Мы прислали сюда управляемые ракетные снаряды «Матадор», дальность полета которых вдвое превышает расстояние, какое когда-то покрывали лучшие образцы «Фау-2», и достигает восьмисот километров. Но я думаю, что в условиях боя, для, так сказать, тактического использования, лучше малогабаритной атомной бомбы нет.

– Совершенно верно, – заметил Кессельринг. Прайс потер лоб.

– Что с ним? – Лайт обернулся к Гаррису. Прайс продолжал:

– Среди наших военных сильно стремление создавать запасы атомных бомб большой мощности. Опыт войны показал, что при массированных налетах на пункт, расположенный в глубоком тылу противника, приходится нести значительные потери. Поэтому военные считают желательным наносить удар небольшим количеством мощных атомных бомб. В пользу этого они выдвигают еще два соображения… Ну, во-первых, сам самолет-бомбардировщик обходится нам гораздо дороже бомбы. Выгоднее сосредоточить внимание на постройке скоростных бомбардировщиков – их нам потребуется не так уже много. Во-вторых, по мнению нашего авиационнего командования, бомба с большим радиусом действия обеспечивает возможность накрыть цель даже при отклонении от заданной точности при бомбометании, а это в боевых условиях имеет значение.

Разгорелся спор, в котором не принимали участия только двое – Лайт и фон Шулленбург. Причем, как заметил Лайт, немцы были за тактическое оружие, а американцы главным образом за стратегическое, которое можно было бы посылать на большие расстояния. Спор перерос в обсуждение проблем войны в новых технических условиях.

– А что думаете вы, генерал? – спросил Функ Шулленбурга.

Все умолкли, с нетерпением поглядывая в сторону Шулленбурга.

Генерал-полковник понял: Функ хотел заставить его вылезть из той скорлупы, в которой он сидел все последние годы. Функу, как и Шпейделю, и другим, нужно было, чтобы он публично заявил о том, что он вместе с ними готовит новую войну и принимает на себя ответственность за будущее. Отступать? Нет, ни за что! Возможно, именно подобного случая он сам, того не сознавая, и ждал все эти годы вынужденного молчания и бессильной ярости. Фон Шулленбург встал:

– Господа! – произнес он по обыкновению ровным, бесстрастным голосом. – Я весьма благодарен за доставленную мне возможность присутствовать на маневрах – они заставили меня еще раз подумать о судьбе нации. Я не хотел бы говорить громких слов и произносить политическую речь, я не политик, а военный. Однако не скрою, меня удивило и встревожило то, что я видел и слышал здесь. Меня не оставляет гнетущее ощущение того, что все мы занимаемся совсем не тем делом, и потому я считаю себя обязанным поделиться с вами не моими впечатлениями, а теми выводами, к которым я пришел. Заранее знаю, что эти мои выводы многим из вас не понравятся. Но как немец и солдат я просил бы иметь терпение выслушать меня до конца, ибо, не предупредив вас о том, что, по-моему, всех нас может ожидать, я не мог бы уйти отсюда со спокойной совестью. Разрешите?