Обе стороны были удовлетворены: ван Пладден, который не последовал приглашению и не пошел на вечер, и государственные чиновники в Вашингтоне, изучившие документ и решившие оставить его «без последствий». Таким решением они избежали серьезных дипломатических затруднений с одним из своих союзников.

Что же касается виновника всей этой истории, то он благополучно перенес перелет. В тот день утром в его палате, как обычно, появился врач, чтобы сделать ему инъекцию витаминов. Однако вместо свежести и бодрости Кунерт почувствовал, что его непреодолимо тянет ко сну. Проснувшись через несколько часов, он не увидел над собой белоснежного потолка больничной палаты. Кунерт лежал в темно-зеленой подвесной койке, по реву моторов он понял, что находится на самолете. Вскоре один из военных санитаров, сопровождавших его, разъяснил, что его личная безопасность и быстрое восстановление здоровья потребовали перевоза на континент.

И вот уже три недели Кунерт лежит в госпитале в США. Казалось, что все его первоначальные опасения не сбылись. С ним обращались чрезвычайно вежливо и предупредительно. Он не мог понять, почему с ним, каким-то незаметным унтер-офицером, американцы так много возятся. Врачи были очень внимательны. Стоило ему высказать малейшее желание, как оно немедленно исполнялось. Кунерт чувствовал себя хорошо. Он был рад, что уехал из этой дыры — Арубы. Теперь, когда он находился в прекрасных условиях и ему с каждым днем становилось все лучше и лучше, моряк хотел во что бы то ни стало остаться в американском госпитале. Со временем к нему вернулась бодрость, и он начал интересоваться происходящими вокруг событиями, беседовать с обслуживающим персоналом, насколько это было возможно при сдержанности американцев.

Однажды в палате появились два санитара и молча поставили кровать Кунерта на тележку. Его провезли по длинному чистому коридору и поместили в пустой комнате с голыми стенами. Это озадачило Кунерта, тем более, что на все вопросы он получал уклончивые ответы. Несколько дней его уже не навещали врачи. Уколы ему делала грубая и неприветливая сестра. Она же давала лекарства. Моряк начал раздумывать над своим положением и попытался вспомнить последние часы «Хорнсрифа». Он вспомнил доктора Монро, которому он тогда проговорился на Арубе. Может быть, пребывание Кунерта на американской территории связано с тем, что он был военным моряком и служил на судне германских военно-морских сил? Он никак не мог найти ответа на этот вопрос.

Шли недели. Кунерт все еще в одиночестве лежал в. своей палате. Внимание к нему заметно уменьшилось. Нельзя сказать, что к нему стали относиться плохо, но интереса больше не проявляли.

На улице, в госпитальном саду, уже опадали листья. Шел ноябрь 1944 года. Однажды в палату к Кунерту вошли четверо. Каждый принес с собой стул, и они уселись полукругом около кровати больного.

Пришедшие представились сотрудниками военно-морского министерства и заявили, что они, поскольку мистер Кунерт уже почти совсем здоров, должны задать ему несколько вопросов. Все это было сказано очень вежливо. Но моряк, привыкший за свою жизнь только к приказам, насторожился. «Им что-то нужно от меня!»— подумал он и, инстинктивно натянув одеяло повыше к подбородку, внутренне приготовился к отпору.

Один из чиновников начал беседу:

— Из показаний капитана «Компоамор» Гомеса мы знаем, что ваше судно было потоплено в точке примерно тридцать шесть градусов северной широты и тридцать четыре градуса западной долготы. Вы, мистер Кунерт, проделали на вашем яле громадный путь.

Кунерт, соглашаясь, кивнул и почувствовал при этом удовлетворение и гордость. Ему показалось, что американцы восхищены его подвигом.

— А теперь будьте внимательны, — продолжал чиновник. — Мы не обидимся, если вы не ответите на наш вопрос. Вы честный моряк, были военнослужащим. И мы прекрасно понимаем, что вы считаете себя обязанным хранить военную тайну. Но нам нужна одна-единственная справка.

Кунерт задумался. Он ни в коем случае не хотел выдавать служебную тайну. Но, с другой стороны, он должен вести себя так, чтобы это ему не повредило. Прежде всего надо узнать, что эти чиновники хотят от него.

— Пожалуйста, — сказал он по-английски.

Чиновники улыбнулись:

— Мы бы предпочли говорить по-немецки… Итак, вы знаете, что ваше судно было потоплено торпедой?

— Конечно!

— Значит — подводной лодкой.

— Разумеется, подводной лодкой. Я в этом убежден.

— Но эта была не американская лодка…

— То есть как? — невольно вырвалось у Кунерта.

— Американская подводная лодка, несомненно, донесла бы о потоплении судна, и военно-морское командование немедленно узнало бы об этом. Вам понятно, мистер Кунерт?

— Но если… — заикаясь, начал Кунерт, — если американская лодка не вернулась в базу?

Один из чиновников, молча до сих пор сидевший у изголовья кровати, сказал:

— Вы можете фантазировать сколько угодно, можете верить или не верить, дело ваше. Однако мы знаем наверняка, что это была не американская подводная лодка и не лодка наших союзников.

— Вы можете поклясться в этом? — вырвалось у Кунерта.

— Поклясться-то мы можем, — с иронией заметил сидевший у изголовья, — но вы, наверное, посчитаете это за сказку, если я скажу, что спустя несколько недель после гибели вашего судна в море была найдена бутылка, которую в момент катастрофы, видимо, бросил кто-нибудь из ваших товарищей.

— Нет, господа, так не пойдет. Вы вообще не имеете представления, что бывает, когда такая коробка, как «Хорнсриф», идет ко дну?

Кунерт испуганно закусил губу. Американцы перехитрили его. Своей дурацкой историей они выманили у него название судна. Но четверо сделали вид, что ничего не случилось. Они были по-прежнему полны участия.

— Но так оно и есть. «Хорнсриф» потоплен немецкой подводной лодкой.

В голове Кунерта все перевернулось. Вновь ожили ужасные картины, которых никогда не забыть, снова все навалилось на него, как страшный кошмар.

— Немецкой… — захрипел он, — немецкой подводной лодкой… может быть… ведь мы оказались в операционном районе своих лодок…

Губы Кунерта потеряли способность шевелиться. Сердце бешено заколотилось. Чиновники поднялись и с сочувственными улыбками стали прощаться.

— О, — вежливо сказал один из них, — мы слишком утомили вас, мистер Кунерт.

Но Кунерт уже не слышал этих слов.

Он только почувствовал легкую боль, когда сестра сделала ему укол. Господа из американской разведки могли спокойно возвращаться в свое учреждение. После нескольких часов сна Кунерт придет в себя.

В тот же день американские радиостанции сообщили о потоплении «Хорнсрифа» немецкой подводной лодкой. Особенно часто это сообщение повторялось в передачах для Германии. Разумеется, офицер разведки штаба подводных сил услышал его. Он тщательно застенографировал текст, в котором говорилось, что единственный оставшийся в живых из команды «Хорнсрифа», старший унтер-офицер Кунерт находится в плену, чувствует себя прекрасно и шлет привет своим родственникам на родине. После сообщения раздалась танцевальная музыка. Офицер хотел было продолжить свои поиски в эфире, как вдруг музыка неожиданно оборвалась и из приемника послышался серьезный голос:

— «Друзья! Почему от вас скрыли, что команда «Хорнсрифа» погибла от торпеды, выстреленной немецкой подводной лодкой? Ваши правители не хотят, чтобы вы поняли, что творится вокруг! Мы заверяем вас, что говорим правду. После войны вы убедитесь в этом. А конец ее недалек. Война неудержимо идет к победе союзников!»

Разведчик немедленно доложил начальнику оперативного отдела о сообщении, принятом по радио. Адмирал мелкими шажками подбежал к карте и вызвал адъютанта.

— Тридцать шесть север, тридцать четыре запад, — тихо сказал он. Потом стал отыскивать нужное место. На большой карте было воткнуто много булавок. Каждая означала потопленное судно. В зависимости от времени потопления и класса потопленного судна головки булавок были окрашены в различные цвета. И пока адмирал отыскивал на карте место с указанными координатами, адъютант достал папку с надписью «Хорнсриф».