Он наклонился, едва не упершись носом мне в шею, втянул воздух, заставив меня возмущенно набрать в грудь воздух, чтобы высказать ему все, что я о нем думаю. Но я не успела, так как в следующую секунду он поступил совершенно немыслимо.

Он лизнул меня в шею!

Я замерла в первую секунду — от удивления. Нет, Ронан с первого дня вел себя довольно нагло, но никогда он не переступал некую черту. То есть я догадывалась по его глазам и взглядам, что вызываю у него определенные чувства и желания. Но вот именно что догадывалась, ведь он ни разу не совершил нечто такое, что подтвердило бы мои подозрения. И вынудило бы меня начать этот разговор. До этого момента…Оттолкнула его, удивляясь откуда у меня взялись силы. А потом поняла, что он и сам отступил от меня, не пытаясь насильно удержать.

Мы вперлись взглядом в друг друга, глаза в глаза. На моем языке плескались бранные слова, а к горлу подступало возмущение. Я была баронессой и никто не смел так вести себя со мной против моей воли.

Но слова, что рвались из уст, так и не сорвались. Я сглотнула, чувствуя как в горле пересохло. К тому же меня по-настоящему напугал взгляд Ронана. И я подумала о том, что он гораздо сильнее меня. А на смотровой башни кроме нас двоих никого не было. И мои крики никто не услышит. Хотя… я не думала, что до этого дойдет. Он сам отпустил меня и отступил назад. Но вот синие глаза так сильно потемнели, что со стороны казалось, что даже белок сменил цвет. Ронан тяжело дышал будто пробежал от лесных угодий до замка не один раз, а затем, не переведя дыхания, поднялся по лестнице на эту площадку, откуда открывался вид на все мои земли. А ведь Ронан даже во время битвы с Фераксом не запыхался. А тут, такое чувство, что он пытался взять себя в руки, чтобы вновь не прикоснуться ко мне.

Не знаю сколько времени мы простояли на вершине центральной башни, продуваемой ветрами, смотря в глаза друг друга. Да и кто дышал более тяжело не понять, ведь в какой-то момент мне хотелось рвануть шнуровку платья, в котором стало так тесно, что я не могла вдохнуть воздуха, которого катастрофически не хватало. На миг у меня закралось подозрение, что меня вновь отравили, но я сразу же отбросила эту мысль.

Взгляд Ронана тем временем дрогнул и заскользил вниз, следуя за пульсирующей жилкой на моей шеи, а затем ниже, задержался на груди и...

Я была готова биться об заклад, что он вновь принюхался. Но на таком расстоянии он не мог унюхать никакой запах, ведь я не пользовалась даже розовой водой. Она в последнее время вызывала у меня только раздражение. Впрочем, и другие запахи зачастую меня злили. Чего нельзя было сказать об этих наемниках. Которые в отличие от местных аристократов, редко прибегающих к омовению, следили за своей чистотой. И пахли они хоть и по-разному, но так приятно, что я и сама порой ловила себя на том, что хочу принюхаться к ним. Чего я конечно не делала, никак не демонстрируя этого странного желания.

Время шло и постепенно мое дыхание выровнялось. И я поняла, что молчать и дальше уже не просто глупо, но и бессмысленно.

Несколько недель я и Ронан проведем в дороге. И хотя мы будем путешествовать не одни, но я не собиралась ему позволить вести себя и дальше столь вопиюще нагло.

— Никогда больше так не делайте, — прозвучало отнюдь не воинственно, а скорее просьбой.

Он усмехнулся, окинул меня уже привычным чуть насмешливым взглядом. Причем его глаза уже вновь были синего цвета.

— Что именно не делать? — чуть весело спросил он.

Подхватила подол юбки, понимая, что в противостоянии с Ронаном последнее слово будет за ним. И слишком уж я была не искушена для подобных бесед. Это при дворе леди умели указывать наглецам на их место, а мне легче было отдать приказ десяткам мужчинам и слугам, нежели выиграть в этом споре с Ронаном.

Сделала я три шага, когда меня догнал все еще насмешливый, но в тоже время и недовольный голос.

— Завтра на рассвете мы покинем эти земли. И если вы попытаетесь найти хотя бы одну причину вновь задержать отъезд, я лично усажу вас в карету, даже если мне придется вас связать.

Разозлилась, становясь сразу смелее и возможно безрассуднее. Я гордо вскинула подбородок.

— Я запрещаю вам ко мне прикасаться! — обернувшись к нему, заявила я.

— Я собирался всего лишь усадить вас в карету. Но коли вам так неприятны мои прикосновения...

— Неприятны! — поспешила я его прервать, но, видимо, зря.

Улыбка на лице Ронана стала шире, ему явно доставляло удовольствие испытывать мое терпение.

— Я хотел сказать, что никогда не прикасаюсь к женщинам, если они этого не желают.

На мгновение я почувствовала разочарование, что он так легко согласился с моими требованиями. Но я сразу же прогнала эти мысли, какие бы ни царили нравы на севере, я как и подобает невесте, собиралась принести в качестве приданого мужу и свое целомудрие. Так что глупо было засматриваться на других мужчин.

— Рада это слышать, — буркнула я.

— Завтра, Марго, не забудьте, — перевел он тему разговора, — мы покинем замок. И не стоит доводить до того, чтобы ваши люди видели, что вас помимо воли несут в карету.

Не стала ничего отвечать ему. Когда я дала клятву в том шатре у реки, я прекрасно осознавала — этот день настанет. Но у меня были еще сутки, чтобы отдать последние приказы, а главное принять еще одно непростое решение...

— Миледи, разумно ли это?

Я после нашего разговора с Ронаном приняла решение не доставить удовольствие наблюдать ни северянам, ни жителям замка как меня насильно заставят исполнить свои обещания. Нет, я проснулась на рассвете, если мой сон можно было назвать спокойным. Ведь я проворочалась в кровати несколько часов, а затем просто лежала в темноте, так как я не стала звать горничную, чтобы она зажгла лампаду или свечи. И хоть я никогда не любила темноту, на душе было тревожно. Меня одолевали разные мысли. В конце концов я перестала мучить себя и встала чтобы проверить все ли я взяла с собой из вещей, что могли мне понадобиться в дороге или же уже на севере. И вскоре с моей легкой руки бодрствовал уже весь замок, разбуженный мною как улий.

И вот стоило мне было отдать последний приказ, как на меня с осуждением посмотрели все мои слуги во главе со смотрителем замка.

Разумно ли это? Спрашивали даже те, кто не осмелился произнести это вслух.

И мне вновь стало понятно, что возможно в детстве ко мне и относились слуги и крестьяне хорошо, но с тех пор много воды утекло. Я за десять лет стала для них чужачкой и они не одобряли мои действия. Сначала они не одобрили четыре виселицы, а теперь считали что я поступаю не милосердно и по отношению к этой беременной девчонке, которая носила под сердцем дитя Уоррена.

Но я была непреклонна, когда приказала стражникам привести ее в холл.

Странно, у меня была хорошая память, но я в какой-то момент не смогла вспомнить ее имени. Будто и не хотела его вспоминать. Проще было про себя звать ее дочь знахарки. И только в тот момент, когда я приказала приволочь ее в холл, я поняла что специально не стала, коли забыла, просить кого-нибудь напомнить мне ее имя. Так она была никем, сосудом, в котором рос ребенок Уоррена. А если я буду обращаться к ней по имени, то может и мое отношение к ней изменится, понимала я. Что однако не отменяло моего решения. Я не могла оставить ее в замке и не могла отправить ее в обитель дочерей Трех Отцов.

Нет, оставить ее без присмотра было бы ошибкой и я не собиралась ее совершить.

Вблизи при ярком свете она оказалась совсем еще девчонкой. В прошлый раз в камере я ее почти не рассмотрела, она ведь плюхнулась тогда на колени, умоляя о пощади. Но вот сейчас у меня была возможность заметить, что несмотря на то, что ей скоро исполнится шестнадцать лет, выглядела она намного моложе. С горечью подумала об Уоррене, он мог выбрать и другую девушку, а не ту, что выглядела как неоперившийся птенец.

Невысокого роста, худая, даже беременность не могла скрыть ее худобу. Русые волосы были собраны в две косы едва ли не до пят. Чистая кожа, довольно правильные черты лица. И только немного крупный нос делал ее симпатичной, а не красавицей.