Помимо многочисленных вешалок, ящиков для обуви и стоек для зонтиков в дальнем углу, небрежно прикрытые успевшей запылиться тканью, стояло два десятка гробов. Их вид немного нервировал.
— На Самелии не было тел, подобных тем, которыми приходится пользоваться в этом мироздании, — тихонько пояснила мама.
— Раньше гости оставляли физические тела здесь, а дальше перемещались в своей истинной форме. Тут до сих пор существует область, в которой действует экстерриториальность. Но тебе туда пока нельзя — оно для перворожденного может быть смертельно опасно. Олюэн ждет нас в малой гостиной.
Из гардеробной мы вышли в большой зеркальный зал с анфиладой на втором ярусе и десятком проходов на первом этаже, каждый из которых скрывался занавесом с неизвестной пиктограммой, вышитой золотом или серебром по тяжелому алому бархату.
От изобилия тканей пахло благородной старостью и пылью. В десятом классе Юлька водила меня к своему дяде, театральному декоратору — там стоял похожий запах, только без участия благовоний, чьи курительницы мы оставили позади.
— Тут только Олюэн на всю резиденцию? — тихонько спросил я, улучив момент.
— Разумеется, нет, — вздохнула мама, отодвигая один из занавесов.
— В экстерриториальной локации до сих пор теснится четырнадцать с лишним тысяч беженцев. Квота управы слишком мала, чтобы обеспечить их хотя бы гражданством категории Эм, а соглашаться на категорию Эн в их случае — верное самоубийство.
Вряд ли ты увидишь хоть одного из них. Временные формы слишком неуклюжи и неудобны для использования. Тем более, если нет большого опыта обладания материальным телом.
Пройдя по обшарпанному коридору, также полному зеркал в серебряных рамах, мы дошли до винтовой лестницы. Два или три оборота вверх привели нас в некоторое подобие планетария. На сферический купол неведомым мне образом проецировались какие-то фиолетовые и муаровые сполохи.
По периметру стояла нехитрая кухонная утварь, покосившиеся шкафы с посудой, аквариумы с водой, но без обитателей, три телевизора времен моего детства.
Центральную часть. пространства занимал громадный круглый стол, отчего-то сильно напомнивший визит в гости к Мадам, на ее фиктивную квартиру. Если бы не масштабы, можно было решить, что и белоснежная скатерть та же самая.
Видимо, этот предмет выполнял в том числе и какие-то ритуальные функции, потому как мама смотрела на него с плохо скрываемым опасением и постаралась, между делом, выдерживать дистанцию между собой и белым покрытием, свисавшим до самого пола.
Олюэн терпеливо дожидалась нас, сидя по другую сторону от стола, в просторном кресле. Она приняла образ старушки, погруженной в старческую полудрёму, но теперь даже я понимал, что это всего лишь игра.
— Чайник вскипел, наливай себе и сыну, Вивер. Ждать осталось недолго…
Голос, звучавший в помещении, никак не увязывался со старческим обликом. То, что старушка в кресле так и не пошевелила губами я принял как должное.
— Присаживайся, — мама указала в сторону пары грубых деревянных табуреток. Я послушно сел.
— Если вы не против, то я покажусь…
Тело старушки завалилось набок, но в этот раз никакого превращения в множество хорьков не произошло. Зато в пространстве над столом возникло… нечто.
Оно напоминало набор излучающих неяркий свет ломаных полупрозрачных линий, пребывающих в постоянном движении относительно друг друга. А когда все это геометрическое световое многобразие пришло в движение, я внезапно понял, о чем писал Иезекиль когда упоминал колесо в колесе и ободья, полные глаз.
Это было завораживающе красиво. Купол “планетария” расцвел множеством точечных бликов, то разлетающихся в разные стороны, то собирающихся воедино в абстрактные узоры.
— Итак, у нас наконец есть свой перворожденный, — провозгласил голос, и до меня вдруг дошло, что я вижу перед собой подлинный облик Олюэн, какой он только может быть доступен для наблюдения невооруженным глазом обитателя этого мироздания.
Ассоциацию с понятием “ангел” приходилось отгонять от себя особенно тщательно.
К тому, что мои родители иномиряне я уже начал потихоньку привыкать, а вот осознание своего происхождения от ангелов… и так горы проблем от уподобления эльфам.
— Он еще очень юн и ничего не умеет, блистательная Олюэн, — мать почтительно склонила голову перед сгустком света.
— Ничего не умеющий перворожденный получил гражданские права… — голос самелианки словно примерял слова к реальности.
— Это необычное решение управы. Оно может иметь… скрытую политическую подоплеку.
Очень неуютно слышать вроде бы такие знакомые слова, но понимать, что присутствующие вкладывают в них какой-то альтернативный смысл.
— Я опасаюсь неизвестных факторов, блистательная Олюэн. Мой сын взял на себя обязательства, о которых нам ничего не известно. В этом приняла участие Мадам, её следы на браслете Имярека.
Мне показалось или часть линий Олюэн изменила окраску при упоминании хм… другой поддельной старушки?
— Лезвие тьмы!
Словосочетание прозвучало как ругательство. На всякий случай, я его запомнил.
— Протяни руку с браслетом и ничего не бойся!
Общая черта и той и другой фальшивой пенсионерки — в навыке командовать посторонними. Я вытянул руку еще до того, как испугался или осознал смысл распоряжения. Чертовы Бене Гессерит!..
Самелианка приблизилась настолько, что граница пребывания этого живого света оказалась перед моим лицом, а рука и вовсе погрузилась внутрь. Ощущение накатывающей магии, похожее на самое первое чудо, показанное Росомахой, ударило по нервам, как если бы я засунул пальцы в волшебную розетку. Нисколько не исключаю, что так оно и было.
Свободная воля. Это единственный прием, который был кое-как освоен — за исключением медитаций по набору маны. Для защиты от волн энергии, прокатывающихся по нервной системе, я применил свободную волю.
Олюэн моментально отстранилась, оставив на браслете лишь несколько неторопливо переползающих с места на места линий толщиной в пару миллиметров.
— Печать выставлена не той стороной, чтобы влиять на перворожденного, — констатировала самелианка. — На топологическом изоляторе очень хорошая защита, но она направлена против того, что лежит внутри.
Мама с тревогой посмотрела в мою сторону. А что тут сделать? Знал бы, показал родителям волшебный болт еще в самом начале. Но они же сами шифровались от меня.
Теперь же единственный человек, осведомленный об этой тайне — Медея. Но показывать беженцу с Самелии мигранта Магалы, не имея возможности все предварительно расставить по полочкам — очень дурная идея.
Предки могут не оценить, а лишаться друга, знакомого с магической реальностью из-за политических трений с предками и вовсе глупо.
— Там что-то очень мощное. Оно уничтожило бы изолирующую печать за пару часов, если бы не хитрый контур, по которому перворожденный самостоятельно и добровольно, по заключенному ритуально соглашению, не передавал бы исходящую изнутри энергию на поддержку запирающей печати, — продолжила Олюэн.
— То, что внутри, поймано в ловушку и удерживается в ней своей же силой. Перворожденный получил за участие в этом гражданское право. Очевидно, это было минимальное условие, при котором его деятельность по переадресации потоков не привела бы к разрушительному конфликту с базовыми принципами печати.
Световые линии покинули запястье. Сама же Олюэн вернулась сначала в центр стола, а затем словно потускнела и пошевелилась уже в старушечьем человеческом теле.
— Нам потребуется консультация Алладо, — нахмурилась мама. — Все-таки, это её внук.
— Она еще не оправилась от неудачи со своими детьми, — возразила Олюэн, поправляя кофту и платье.
— Твой триумф для неё, это боль и констатация собственной неудачи. Но косвенные обстоятельства, способствовавшие гражданству, могут убедить Алладо в том, что её вины в неудачах меньше чем кажется. Твоему сыну повезло оказаться в нужное время в подходящем месте. Когда-то это считалось благим предзнаменованием.
