Я потянула Кристиана на лед.

— Это весело! Ты любишь каток?

— Ты шутишь? — почти неслышно произнес февр. — Или издеваешься надо мной?

Я растерялась. Тревога снова вернулась, пробиваясь сквозь шоколадную эйфорию.

— С чего ты взял? Просто хотела немного развлечься.

С подозрением уставилась в лицо Кристиана. Он смотрел как-то странно. Может, смелый февр просто не умеет кататься? Странный он какой-то…

— Развлечься? Ну что же. Давай. Развлечемся.

Крис шагнул на лед. Тени вновь спрятали его глаза, так что я видела лишь сжатые губы и несвойственную смуглому лицу бледность. Пальцы февра в моей ладони ощутимо дрогнули и сжались, хватая мою руку. Почти до боли.

Шоколадная эйфория окончательно испарилась, и я ощутила опасность. Тревогу.

Что-то не так.

Кристиан вел себя странно. И над катком стало намного темнее, фонарики над нами не справлялись с мраком, тени сгущались. Несколько февров встревоженно оглянулись и ушли, Лейта Скарвис тоже побежала прочь. Замороженная гладь озера в несколько мгновений стала пугающей и темной.

Я передернула плечами.

— Кажется, это была плохая идея. Лучше вернуться.

— Почему же, — голос Кристиана казался чужим. — Давай повеселимся, Ардена.

Схватил меня за руки и плавно двинулся влево. То ли танец, то ли битва… я попыталась отдернуть руки, но Кристиан держал крепко. Тени развевались за ним, словно призрачный плащ.

— Весело? — спросил февр, наклоняясь ко мне. Его глаза ярко блестели. Океан в них бился о скалы.

— Нет! Хватит! — нахмурилась я.

— Мы ведь только начали? — Он положил ладонь мне на спину, закружил.

Лед захрустел под ногами, и я вдруг с ужасом подумала — насколько он прочный? Снеговье — это ведь лишь самое начало зимы, это хрупкая тонкая наледь на толще воды. А все остальное — искусственное, дело рук и Дара двери-аса. Но вдруг он был недостаточно силен?

— Довольно!

Я вырвалась, но Кристиан схватил меня за руку. И, не удержав равновесия, мы оба рухнули на лед. Я — сверху. Охнула и подняла голову. Февр тяжело дышал, неотрывно глядя мне в лицо. Из-под наших тел расползались в разные стороны узкие трещины — словно паучьи лапки.

Кристиан рывком перевернулся и прижал меня к холодной толще. Моя шапка слетела с головы и волосы растрепались. Февр нависал сверху.

— Еще? — выдохнул он.

— Прекрати! Ты сошел с ума? Кристиан, отпусти меня! Ты… ты меня пугаешь!

Он вдруг схватил мои пряди возле головы, наклонился, глядя в лицо. Выдохнул. Закрыл глаза. И снова открыл.

Так же рывком вскочил и поднял меня. Отряхнул мой меховой плащ, надел на мою голову шапку. Я хлопала глазами, ничего не понимая.

— Извини. — Кристиан не смотрел мне в лицо. — Извини. Глупая вышла шутка. Идем, ты совсем замерзла.

Шутка? Я изумленно смотрела на отворачивающегося парня. Не знаю, что это было, но точно не шутка!

— Спишем на твое ранение, — буркнула я. — Может, тебе в бою голову задели, а целители не заметили?

— Может, — хмыкнул Крис. — Хотя как можно было не заметить, да? Вот я и думаю, как…

Я уставилась на него с недоумением. Это тоже шутка?

— Прости, я просто не люблю Снеговье. И мыслительный процесс. Кажется.

Он вдруг резко остановился и махнул в сторону Итана и Мелании, направляющихся к нам.

— Повеселись. Мне надо идти. Увидимся.

И резко развернувшись, пошел прочь.

— Февр Стит все еще плохо себя чувствует? Выглядит бледным, — спросила запыхавшаяся послушница, выпуская облачко пара — к ночи заметно похолодало.

— Февр Стит нездоров на всю голову, — буркнула я, глядя на удаляющуюся фигуру и ничего не понимая. Кристиан не обернулся и быстро скрылся за деревьями. Смахнув с рукава снежинки, я отправилась за друзьями, которые наперебой рассказывали о ледяной горке высотой с дом, залитой за чайной, и предлагали прокатиться.

Но я покачала головой. Похоже, льда на сегодня достаточно.

Общий дом гарнизона встретил меня теплом, звуками шутливой потасовки, смехом, густым запахом мужских тел и тонким ароматом запрещенной выпивки. Здесь проживали младшие февры или те, кто не желал оплачивать отдельную комнату. Когда-то я тоже жил в этом доме — единственный мальчишка среди взрослых парней и мужчин.

— Эй, Стит! — махнул мне рукой Лаверн. — Ты что здесь делаешь? Что-то ты неважно выглядишь, друг…

Я окинул быстрым взглядом полураздетого напарника, похоже, он как раз вышел из купальни.

— Где Эйсон?

Но стоило спросить — и в нос ударил душный запах курительной травы и кислой кожи. Так всегда пах для меня Буран Эйсон.

— Стит? — удивился он, приближаясь. И тут же широкое лицо расплылось в ухмылке. — Заскучал в своем богатом домишке? Решил вспомнить былую жизнь? Ты смотри, надоест жизнь богача, так я тебе одолжу свою койку! Взамен на твой особняк, понятно!

И Эйсон расхохотался, ничуть не смущенный тем, что его шутки смешат лишь его.

Я сунул руку в карман пальто, сжал кресало.

— Сколько лет прошло с того дня, когда загорелся твой дом, Эйсон? — спросил я.

Буран свел густые брови.

— Да лет пятнадцать уже, а зачем…

Я резко выбросил вперед руку и черканул затвором кресала. Язычок пламени взметнулся перед лицом Эйсона. Тот шарахнулся в сторону. И тут же, заревев быком, двинул мне кулаком в челюсть. Я легко увернулся. Конечно, ведь мой браслет раскрыт и все Дары активированы. Я снова отклонился, без труда уходя от атак обозленного Эйсона. Жадно втянул воздух, вобрал запах.

— Кислый пепел — остаточный страх, тошнотворный запах горящего мяса, жар… Эхо воспоминаний и след пережитой паники. Все верно…

Бурану надоело плясать вокруг меня, и он остановился, тяжело дыша. Вокруг его коренастой фигуры начали закручиваться воздушные смерчи — сила его Дара. Остальные февры вскочили, и долговязый Ральф заорал:

— Только попробуйте устроить здесь беспорядок! Я вас обоих поджарю!

В смоляных волосах февра проскочили синие молнии, стекая на плечи и руки.

Эйсон припечатал меня взглядом.

— Эй, Лаверн, ты бы проверил своего напарника, он совсем сдурел! Все мозги в Мертвомире оставил!

Я похлопал Эйсона по плечу и пошел к выходу, зная, что февры недоуменно смотрят вслед. Но меня это не заботило. Волновало иное. Да так волновало, что я едва дышал.

Вышел из гарнизона и жадно втянул студеный воздух. Поднял руки. На ладонях все еще видна паутина тонких, почти незаметных шрамов. Рубцы сошли полностью, кожа заросла, но порой я все еще ощущаю в руках лед, который режет кожу.

Я был изрезан весь. Обморожен. Умирал. Нет. Я умер…

Тот день отпечатался в голове, словно его заключили в вечный лед. Семейное загородное поместье, начало зимы и тронутая льдом река, крупные хлопья снега. Тонкая фигурка на обледеневших досках причала. Нет, две фигурки. Моей матери и девочки. Очень капризной, злой, взбалмошной девочки. Внебрачная дочь отца Иви-Ардена. Ее мать умерла от болезни, и отец признал, удочерил и привез в наш дом сестру, о существовании которой я раньше не подозревал. Полноправная дочь, ставшая для нас посланницей бездны.

Отец просто оставил ее в доме и уехал, у него всегда было слишком много дел и слишком мало смелости, чтобы разбираться в собственных ошибках…

Моя бедная матушка даже пыталась принять озлобленную девочку и понять отца. Но это было сложно. Ардена оказалась отродьем Змея. Она с воплями носилась по дому, била посуду и вазы, рвала ценные древние книги. Швырялась вещами, ругалась словами, которых не должна знать восьмилетняя девочка.

А потом Ардена бросилась прочь из дома — в одном платье и бархатных домашних туфлях. Мама побежала за ней.

Я тоже.

И день застыл навечно в том ледяном плену.

Ардена потом говорила, что мама упала сама. Но я видел, что она ее толкнула. Изо всех сил толкнула со скользкого причала на тонкий лед. Мою хрупкую, тонкую, как тростинка, матушку. Лед раскрыл свою жадную пасть черным провалом. Заглотил ее и потащил на дно. Я бросился следом. Я ее не нашел, даже не увидел. Полынья осталась в стороне, вокруг был только лед. Я тоже почти умер в тот день. Так сказал отец, когда я открыл глаза. Мне повезло, меня вытащил наш врачеватель, он же заплел для меня сон, такой глубокий, что мое дыхание почти прекратилось, а сердце замерло. Был лишь один способ меня спасти. Двериндариум. Мое исцеление и вечная клетка.