Я тоже наведывалась на аллею и оставляла портреты на кибитках, надеясь, что это поможет. Но увы… Пока это ни к чему не привело.

Зябкий осенний ветер растрепал мне волосы и забрался под воротник грубого свитера. На самом деле уже пора надевать пальто, одна беда — у меня его нет. Мне нужны обновки — шерстяная юбка взамен полотняной, теплые ботинки, верхняя одежда… И стоит купить все это до наступления морозов. Вот только в моем кармане уныло перекатываются лишь несколько монет, а после аллеи памяти их станет еще меньше. Надо срочно найти другую работу — в магазинчике старых книг, где я обрела пристанище, платили слишком мало.

Ну или пора уезжать. Вот только куда?

— Готово, красавица, — окликнул меня старик.

Я вздрогнула и перевела взгляд на серый лист. С него смотрело мое отражение. Темные кудряшки до плеч, лицо сердечком, прямой нос и упрямо сжатые губы. Взгляд то ли хмурый, то ли грустный. Художнику удалось поймать даже цвет глаз — темно-серые, тревожные.

— Ого, — удивилась я. — У вас талант!

— Да, я рисовал с детства. А потом повезло, в молодости посчастливилось открыть Дверь, — с гордостью пояснил рисовальщик.

— Дверь? В самом деле? — еще больше изумилась я. От этого слова привычно зазнобило.

— Да, я везунчик, милая госпожа. Правда, пришлось продать родительский дом, чтобы оплатить вход… Но это того стоит, вы ведь понимаете, — он довольно подмигнул. — Благодаря Двериндариуму я прожил прекрасную жизнь, милая госпожа! Жил в столице, пил вино с прекрасными женщинами, любил многих… Один раз мне даже посчастливилось попасть в Лигу Рисовальщиков, вы представляете? Мы расписывали купол в Хранилище Благости! Если бы вы видели эту божественную красоту!

Рисовальщик закатил глаза и вытянул губы трубочкой, изо всех сил живописуя восторг. Я скрыла улыбку.

— Как же вы оказались в кибитке памяти? Да и Лурден находится довольно далеко от столицы империи.

— Ах, это все моя неугомонная женушка, будь она здорова! Потянуло ее к приключениям на старости лет! Говорит — хочу посмотреть империю, ну а раз ты рисуешь, купим кибитку памяти, чтобы не колесить зря! — с досадой крякнул мой собеседник. И слегка испуганно обернулся — не слышит ли упомянутая женушка.

Я рассмеялась, не выдержав. Старик тоже улыбнулся, демонстрируя беззубый рот.

— Хотя я не жалею. И правда, что сидеть на одном месте? Вот доедем до Грязного Моря и повернем обратно. Сколько мы мест повидали, моя дорогая! Да каких! Буквально неделю назад мы смотрели на Девичьи Косы — это изумительный водопад к северу от Лурдена. А уже завтра будем возле Рыбьего Хвоста, вы видели это ущелье? Ах, какая красота! Знаете, я ведь не просто так разъезжаю, а составляю иллюстрированный атлас империи! — Старик гордо огладил куцую бороденку. — Настанет день, и все услышат о рисовальщике Мистреоли! Так вы будете заказывать второй портрет?

Я кивнула, слегка ошарашенная резким переходом.

— Да. Значит, способность заглядывать в воспоминания — это Дар Двери?

Рисовальщик кивнул, доставая новый лист.

— Думайте о своем любимом. Представляйте его как можно четче.

Любимом? Я хотела поправить, но не стала. Зачем что-то объяснять…

Прикрыла глаза и вспомнила Ржавчину. В тот день он был непривычно задумчив. Не зубоскалил, как обычно, не подначивал. Он сидел у окна столовой, уставившись на грязное стекло, словно желал что-то за ним рассмотреть. Хотя на что там было любоваться? Каменная стена соседнего здания, ветки засохшего клена — вот и вся картина. Уж точно не купол в Хранилище Благости…

Тогда тоже была осень, и жидкий свет лился на темно-рыжую голову Ржавчины, на его губы и ресницы, скрывающие рыже-карие глаза. Подчеркивал пятнышки веснушек, которые парень терпеть не мог, и высвечивал пробивающуюся на подбородке щетину. В тот день ему исполнилось семнадцать, и в моих глазах он был совсем взрослым.

Я помню, что сидела в углу столовой, украдкой глядя на парня. Мне хотелось, чтобы он улыбнулся и пошутил, мне всегда становилось легче, когда он так делал. Но Ржавчина молчал, кусал губы и смотрел на грязное стекло. А потом, словно почувствовав мой взгляд — повернулся, глянул на меня. И я вздрогнула. Столько звериной тоски было в том взгляде…

До боли прикусив щеку, я оборвала воспоминание. Старик уже рисовал, перенося образ из моей головы на лист бумаги. Я вытянула шею, рассматривая. Да, выходило похоже и узнаваемо, рисовальщик и правда видел воспоминания. Закончив, протянул мне оба портрета.

— Повесьте вон там, под козырьком, — посоветовал старик. — Там дольше провисит, а то скоро дожди обещают…

Поблагодарив, я добавила на портреты свой адрес и имя, разместила их под указанным козырьком и распрощалась с рисовальщиком. Уже вечером его кибитка отправится в путь, увозя портреты людей, которых кто-то ищет. Они будут колесить по городам и деревням, на них будет смотреть множество глаз. Вдруг среди них окажутся нужные?.. Это уже двенадцатая кибитка, проезжающая Лурден. И на каждой я оставляла портреты. Правда, далеко не все рисовальщики оказывались такими способными, как старик Мистреоли. На некоторых невозможно распознать оригинал, но кибитчики всегда берут плату вперед.

Надеюсь, что хоть в этот раз мне повезет!

Ежась под порывами ветра, я двинулась вдоль реки. Двериндариум… Рисовальщику повезло там оказаться. Если бы и я могла… Но увы. Это невозможно.

За мостом находился книжный магазинчик, в котором я и работала, и проживала. Хозяйка магазинчика была ко мне добра, и мне нравилось это место. Нравился запах кожи, старых книг и древесины, нравились тихие звуки и улыбчивые, воспитанные посетители. Продавать книги — точно лучше, чем бегать с подносом в какой-нибудь сомнительной таверне. Но вот монет на такой работе я получала катастрофически мало.

Неужели скоро придется покинуть тихий магазинчик, в котором мне было так уютно? Пожалуй… На то, что платит мне достопочтенная госпожа Фитцильям, я не переживу предстоящую зиму. А еще этот поиск… Может, надо забыть прошлое? И перестать разыскивать Ржавчину?

Нет… Я передернула плечами. Я буду его искать, буду! Я должна его найти. Хотя бы для того, чтобы убедиться — он жив.

Над дверью книжного магазинчика приветливо звякнул колокольчик, когда я вошла. Изнутри потянуло сыростью и тонким запахом плесени: госпожа Фитцильям экономила на дровах. А о новых искровых печках, которые можно заказать у промышленников, и вовсе мечтать не приходилось.

— Госпожа Эмма, я вернулась! — крикнула я, повернув голову к узкой винтовой лесенке на второй этаж. Там располагались две тесные комнатушки — моя и хозяйки дома.

— Я как раз заканчиваю приготовление к утреннему чаю, милая, — донесся из-за темных полок и стеллажей голос госпожи Фитцильям. — Поторопись, пока нет посетителей.

Я промолчала, что о наплыве покупателей нам можно только мечтать. Над Лурденом набухали противные осенние тучки, а это значит, что и наших редких визитеров мы можем не дождаться. В дождь жители этого тихого провинциального городка предпочитали сидеть дома у каминов, а не тащиться через мост в захудалый старинный магазинчик.

Но конечно, я не стала этого говорить. Лишь поправила свой старый свитер, разгладила подол юбки, осмотрела башмаки в поисках налипшей грязи и шагнула за стеллажи. Госпожа Фитцильям при виде меня поставила на круглый столик фарфоровую чашечку и мягко улыбнулась. Эта женщина была олицетворением благородства и изящества, пожалуй, она могла бы поспорить в этом и с самой императрицей Викторией. И совершенно неважно, что платье Эммы Фитцильям давно вышло из моды, а две фарфоровые чашечки — это все, что осталось от прошлого богатства. Хозяйка продолжала следовать традициям и… улыбаться. Я восхищалась этой женщиной. И была ей безмерно благодарна.

— Хороший чай из красивой чашки способен исцелять тело и душу, — произнесла госпожа привычную фразу.

— Похоже, сегодня снова будет дождь, — бодро сказала я, усаживаясь за столик и стараясь держать спину прямо.