– Нет, стар слишком. Весной колхозники на нем личные огороды пашут. Потому на мясокомбинат не сдаем. Да пора, наверное.

Андрей животину пожалел. Всю жизнь конь для людей трудился – плуг таскал, подводы возил и как итог, как благодарность – мясокомбинат. Аж плечами передернул. Времени ушло много, больше полудня, а толку нет.

Прежним путем, по льду реки, вернулся в Балашиху. Хоть и не гнал, а замерз. Сразу кружку горячего чая налил. В кабинет Николай ворвался.

– Как успехи?

– Лошадь с седоками видели в Долгом Ледове, дальше след теряется. Лошадь гнедая, седоков двое, обоим лет по тридцать, без особых примет.

– Не густо. Я тут через соседей Ныркова на подругу инкассатора вышел. Опроси, вот адрес.

И бумажку протянул.

– Узнай, был ли у нее знакомый, если да, то кто, когда появился. Может, говорил с ней про отца-мать, куда делись. Не было ли странностей в поведении последнее время. Подробней попотроши. Дамы – народ любопытный и наблюдательный. Зачастую могут увидеть и запомнить то, что мужчина пропустит. Да еще. Фото Ныркова размножили, с утра постовым раздадут, во всесоюзный розыск объявят. Возьми у дежурного одно фото. Мало ли, показать где придется.

– Понял.

– И, будь любезен, пешочком, мне мотоцикл нужен.

Андрей выложил ключи зажигания на стол. После кабинета и кружки чая показалось, что на улице не так холодно. Дама сердца Ныркова жила в трех кварталах от райотдела милиции.

До искомого адреса добежал быстро. Вот и нужный дом, двухэтажный, довоенной постройки.

Андрей посмотрел на бумажку.

Квартира седьмая, Тунина Эльвира Тихоновна. Родители с фантазией были, имечко не самое распространенное. Квартира на втором этаже, сбоку двери несколько кнопок звонков, под каждой – фамилия жильца. Андрей позвонил, подождал. Никто не открывает. Неужели на работе? Вечером сюда идти не хотелось. Он позвонил соседям по коммуналке. Открыла женщина за шестьдесят.

– Мне бы Тунину увидеть.

– Вот и звоните ей.

Тетка хотела закрыть дверь, Андрей успел ногу подставить, достал из кармана удостоверение, предъявил соседке.

– Дома она, напилась, никому не открывает. Проходите.

Андрей вошел, под бдительным взором тетки вытер ноги о половик.

– Вон ее дверь, третья справа.

Андрей постучал, дверь приоткрылась, не заперта была! Он кашлянул, постучал еще раз.

– Кого там несет?

– Милиция. Побеседовать надо.

– Не могу, не сейчас.

– Тогда силой в отделение доставлю.

И вошел. Эльвира лежала на диване в домашнем халате. Молодая, симпатичная, пьяная. При виде Андрея попыталась встать, но рухнула обратно.

– Ты кто? Как здесь?

– Я говорил – из милиции.

– А, насчет Пашки? Враки это все, что он убил.

– Соседка говорит – второй день пьете?

– А что мне остается делать?

Язык у женщины заплетался, но разобрать можно.

– Вы соображать в состоянии?

– Вполне.

Эльвира сделала попытку сесть, упала, со второй попытки ей это удалось. Халатик задрался, оголив ноги. Андрей взгляд отвел.

– А, смотреть на меня не хочешь? И все не хотят. Соседи плюют в мою сторону, на работе пальцем показывают. Я-то здесь при чем?

Женщина зарыдала. Комнатушка маленькая, обставлена скудно. Диван, стол, два стула, шифоньер, зеркало на стене.

– Вы работаете где и кем?

– Кассир в кинотеатре «Ударник».

– Вас же за прогулы уволить могут.

– Могут, но не уволят. Я Валентину, другого кассира, попросила поработать за меня.

– Что вы можете сказать о Ныркове?

– Вы хотите услышать интимные подробности?

Женщина захихикала, икнула, упала лицом на подушку и отрубилась. Вот незадача! Допрашивать ее в таком состоянии невозможно. Андрей вышел в коридор. Соседка стояла рядом с дверью, видимо, подслушивала.

– У меня просьба к вам.

– Меня Мария Мироновна звать.

– Утром позвоните в милицию, как Эльвира проснется, я дежурного предупрежу. А то снова напьется.

– Хорошо. Она же лыка не вяжет! Виданое ли дело – бутылку водки в одиночку выпить и без закуски.

– Часто с ней такое?

– Да что вы! В первый раз вижу. Ну, выпьет на праздники немного вина, но пьяной я ее не видела. Переживает за Пашку сильно. Он правда убийца?

– Разберемся, работаем.

В отдел вернулся ни с чем.

– Пьяная в доску, лыка не вяжет. Я попросил соседку утром позвонить, как Эльвира проснется, – сказал Николаю Андрей.

– Во бабы пошли! Допрашивать невозможно из-за пьянки. Ладно бы шалава непутевая была. А то ведь на работе о ней хорошо отзываются, я узнавал.

– Происшествие с Павлом из колеи выбило.

– Наверное, любила, планы строила за него замуж выйти. А тут видишь, как круто повернулось. Не зря говорят: чужая душа – потемки. Ладно, поздно уже. Иди, отдыхай. Но с утра к этой Туниной.

Андрей кивнул головой.

– Знаешь, Николай, не верю я, что хороший парень, фронтовик, переродился, в одночасье убийцей стал. Либо маскировался хорошо, а уже гнилой был, либо…

– Чего замолчал?

– За другого себя выдавал.

– Факты есть? Фактов нет. Иди спи.

Андрей по приходу в общежитие банку кильки в томатном соусе съел под горбушку черного хлеба. Больше съестных запасов не было, а столовая по причине позднего времени закрыта. Зато выспался хорошо. Утром только в райотдел зашел, дежурный известил:

– Тут какая-то Мария Мироновна уже второй раз звонит, вас требует.

Андрей в кабинет подниматься не стал, к Туниной направился. После такой выпивки у нее похмелье тяжелое быть должно. Выпьет еще сто грамм и отключится. Надо успеть, пока говорить в состоянии.

Только он по лестнице поднялся, руку к звонку поднес, дверь сама открылась. На пороге сама Эльвира. Лицо помятое, глаза отечные. Обойти Андрея хотела, он ее за руку взял.

– Не узнаете?

– В первый раз вижу. Отпусти руку, а то закричу.

– Я из милиции, вчера вечером у вас был, но допросить не смог.

– Ну да, мне соседка утром сказала.

– К вам в комнату пройдем или в отделение?

– Уж лучше в отделение. Здесь поговорить не дадут, подслушивают.

Такой вариант Андрея устраивал. Пока идут, на свежем, морозном воздухе вчерашняя выпивка выдохнется. Эльвира спотыкалась, не столько из-за снега и льда, сколько ввиду состояния. В конце концов вцепилась в рукав Андрею.

– Плохо мне.

– Нельзя так пить, вы все-таки женщина, не грузчик.

– Горе у меня.

Андрей остановился резко.

– Горе в семьях убитых водителя и инкассатора. Семьи у них остались, детишки.

Эльвира жалко улыбнулась.

– Да, жалко.

Андрей обозлился на нее. Не сложилась личная жизнь, это понятно. У миллионов советских женщин сейчас судьба такая. Убили их мужей, любимых, женихов на войне или умерли в госпиталях от ран. Но это не повод напиваться в хлам. Тем более ее Пашка в бегах. Наверное, и не вспоминает об избраннице, проматывая награбленные деньги.

В кабинете Эльвира попросила воды, жадно выпила полный стакан.

– Готовая я, допрашивайте.

– Как и где вы познакомились с Нырковым?

– На работе. Он инкассацию у нас делал. Год-полтора назад. Думала – повезло. Молодой, неженатый, собой хорош, не алкаш. Постепенно встречаться стали. Он подарки приносил – то конфет, то бутылку вина. Не жадный.

– Как у него с выпивкой?

– Да никак. Пил редко, по праздникам. И не бабник, редкое качество у мужиков ныне.

– Никаких разговоров о деньгах, об ограблении он не заводил?

– Никогда. И о работе ничего не говорил. Я как-то поинтересовалась – что он чувствует, когда рядом миллионы в сумках лежат? А он: «Они же не мои, работа такая».

– А товарищи у него были?

– Не припомню, чтобы видела его с кем-нибудь.

Прямо нелюдимый какой-то. Но это черта характера, не преступление.

– О фронте не вспоминал?

– Я даже расспрашивала: «Наверное, страшно там?» – А он: «Не могу вспоминать, тяжело. Кровь, грязь, холод».

Никаких зацепок. Уже напоследок задал вопрос: