Но больше всего меня поразило их отношении к Флавии. А ведь они точно знали, что она носит под сердцем ублюдка. Знали, что это ее родственников неделю назад казнили в замке, а ее от той же виселицы спасла только беременность. Но вместо ненависти она ловила сочувствующие взгляды. Один из мужчин подарил ей даже мех, чтобы ей удобно было сидеть в карете, а другой сорвал ягоды в лесу, которые преподнес ей, а не мне и Лауре.

Так что разглядывая в окно кареты северян, я начинала верить словам Ронана о том, что они спрашивают согласия женщин, а не задирают, когда им приспичит, подол их юбок, игнорируя крики и мольбы последних.

— Ты все время думаешь и думаешь, — заметила Лаура.

Улыбнулась, вспомнив ее слова о том, что мы с Уорреном морщили, при великих думах что нас одолевали, носы.

— Привычка с детства, — пояснила я.

— И перед сном, небось, мысли не дают заснуть? — предположила она.

— До того, как вернулась в замок, засыпала едва голова касалась подушки.

И пусть я не была приучена к тяжелому физическому труда, но в обители каждый день выматывал — уходом за больными и немощными, молитвами и другими обязанностями. Одна из сестер утверждала, что день должен был так загружен, чтобы не оставалось никаких мыслей помимо веры и дел обители.

— Значит, как вернулась в замок потеряла сон, или же ты потеряла его в последнюю неделю?

Вскинула взгляд, усмехнулась. Подумала говорить или нет и решила сказать.

— У них свободные отношения на севере. И женщины вольны иметь любовников, как и мужчины.

Лаура не вскрикнула от ужаса и недоверия, не разразилась возмущением. Она вообще не удивилась моим словам.

Я прищурила глаза.

— Только не говори, что эти варвары и тебя просветили на этот счет? — возмутилась уже я.

— Нет, — улыбнулась она. — Со мной они все ведут себя уважительно... Служанки болтали об их обычаях, а я случайно услышала.

— Понятно. И они тебя не смутили, эти обычаи?

Лаура пожала плечами.

— Дядя в свое время исколесил почти весь мир. И он всегда рассказывал мне о других королевствах с их порой странными обычаями. Он всегда говорил, что не стоит осуждать других, ведь и наши обычаи могут показаться чужаку дикими и непонятными.

И умна, и красива, и кажется, хорошо образована.

Я уступала ей в каждом сравнении. Неудивительно, что с ней северяне вели себя уважительно. А откровенные взгляды и двусмысленности доставались только мне.

— Не знаю, что приятного в том, чтобы заводить еще и любовников, когда большинство женщин пытаются избежать близости и с мужем, — заметила я, проговорив вслух то, что меня беспокоило.

Лаура побледнела и отвела взгляд. И я пожалела о вырвавшихся словах. Не стоило было возвращать ее к горьким и обидным словам, что выскользнули в тот день из уст Мелани.

— Сильно больно мне было только в первый раз, — прошептала она. — Но тетя Брулида предупреждала меня об этом. Она сказала что я должна была потерпеть, так как хороший муж не будет долго мучить жену.

Затаила дыхание. Об этой стороне жизни не принято было говорить вслух. И только перед брачной ночью мать или другая взрослая женщина давала напутствие новобрачной.

О том, что близость с мужчиной причиняла боль, я знала. Но ведь некоторые женщины сами искали утешения в объятиях мужчин.

Ведь даже моя матушка… она несмотря на свою веру в Трех Отцов нарушила свои клятвы. И я не понимала — зачем? Если близость была так ей неприятна, зачем она искала ее не только в супружеской постели, но и вне ее.

— Есть женщины, — еще тише продолжила Лаура, — которые, говорят, обучаются доставлять удовольствие мужчинам. А я... меня учили, что супружеский долг это моя обязанность, цель которого подарить наследника мужу. Уоррен... он всегда тушил свет. И когда он прикасался ко мне… порой это было почти приятно, но вначале, а потом, когда… — она осеклась, — я знала что это мой долг, но чаще я испытывала дискомфорт, и ждала, когда это закончится и он покинет мою спальню.

Не радостно... Подумала о том, что возможно вскоре и мне предстоит ожидать в супружеской спальне нелюбимого мужа, который и не факт что вызовет у меня симпатию. А потом терпеть его, зная, что по закону он имеет права делать с моим телом все что ему заблагорассудится.

— Служанки в замке в последние дни выглядели счастливыми, — напомнила я. И это была правда. Северянам и делать ничего было не надо, чтобы привлечь их внимание. Служанки, пусть и не все, но большинство искали близости с ними.

— Если бы я знала, как доставить удовольствие Уоррену, может, он и не искал бы его в чужих постелях.

Чушь! Едва не выкрикнула я. А затем, подавшись порыву, подалась вперед и взяла Лауру за руки. Руки у нее были ледяными, и я принялась растирать их. А ведь я никогда ни о ком не заботилась. Слишком ожесточилась на весь мир, когда поверила, что я никому не нужна. Но вот Лаура могла с легкостью опорочить мое имя, заговорив о том, что я не настоящая баронесса. Но она называла меня сестрой. И считала меня доброй. И хоть доброй я и впрямь не была, я могла попытаться начать заботиться не только о себе и своих интересах, но и о ней. Пусть Катрин не стала мне сестрой, но я могла стать ею Лауре.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Никогда не говори и даже не думай так. Думаешь, моя мать первая нарушила супружеские клятвы? Нет. Барон де Крейс никогда и не скрывал, что имел много связей на стороне. И Уоррен… он тоже был сыном своего отца. Единственное что их отличало, барон даже не задумывался о том, чтобы пощадить чувства моей матери. И если Уоррен и искал удовольствие на стороне, может, это была его вина, что ты только терпела его в супружеской постели.

Лаура улыбнулась уголками губ.

— Я думала, он любил меня, если спустя три года не отослал меня прочь из замка и не потребовал развода из-за того, что я не подарила ему наследника. И я понимала, что в походах… у него могли быть другие женщины. Но не в замке, не Мелани… и не эта девочка, что ждет от него ребенка.

Я никогда никого и не утешала, а сейчас обняла Лауру, позволяя ей не только высказаться, а ведь все эти мысли не давали ей покоя последнюю неделю, но и выплакаться.

Она плакала почти беззвучно, но так сильно дрожала, что я не знала обнимала я ее или держала. Не знаю, сколько времени мы просидели так. Причем я не пыталась сказать какие-то слова или как-то успокоить ее. Нет, может, она и сняла траурное платье, облачившись в зеленый наряд, но она не отпустила прошлое, не отпустила Уоррена. До этой минуты. Да и какая теперь по сути разница — любил он ее или нет, о чем лгал и где говорил правду. Он был мертв. Его тело погребли в усыпальнице рода де Крейс, рядом с отцом и матерью.

И его надо было забыть. Поставить точку в прошлом и двигаться вперед.

В какой-то момент Лаура затихла. Видимо, сказалось перенапряжение, но она заснула. Уложила ее удобно на сидение и набросила на нее плед. Грустно улыбнулась, и все же я не понимала, как Уоррен мог не ценить ее? Он ведь понимал, что он не сможет утаить своего ребенка от нее. И он не мог не понимать, какую боль ей причинит этим.

А может, не отослать бесплодную жену — это все на что хватило его любви?

К вечеру мы прибыли в небольшое селение. Трактир там был один, и мест конечно в гостевых комнатах на втором этаже для всего отряда не хватило. Северяне обратились к селянам, чтобы остановиться у них на постой. И даже если те и были против такого количества гостей, причем вооруженных, отказать они им не осмелились. А несколько воинов собирались расположиться прямо в коридоре трактира, чтобы охранять меня и других женщин.

На ужин мы собрались в зале трактира. Я хоть и устала за этот день, но мне не хотелось ужинать одной в спальне.

Из северян в трактире остались только десять воинов вместе с Ронаном и Араком. А вот своих людей я не стала отсылать, ведь их и так было довольно мало. Причем в какой-то момент четверо моих телохранителей отстранили северян, оказавшись за соседним столиком со мной.