Ремини долго вглядывался в даль, затем пожал плечами:

— Возводить только начали, но, если бы не размеры, которые превосходят даже трехэтажный дом, я бы сказал, что это качели.

— Качели? — усомнился Марик. — Может быть, ты еще скажешь, что хенны пришли к стенам Омасса, чтобы покачаться?

— Думаю, они пришли раскачать стены Омасса, — вздохнул Насьта. — Я не видел стен Борки, но если верить, что они в два раза выше стен Омасса, то что-то ведь должно было помочь хеннам их преодолеть? Как думаешь, какие камни может метать эта штука?

— У меня не очень хорошее зрение, — заметил Марик, — но те камешки, что лежат на подводах, могу разглядеть даже я.

— Да, — задумался Насьта. — Я с трудом представляю себе подобный камешек летящим, но с еще большим трудом могу представить стенку, которая устоит от встречи с ним. Эти устройства следует уничтожить, братишка, иначе хеннское воинство здесь не задержится.

— Многовато, — горько покачал головой Марик. — Многовато хеннов придется порубить, пока мы доберемся до цели. Что делать будем?

— Только одно, — вздохнул ремини, — сначала доберемся до цели, а потом начнем рубить хеннов.

Рангел отнесся к предложению Марика и Насьты с мрачной решимостью. Правда, его не устроило предложение отвлечь внимание хеннского лагеря поближе к тракту на Скочу, и он собрался лично прорваться через весь лагерь к диковинным машинам, но Марик пообещал сотнику, что такая возможность ему еще представится. Уже к вечеру и Марик, и Насьта переоделись хеннами, насколько позволяли те тряпки, что им удалось снять с порубленных едва ли не на части степняков. Рангел, глаза которого пылали предвкушением новой схватки, даже пошутил, что Марику одежонка мала, но если бы ее расшить тем, что без потерь можно вырезать из одежонки Насьты, то сидела бы как влитая. Насьта хмуро кивнул, старательно закатывая порты. Ремини всерьез занимал вопрос: как они сумеют выбраться из лагеря хеннов живыми? Предположение Марика, что они выберутся «как-нибудь», не показалось Насьте заслуживающим внимания.

Так или иначе, но уже с началом сумерек оба смельчака подползли к крайним шатрам хеннов и залегли в колючей траве, ожидая, когда Рангел поднимет в лагере суматоху.

— А может быть, не стоило? — горестно спросил Насьта, когда конные дозорные в который раз проехали мимо их ненадежного укрытия. — Рангел сейчас ввяжется в схватку и не бросит ее, пока не упадет. И это значит, что от нашей сотни не останется никого.

— Это значит, что в нашей сотне сражаются отличные воины, — прошептал Марик. — Меня вот как раз гораздо больше беспокоит, правильно ли Рангел сказал, как по-хеннски звучит слово «масло»?

— Скоро проверим, — напряженно прошептал Насьта и погладил липкий бок глиняного сосуда, в который Рангел приказал слить все ламповое масло, что нашлось в укромном лагере.

Отдаленные крики донеслись до друзей, когда мрак окончательно сгустился над лагерем. Над головами нависло ночное облачное небо, но многочисленные костры рвали мглу на лоскуты, и между ними вместе со звуками схватки и тревожными ударами в гулкие бубны замелькали фигуры хеннов. С топотом проскакали мимо дозорные. Где-то в полулиге к северу разгорался настоящий бой.

— Если бы я не знал, сколько воинов осталось у Рангела, решил бы, что у него их не меньше пяти сотен, — горько усмехнулся Марик и подхватил горшок с маслом.

Так они и появились в лагере хеннов — двое несуразных воинов, между которыми болтался на драгоценном древке влажный горшок. Плечо Насьты оказалось на три ладони ниже плеча Марика, отчего горшок все время соскальзывал и бил ремини по спине. Насьта оборачивался, старательно выговаривал выученные хеннские ругательства и с кряхтеньем приподнимал древко и стряхивал горшок обратно. Марик виновато пожимал плечами, отчего горшок немедленно возвращался к спине Насьты. Эта сценка повторялась почти у каждого костра, едва взгляды взбудораженных хеннов казались Насьте чересчур подозрительными. Дважды раздраженные дозорные окликали носильщиков, и тогда и Марик, и Насьта хором отвечали одно слово: «Масло!» — что было чистой правдой. Потом на них перестали обращать внимание, и дело было не только в том, что они уже отдалились от края лагеря, а в том, что шум схватки затих. И осознание того, что их друзья погибли, заставило Марика заскрипеть зубами. Когда в полумраке перед ними выросли силуэты огромных устройств и от сваленных в кучу каменных глыб носильщиков окликнул караульный, друзья уже действовали без единого слова и лишнего жеста. Марик еще только опускал захрапевшего караульного на землю, чтобы не дать мертвецу отправиться к близкой пади, а Насьта уже тщательно обливал маслом стянутые просмоленными канатами детали странного механизма, насколько позволял его рост. У четвертой машины убить караульного бесшумно не получилось — он успел застонать, и от ближайшего костра донеслись встревоженные окрики.

— Ну вот, — сплюнул Насьта. — И что теперь? Теперь они поймают глупца ремини и поймут, что на самом деле ремини все-таки участвуют в войнах!

— Ищи во всем хорошую сторону, — взмахнул глевией Марик. — Они несут сюда факелы.

Хороших сторон оказалось две. Когда метательные машины загорелись, Марик успел разглядеть только что сраженных факельщиков. Покачиваясь, они уходили в сторону Суйки — десяток фигур, только что нашедших смерть в самом сердце хеннского лагеря.

— Нам туда! — яростно прошипел Марик в ухо ремини, оттаскивая его в спасительную темноту, потому что крик вокруг поднялся такой, словно земля начала проваливаться под шатрами хеннов.

— Туда? — скривился Насьта, махнув вслед мертвецам. — Как раз туда я не тороплюсь!

— Лесной пень! — постучал его по лбу Марик, смахнул ладонью кровь с лезвия глевии и размазал ее по лицу приятеля. — Именно туда! Только и в самом деле не торопись, не хлопай глазами и не верти головой. Повторяй все, как делают те молодцы.

Они все-таки вырвались из лагеря. Правда, немалую роль в их удаче сыграло то обстоятельство, что возле пылающих машин началась настоящая суматоха, и то, что до известковых холмов отряд мертвецов увеличился числом до полусотни окровавленных хеннов. Марику и Насьте все-таки пришлось помахать клинками возле тех костров, чьи хозяева оказались слишком возбуждены видом трупов, расхаживающих по лагерю. Зато свита у наглецов оказалась роскошной.

— И что теперь? — нервно спросил Насьта, когда они достигли вершины холма и впереди раскинулась смертельная темнота Проклятой пади. — У меня нет серебряных сапог!

— Ты не ранен? — мрачно спросил Марик.

Только что неудержимо пылающие остовы машин были почти потушены, и со стороны лагеря стремительно приближались всадники с факелами.

— Царапнуло раза четыре или пять, — пробурчал Насьта. — Не очень глубоко.

— Будем надеяться, что сегодня мы уже подкормили здешнюю мерзость, — стиснул зубы Марик. — Не подумай обо мне плохо, но придется взять тебя на руки и прогуляться по окраине самого гадкого места в Оветте, о котором я только слышал.

Они выбрались из Проклятой пади только с первыми лучами Аилле. Всадники метались вдоль теченя, размахивали факелами, но хозяин Суйки молчал. Ни одна кукла не выползла на сушу, зато оступившаяся лошадь была сожрана мгновенно вместе с всадником, и упавший из его рук на землю факел еще долго чадил сквозь вязкую мглу. Насьта сидел на плечах у Марика, который тяжело шагал на север, ощупывая путь глевией и стараясь не отходить от чуть различимых холмов дальше чем на сотню шагов. К счастью, тучи разбежались и падь залил мутный звездный свет.

— Ты бы отстегнул клинок от древка, — посоветовал другу Насьта. — Легче будет идти! А то ж мне колено рассадишь сейчас!

— Ты бы мешок сбросил, что ли? — советом на совет ответил ему Марик. — Камней, что ли, ты в него нагрузил? Или это ты стал столь тяжел? Что ты ел на ужин?