– Думаю – в подполье каком-то делают, не на Монетном дворе.

– Объяснись.

Отношения между офицерами сразу сложились дружеские, обращались друг к другу на «ты». Разница в возрасте и званиях невелика.

– Если бы на Монетном дворе печатали, были бы разные номера ассигнаций. А тот, кто сидит в подвале, делает оттиски на клише. Такая металлическая гравированная пластина.

– Разумно. Но я хочу получить мнение профессионала.

Скрябин предъявил дежурному офицеру у ворот крепости документы, и пролетка была пропущена. Павел несколько раз был в крепости, и сейчас ему было интересно, что изменилось? Булыжная мостовая, похоже, та. Памятника Петру нет, это понятно. В крепости полно солдат, многолюдно. Ныне военных практически нет, одни туристы. В отдалении, в другом конце крепости, считая от ворот, стоит солидное помещение Монетного двора. Слышен шум работающих станков, стук прессов, чеканящих монеты. Часовой на входе свистком вызвал караульного начальника, проверили документы и только тогда впустили. Шум внутри оглушал. Прессы с паровым приводом чеканили монеты, они со звоном падали в железные лотки. Скрябин, уже бывавший ранее на Монетном дворе, повернул к кабинетам начальства.

Директор оказался на месте. Скрябин протянул ему поддельную ассигнацию.

– Ваша работа?

Директор начал при помощи лупы изучать денежку, потом вызвал главного мастера. Тот и без лупы определил:

– Не наше производство. Когда ассигнацию поворачиваю слегка, сиреневый цвет таким и остается. А должен менять оттенок на фиолетовый. Один момент.

Мастер вышел и вернулся с только что отпечатанной десятирублевкой, она еще пахла красками. Он положил обе купюры на сукно стола.

– Присмотритесь, видите отличия?

Если рядом две ассигнации, то отличия в оттенках есть, но они очень невелики, доступны опытному глазу, да и то с подсказки мастера. Кроме того, мастер сказал, что такие номера на ассигнациях были года три назад.

– Сейчас уже серия и номера другие, извольте видеть.

– А еще что можете сказать?

Мастер взял фальшивку, помял в руках.

– Бумага пеньковая, хорошего качества, краски тоже фабричные, но не наши.

– Скажите, года три-четыре назад кто-нибудь из работников фабрики увольнялся?

– И не один, – это уже директор ответил. – Надо бумаги поднимать, смотреть.

– Меня интересуют граверы, художники, в общем – люди высокой квалификации.

– Это будет долго.

– Ничего, мы подождем.

Из небольшого окна, выходящего к Трубецкому бастиону, было видно, как подъехала тюремная карета. Черный цвет, на маленьких оконцах – железные решетки, на запятках кареты два тюремных стража. Открыли заднюю дверцу, вывели арестанта в грубой, шинельного сукна, робе. На руках и ногах железные кандалы. Государственный преступник, только их перевозили с такими предосторожностями.

Скрябин закурил папиросу, пыхнул дымом.

– Кованько. Убил жандарма в Москве. Будет сидеть а, скорее всего, отправят на виселицу.

Судопроизводство было скорым. Если есть улики, свидетели, чего ждать? Или каторга, или эшафот, если вина серьезна. Для солдат могут быть арестантские роты, вроде дисциплинарного батальона. Небольшой срок виновные могут отбывать в тюрьме в своем городе, либо их перешлют в ссылку. И не все этот путь, долгий и тяжелый, могут преодолеть. Только с появлением Транссибирской магистрали участь ссыльных немного улучшилась, их уже возили в «столыпинских» вагонах.

Вернулся директор с бумагами в руках. За последние четыре года уволилось по разным причинам восемь человек. Особой текучки не было. В Монетном дворе неплохие условия труда и жалованье. Оба жандарма склонились над бумагой.

– Вы можете по каждому пояснить, что он делал, какими навыками владел и что из себя представляет? Скажем – выпить любил или за мелкие кражи уволен?

– Это с мастерами вам беседовать надо. Я отвечаю за весь Монетный двор. А чем каждый рабочий дышит – знать не могу.

Список жандармы с благодарностью забрали, начали говорить с мастерами. У каждого из них свой участок работы, подчиненные. Под началом мастера по двадцать – двадцать пять человек. Скрябин карандашом делал отметки против каждой фамилии.

Конечно, мастера своих людей, пусть и бывших, знали хорошо. Помнили не только способности, квалификацию, но и привычки, даже адреса. Помогли больше, чем директор, П. А. Олышев.

Монетный двор был переведен из Москвы в Санкт-Петербург в 1724 году. Чеканил медные, серебряные и золотые монеты, а также печатал бумажные ассигнации, но в небольшом количестве. Монетные дворы были и в других городах империи – Гельсингфорсе, Тавриде. А печать бумажных денег – в Перми и в столице. Стоимость денег была высока. В серебряном рубле 17,995 грамма чистого серебра, в золотом империале 11,988 грамма чистого золота. И стоил золотой рубль 0,77 доллара США или 4 франка, либо 3,24 германские марки. Золотые монеты выпускались в виде империала, десяти рублей. И полуимпериала, в пять рублей.

Из тех людей, кто уволился, на первый взгляд никто подозрений не вызывал. Литейщик, рабочий, кладовщик. Обычные специальности, только литейщик требует обучения, а остальных хоть с улицы бери. В лучшем случае они могут быть на вторых-третьих ролях в шайке фальшивомонетчиков, если состоят там.

В общем, от Монетного двора столицы следов к фальшивомонетчикам, на первый взгляд, не тянулось. Но на дворе трудятся сотни рабочих. Их надо проверять, а еще монетные дворы в соседних городах. И тоже может ждать неудача, ибо фальшивомонетчики могли никакой связи с монетными дворами не иметь. Вон Наполеон Бонапарт, при походе на Россию напечатал огромное количество российских ассигнаций, правда, сделал ошибки в написании. По ним фальшивки обнаружили. Для любой страны денежная система – очень чувствительная, болезненная тема. На ней зиждется экономика страны. Будет крепкая валюта своя – и экономика при катаклизмах уцелеет, и страна. Гитлер, прекрасно понимая значимость экономики, выпускал на государственных фабриках английские фунты, советские рубли. И не зря после войны была деноминация и обмен денег на купюры нового образца. А сама Германия поступила хитро. Во всех оккупированных ею странах имели хождение, наряду с местными деньгами, оккупационные марки, а рейхсмарки – только в Германии. Правда, Великий Рейх это не спасло от поражения.

Просидели на Монетном дворе целый день и без эффекта. Когда ехали назад, Скрябин сказал:

– Завтра утром подходи к Сенату.

Павел посмотрел на штабс-капитана вопросительно.

– Ах, да! Ты, наверное, не в курсе. При Сенате есть Особая экспедиция. Основной объем бумажных денег выпускают они, еще со времен Екатерины Второй повелось.

Эка все мудрено! Бумажные деньги ввели во время Крымской войны. Производство бумажных денег намного дешевле и проще, чем чеканка монет. Да и по весу бумажные ассигнации легче. Одно дело везти в Крым одну карету с кредитными билетами на жалованье армии и другое – целый обоз медных монет. Одних подвод, лошадей и охраны сколько надо! Однако бумажные деньги должны быть обеспечены серебром или золотом, иначе обесцениваются. Но Екатерина во вкус вошла, денег печатать стали больше, чем добывалось серебра или золота, ассигнации стали обесцениваться.

Созданный ею в 1768 году Ассигнационный банк на набережной Екатерининского канала был закрыт в 1843 году, и ассигнации перестали выпускать, начав производство кредитных билетов. В 1849 году в здании бывшего Ассигнационного банка стал работать Государственный Российский банк. Через канал в 1826 году был переброшен пешеходный Банковский мост.

За сегодняшний день Павел устал и чувствовал себя не лучшим образом. Ни на шаг не сдвинулись вперед, а сутки прочь. То ли дело ловить преступников в Сыскном отделе! Там уже и навык появился, и осведомленность о преступном мире. А в новом подразделении он как новичок, вынужден только приглядываться к старшему. А, похоже, и он не сильно в этих вопросах силен. Все же фальшивомонетчики не часто появляются. Для такой работы знания нужны. А еще отпугивает наказание. Согласно Уложению двадцать пять лет каторги. Такой срок мало кто выдерживает. Либо смертная казнь через повешение, ибо фальшивомонетничество подрывает устои государства. И в любой, даже просвещенной монархии Европы или Французской республике, наказания суровые.