Дымов молчал. Он вовсе не собирался рассказывать врагу о том, что случилось в Берлине, о Штрумме и о честной старой немке Гартвиг, погибшей от руки врага.

А Рущинский продолжал:

— Майор часто и помногу работал дома. Дома у него находились дневники, записные книжки, тетради. Я должен был их получить. В случае, если бы это не удалось… — Рущинский запнулся.

— Продолжайте, — сказал Сергей Сергеевич. — Итак, что бы произошло, если бы вам не удалось?

— Инженер-майор Барабихин должен был вообще… исчезнуть. Это учитывалось, но как маловероятный вариант… Мой шеф, которым вы, очевидно, еще заинтересуетесь, считал, что Барабихина у нас в руках, неудача исключалась.

Рущинский поежился и развел руками.

— И все-таки просчитались, чего-то не учли… Вот, гражданин следователь, и все… по этому делу.

Полковник Дымов подошел к книжному шкафу, вытащил том энциклопедии, перелистал несколько страниц и прочел вслух: «Ягуар — хищное млекопитающее, дикая кошка Нового света, иногда называется американским тигром. Опасен для человека. Свиреп, но труслив. Охотится в сумерки или ночью». Потом вернулся к столу и протянул арестованному лист бумаги:

— Пишите!.. Все, что вы рассказали, — только черновая схема, без подробностей. Начнем с нее… Об остальном поговорим в следующий раз.

Рущинский кивнул головой. Теперь ему было все равно. Подробности? Расскажет подробности. Фамилии, позывные, явки?.. Расскажет и о них…

Сергей Сергеевич распахнул окно. Площадь, омытая недавно прошедшим дождем, казалась нарядной и помолодевшей. Огромная клумба с георгинами и астрами, уже тронутыми первым дыханием осени, придавала площади живописный вид.

Сергей Сергеевич потеплевшим взглядом смотрел в окно, смотрел на людей, на родной город. Потом молча сел за стол… Губы полковника были плотно сжаты, взгляд — жесткий, повелительный. Предстояли долгие часы работы…

В наступившей тишине отчетливо слышался скрип пера Рущинского.

Один за другим прозвучали с приглушенным звоном четыре удара, и все невольно повернули головы к часам. Большие, массивные, они стояли в углу кабинета и были похожи издали на узкий полированный шкаф со стеклянной дверцей. Взглянул на них и заместитель министра. — Уже четыре часа! Совещание затянулось, а в пять его ждет министр. Пора!..

Заместитель министра аккуратно сложил в папку лежащие на столе бумаги, сделал какие-то пометки в блокноте и постучал карандашом по столу.

— Итак, обмен мнениями можно считать законченным, — сказал он, обводя всех присутствующих внимательным взглядом. — Разрешите доложить министру общий единодушный вывод членов научно-технического совета: правительственное задание может быть выполнено и будет выполнено в установленный срок и даже раньше срока. Наша страна получит сверхскоростной подводный корабль.

Сидевший неподалеку на диване пожилой мужчина в больших роговых очках негромко кашлянул и чуть заметно пожал плечами. Этот жест не ускользнул от взгляда заместителя министра.

— ...Сомнение и замечания академика Кострова, конечно, имеют под собой почву, — продолжал он. — Постройка первого, опытного образца корабля задерживается из-за того, что пока еще не решены многие сложные технические проблемы. Но из этого следует только один вывод: все проблемы должны быть решены. Когда? Чем скорее, тем лучше. Кем? Нами. Силами наших ученых, инженеров, конструкторов. В том числе и коллективом лаборатории, которой ныне руководит академик Костров.

Пожилой мужчина в роговых очках наклонил голову: это означало, что, конечно, он согласен, будет сделано все возможное, но... не все желаемое быстро становится действительностью. Впереди много трудностей. Именно о них академик и считал своим долгом доложить здесь пятнадцать минут назад.

Заместитель министра сел, еще раз оглядел всех присутствующих и тихо сказал:

— Очень жаль, дорогие товарищи, что с нами нет профессора Савельева. Мне не довелось лично быть знакомым с ним, но я много слышал о его интересных и смелых опытах, о его попытках сконструировать глубоководный скоростной корабль... Правда, эти искания, эти эксперименты носили чисто лабораторный характер, но все-таки уже тогда... — Он оборвал фразу на полуслове, секунду помолчал и добавил с грустью: — Савельев погиб. Трагически погиб. Позднее нам стало известно, что перед смертью он уничтожил все свои расчеты и важнейшее оборудование лаборатории. Советский ученый не захотел, чтобы его трудами воспользовался враг.

...Да, имя профессора Савельева было известно многим членам научно-технического совета. Один были знакомы с ним лично, другие знали его по книгам, выступлениям, теоретическим статьям в научных журналах. Невысокого роста, сухонький, подвижной старик, с живыми, веселыми глазами и седой шевелюрой, он, казалось, был заряжен неиссякаемой энергией. Отличный судостроитель с богатым практическим опытом, Савельев часто «будоражил начальство» оригинальными идеями, рискованными экспериментами, испытаниями новых моделей, сделанных собственными руками. Многие из его предложений вызывали сомнения, споры, длительные дискуссии. Савельев не всегда оказывался победителем, но неудачи не обескураживали его. Он вновь садился за расчеты и чертежи, конструировал, переделывал, неделями и месяцами не выходил из лаборатории. В такие дни профессора никакими силами нельзя было вытянуть на очередное заседание, уговорить выступить с лекцией или принять для беседы корреспондента газеты.

— Меня нет! — решительно отвечал он на все просьбы. — Сейчас — я часовой на посту. Разговаривать не имею права. Все!

На этом обычно заканчивалась «содержательная беседа», как иронически называл такие переговоры ученик и ближайший помощник Савельева, хранитель всех чертежей и расчетов, инженер Габуния.

В 1940 году Савельев увлекся новой идеей. Он считал, что пришло время создать сверхскоростной подводный корабль, который мог бы в кратчайшие сроки, при минимальных запасах топлива или даже без них преодолевать под водой, на любых глубинах, огромные расстояния. В осуществлении этой смелой идеи ученый видел еще одну победу науки и техники над силами природы. В минуты отдыха, полушутя, полусерьезно, он говорил своим ученикам:

— Вот построим этот кораблик — тогда попутешествуем! Махнем, как мечтал Чкалов, вокруг шарика... только не на самолете, а под водой. Пусть все поглядят, на что способны мы, советские люди!

Министерство поддержало идею ученого-патриота, и ему были созданы все необходимые условия для новой работы. Двери небольшого домика-лаборатории, расположенного на одной из тихих улиц портового и курортного города Черноморска, надолго закрылись за профессором и Габунией. Вход в белое здание лаборатории и опытной мастерской был недоступен для посторонних.

С утра до позднего вечера трудились ученые. Но зато сколь приятны и радостны были короткие часы их отдыха.

— Пауза! — кричал Савельев. — Отдыхать, купаться, загорать! Слушать мою команду!

Старик первым добегал до пляжа, раздевался и бросался в воду. Фыркая и отдуваясь, он плыл навстречу морским волнам, лениво накатывавшимся на берег. Его примеру следовал Габуния. И глядя на них со стороны, трудно было предположить, что всего несколько минут назад они были заняты большой и трудной работой, которая в официальной отчетности в интересах сохранения государственной тайны обозначалась условным термином «Модель».

Поздними вечерами, перед сном, в обществе Габунии и «подруги жизни» — так обычно величалась супруга профессора Анна Герасимовна Савельева — старик любил помечтать.

Теплая южная ночь, бесшумно накрывшая землю, море и горы, наполнена неуловимым движением, шорохами, чуть слышными звуками. Казалось, тонко и протяжно звенят невидимые струны, которых едва касаются своими крылышками ночные бабочки, мошки, светлячки. Огонек папиросы профессора тоже похож на одного из таких светлячков, а трубка Габунии, когда он раздувал ее, светится маленьким костериком, неизвестно откуда появившимся в воздухе.