Труп перевернули – это был подросток лет четырнадцати-пятнадцати. Вот звереныш! Наверное, в «гитлерюгенде» был, насквозь человеконенавистнической идеологией пропитался.

За ночь таким образом в городке были убиты шесть человек.

Толком выспаться Игорю так и не удалось. Утром в город прибыл представитель СМЕРШа для расследования происшествия, и Игоря вызвали на допрос. Он рассказал, как все случилось.

В это время его и нашел посыльный от старлея Чалого.

– Срочно к командиру!

Во избежание потерь с обеих сторон командование решило послать к немцам парламентера. Выбор пал на майора из пехотного батальона, однако не было переводчика. И тут Чалый вспомнил об Игоре.

Когда ему объяснили задачу, Игорь поверить не мог. Идти к озверевшим немцам и без оружия? Да их уже на подходе расстреляют! Не обидно погибнуть в бою, но самому подставляться под пули… Нет, дураков нет!

У майора лицо было каменным, только желваки на скулах играли. Приказ ему не нравился, но выполнять его надо. Чисто по-человечески и Игорь, и майор понимали – переговоры могут сохранить жизни наших парней. Немцев, конечно, тоже, на них наши злыми были, погибнут – и пусть.

Из черенка лопаты и простыни сделали белый флаг и обоих проводили к заводу, где засели немцы.

– Ведите себя спокойно, – напутствовал их командир пехотного батальона. – Мы пушку выкатили ночью на прямую наводку и два танка поставили. Если немцы стрелять начнут, сразу падайте и ползите назад, мы прикроем.

Рискованно и опасно, немцы могут обоих срезать прямой очередью. И будут ли их после прикрывать пушечным огнем, погибшим уже все равно.

Сказать честно, Игорь трусил. Конечно, вида не подавал, что страшно, однако ноги идти отказывались.

Первым перед проломом в стене встал майор, размахивающий белым флагом.

Прошла минута – немцы огня не открывали. И тогда рядом с майором встал Игорь. Оба они были без оружия. Для человека военного оказаться на войне без оружия – это как очутиться голым посреди многочисленной людской толпы, все взоры будут направлены на тебя.

Из-за пролома в кирпичной стене высунулся немец.

– Мы не стреляйт! Ком! – и махнул рукой.

До пролома идти сотню метров.

И немцы, и наши высунулись из окопов или укрытий и смотрели на парламентера. Игорь чувствовал – кожей, интуицией, – как в воздухе повисло напряжение.

Не доходя полсотни метров, прямо на середине пути и майор, и Игорь остановились. Прошла минута, другая… Игорь облизал пересохшие губы – укрыться на ровной площадке негде.

Наконец в проломе забора показался немецкий офицер. Наверное, все это время он приводил себя в порядок. Китель на нем был повседневный, не парадный, но отутюжен, и аксельбанты на положенном месте, через правый погон. Кобуры нет, безоружен, в руке – небольшой белый флажок. Немец поднял его вверх и пошел к парламентерам парадным шагом, четко печатая шаг.

Несмотря на предельное напряжение, Игорю на миг стало смешно. Блин, ему только монокля и стека в руке не хватает, сразу видно – кадровый офицер. Выправка такая, как после командного офицерского училища, а не после краткосрочных курсов.

Немец остановился в трех шагах, представился:

– Оберст фон Шенхаузен.

Оберст – это полковник по-нашему, а приставка «фон» перед фамилией говорит о дворянском происхождении ее обладателя. А офицер не трус, мог бы и кого помладше званием вместо себя послать.

– Майор Скоблик, – козырнул наш парламентер. – Предлагаю гарнизону города сложить оружие и сдаться во избежание ненужного кровопролития и разрушения города. Кранц окружен, к вылету готовы штурмовики и бомбардировщики, и в случае отрицательного ответа мы начинаем артиллерийскую подготовку. Ваше решение?

Игорь добросовестно перевел.

При первых звуках его голоса оберст насторожился:

– Как могли вы, берлинец, перейти на сторону врага?

– Вы ошиблись, господин полковник, я русский. – C легким наклоном головы Игорь щелкнул каблуками.

– Мне нужно полчаса на размышление, – заявил фон Шенхаузен.

Майор демонстративно посмотрел на часы.

Оберст достал из брючного кармана карманные часы на цепочке.

– Сейчас десять тридцать. В одиннадцать ноль-ноль встречаемся здесь.

Офицеры козырнули друг другу и разошлись.

Когда Игорь и майор вернулись к своим, Скоблик снял фуражку и платком вытер мокрый от пота лоб, хотя погода была прохладной. Все же зима – хотя и мягкая, европейская, без снега.

К майору сразу подошли два командира.

– Кто парламентер, что ответил?

– Оберст Шенхаузен, какой-то фон, мать его за ногу. Кадровый офицер. Просит полчаса на размышления.

– Ха, размышления! Да он по рации со своими связаться хочет.

– Да пусть! Если они запросят помощь, никто не придет, наши уже в десяти километрах от городка этого, пробились. У немцев вся бронетехника под Кенигсберг стянута, им не до гарнизона Кранца.

– Будем ждать.

Офицеры закурили. Майор пустил дым и повернулся к Игорю:

– Ты о чем с ним говорил?

– Он спрашивал, не немец ли я?

– А ты?

– А что я? Коренной русак, так ему и ответил.

– Он, наверное, подумал, что ты перебежчик ихний.

Время тянулось томительно, майор успел выкурить две папиросы «Беломорканал».

Посмотрев на часы, он снова поднял белый флаг:

– Идем!

Игорь и майор вышли в центр площадки.

На этот раз оберст появился ровно в одиннадцать, минута в минуту. Хм, вот она, немецкая пунктуальность!

Офицеры снова козырнули друг другу.

– Каковы ваши условия сдачи в плен, господин майор? – Было видно, как неприятно немцу произносить эти слова.

– Всем сложившим оружие мы гарантируем жизнь. Содержание и питание военнопленных согласно Женевской конвенции.

– Офицерам оставят личное оружие и награды?

– Награды оставят, оружие нет. И сразу предупреждаю – помощи не ждите. Наши войска уже под Кенигсбергом, полагаю – с часу на час начнется штурм. Война вами проиграна, господин полковник.

– Да, надо уметь смотреть правде в глаза. Хотя, когда солдаты вермахта стояли под Москвой, вы не думали сдаваться.

– Сейчас иная ситуация. Через месяц-два война будет закончена, Германия капитулирует. Вам отвечать за жизни солдат, если вы не надумаете сдаться.

– Раненым будет оказана помощь?

– Обязательно.

– Что будет с фольксштурмом? Поверьте, там подростки и пожилые люди.

– Пусть сложат оружие. После проверки нашими органами всех их распустят по домам. Мы с детьми и стариками не воюем, если они не совершили военных преступлений.

– Мне тяжело говорить, но я как старший офицер гарнизона принимаю условия советской стороны. В двенадцать часов все военнослужащие, подчиненные мне, выйдут сюда же и сложат оружие.

– Я ваше решение передам своему командованию, – кивнул майор.

Козырнув друг другу, офицеры разошлись.

По прибытии к своим к майору подошли командиры.

– Доложите, майор, итоги.

– Сдаются. В двенадцать часов они выйдут через пролом и сложат оружие.

– Это же сколько бойцов теперь нужно, чтобы отконвоировать их в тыл?

– Зато без кровопролития обошлось.

К площади подтянули пехоту. Да и будут ли немцы при сдаче оружия устраивать перестрелку? Если возникнет такое желание, два танка, вставшие на виду, быстро отобьют его. На броне «Т-34» сидели танкисты.

Известие о сдаче гарнизона быстро пронеслось среди наших бойцов.

К двенадцати часам по периметру площади была выстроена цепь из пехотинцев и морпехов.

Из пролома показались первые немецкие солдаты. Они шли боязливо, опасались, что русские сразу их расстреляют.

У пролома стояли наши офицеры, среди них Игорь увидел Чалого.

Солдаты вермахта бросали на землю оружие, снимали пояса с кобурами. У некоторых из них были гранаты. Куча оружия росла на глазах.

Потом появились раненые. Кого вели под руки, других несли на одеялах, кусках брезента. Раненых сразу отводили и относили в сторону.