Но, как правило, контрразведка отрабатывает хлеб и все ограничивается катаклизмом поменьше. Типа малого ледникового периода в шестнадцатом веке. Или мировой войной. Историю придумывают постфактум — это побочная задача печатников. А попутно они и астрофизику сочиняют, заразы. Но так, чтобы в случае чего все эти миллиарды световых лет стали бы для противника препятствием, которое его хоть ненадолго задержит.

— А задержит?

— А кто его знает. Наши войны на фоне размеров здешней крепости, слишком незначительны. Но поливерсум велик. Кто его знает, что там поодаль…

Я покрутил в голове образ. Вселенная с миллиардами галактик в качестве крепостного рва… Медея была права, тоска по разрушенной мечте о космосе не унималась. Зато стало чуть понятнее мое положение в мире. Пожалуй, сейчас самый подходящий момент.

— А Росомаха, тогда как?

— Росси, хорошая и немного наивная девочка из внутренних секторов. Не знаю, зачем она сюда прибилась, но мне отчего-то хочется ей помогать. Это представляется вопросом чести, а Магала всегда старалась быть честной. Что не мешает нам врать, юлить и лицемерничать.

Какое-то время мы молчали, вдыхали ароматный дым, слушали треп молодежи в комнате. Я привыкал мысленно называть Медею своим другом.

Странное ощущение, сидеть рядом с очередной иномирянкой и знать, что сутки назад она страдала от необходимости меня убить. Хронически не хватает знаний ксенопсихологии. Да и вообще любых актуальных знаний, не из числа тех, которые сочиняют печатники.

А еще всплыли в памяти формулировки расширенного контракта: возможность посещения внутренних секторов с предварительным уведомлением управы. Право отбытия во внешние и дальние сектора — после согласования с куратором.

Когда-нибудь я обязательно посещу все эти места. Только сначала научусь тому, что полагается знать нормальному гражданину магической реальности. После такого обещания вся гигантская масса неизвестного стала восприниматься не столь угрожающе.

Там, где аналог совершеннолетия наступает в семью семь лет времени на изучение даже самых сложных вещей должно хватать. Может, я и ошибаюсь, даже скорее всего, ошибаюсь, но пусть эта иллюзия проживет чуть подольше. Хотя бы до послезавтра.

Я расслабился слишком рано. Когда вдалеке послышался голос Ворчуна, пришлось приводить себя в порядок. И как объяснить другу, что за последние сутки я дважды избежал гибели, а на десерт еще и одного пожизненного заключения?

— Медея, а твоя диаспора как-то обходит ограничения Печати? Ну, в смысле там утечки информации…

— Первые несколько месяцев за свежеиспеченным гражданином следят тщательнее чем обычно, — словно не слыша меня пробормотала хозяйка квартиры. — В зависимости от статуса куратора этот срок составляет от месяца до полугода.

Во время испытательного срока даже сторонняя утечка может являться основанием для пересмотра категории в сторону понижения. А еще этими нарушениями любит пользоваться контрразведка для вербовки. У них перманентный кадровый голод. Наверное, оттого что никто не любит стукачей.

Тем временем я лихорадочно вспоминал пункты контракта, ограничивающие мои возможности на передачу информации о магической реальности. На ум пришло, что всплеск низкопробной фэнтезятины как-то связан с одним потенциальным лайфхаком.

— Я не сошел с ума. Но представь себе, что мне вырезали родной язык и пришили эзопов.

Вы когда-нибудь встречали друзей такой фразой? Медея хмыкнула и что-то отстучала на ноуте. Судя по тому, что через несколько секунд появилась Лямбда с вином, мою реплику оценили.

— Он точно еще адекватен? — с мастерски изображаемой тревогой на лице поинтересовался Ворчун. — Мне его еще забирать отсюда. И везти под присмотром. То ли домой, то ли к психиатру.

— Имярек отмечает тройной день рождения, — объявила Медея, перехватывая у Лямбды бутылку и одну из кружек. — И это настолько капитально, что адекватно самой магии. Завтра нахлынут новые дела и проблемы. Заботы, беды, радости. А сегодня Имярек просто есть в этой вселенной, с нами, такой какой только и мог бы оказаться тут. И мы это празднуем.

Понимающие тебя друзья — это очень круто. А понимающие местами лучше, чем понимаешь себя ты — и вовсе феноменальная драгоценность. И когда только Медея успела стать моим другом? Талант, наверное.

— Два шанса из пятнадцати. Вот такая русская экзистенциальная рулетка!

Озвучивая эту информацию, как ни странно, я ничем не рисковал. Ведь озвучивала Мадам её тоже перед тем, кто не обладал никаким гражданством. И она не относилась напрямую к авалонскому ключу, который мне теперь запрещалось поминать всуе.

Мы стукнулись чашками.

— А что это у вас тут за спор в комнате странный такой? — поинтересовался Ворчун.

— Я послушал немного из прихожей. Стороны вроде пошли уже на третий круг в озвучивании аргументов.

Медея незлобно выругалась, отставила свою чашку в сторону и что-то торопливо отстучала по клавиатуре.

— Не там оператор завершения цикла поставила, — объяснила она.

От её слов по спине пробежали мурашки. Сколько раз до того, как пересечься с Росси я здесь спорил со случайными собеседниками и порой замечал, как быстро пролетает в этих дискуссиях время? Нет, даже знать не хочу. Многие знания — многие печали.

Не сегодня, Имярек. Когда-нибудь попозже.

От Медеи мы вышли около девяти вечера. Вместе с нами к метро направилось еще пятеро завсегдатаев этой тусовки, так что какое-то время мы просто шли и трепались на отвлеченные темы. В самой подземке поговорить тоже не вышло, потому мы, не сговариваясь, выбрали пеший маршрут к своему кварталу.

— Мне тут Лямбда намекнула, что теперь ты куда более ограничен в том, что можешь говорить, если дело касается магии, — осторожно начал Ворчун после того, как мы вышли на почти что безлюдную набережную.

Я показательно вздохнул. Сказать хотелось явно больше чем допустимо. А что будет дальше, когда законы магической реальности станут известны сильнее чем сейчас? Если мои интересы начнут смещаться туда, в пространства и состояния, куда лучшему другу еще нет пути?

— Магия повсюду, — констатация факта не вызвала противодействия со стороны наложенных на меня ограничений. Потому как банальность. Но даже кэпство в правильном контексте способно сказать куда больше чем заложено в реплике.

— Как разберусь со своими сессионными заморочками, начну писать махровую фэнтезятину. Такую, чтобы даже не третьесортная, а сплошной трэш. Может, хоть так душу отведу…

— С подвигами и эльфийками! — вдохновился Ворчун, который когда-то, классе в седьмом или восьмом, после прочтения “Властелина колец”, тоже пробовал строчить что-то пафосное и эпичное.

Блин! Эльфы… Только тут до меня дошло, что обращение “перворожденный” я раньше воспринимал исключительно в контексте эльфов. И это “ж-ж-ж-ж” явно неспроста.

Предыдущие авторы наверняка оставили океан подсказок — не один же я такой умный, чтобы вещать эзоповым языком о запретном!

Что у нас там известно про эльфов? Зоркие — это понятный образ. Потому как видят то, что простые смертные не могут увидеть. Магию. Мудрые — по тем же причинам. Живут долго? Тоже подходит. Что еще? Тяга в Валинор, на заокраинный Запад. В края, где нет места смертным. Внутренние сектора, блин! Сам же почувствовал то же стремление сегодня вечером.

— Ворчун, ты несомненный гений! — улыбнулся я. — Теперь мы на шаг ближе к мировому господству, и это благодаря тебе! А засим, поведай мне, как твои успехи на ниве энергуйства и лютой магуйности? Что нового в мире за пределами той суеты, куда судьба макнула меня по самую макушечку?

За всей этой суетой, начавшейся с посещения фальшивой старушки, как-то совсем утратилось понимание, что со дня наших посиделок в гараже и отмененной автокатастрофы и трех суток не прошло.

Естественно, новостей оказалось немного. Ворчун потихоньку овладевал навыком набора маны, умеренно практиковал мою технику расширения резервуара, параллельно охотился на представительниц прекрасного пола, но без особого успеха.