Сыщиков провели в отдельную комнату, позади общего зала.

Пока опера рассаживались, официантка принесла закуски. Опера потирали руки. Как же: винегрет, селедочка с лучком, шницели с картофельным пюре, белый хлеб. Обычно ели черный или серый – он был значительно дешевле.

– По какому поводу торжество? – поинтересовался Мыкола. – Уже можно разливать?

– Погоди.

Официантка принесла тарелку с нарезанной краковской колбасой и тарелку с солеными огурчиками. Небольшие, пупырчатые – лучшая закуска к водочке. А какой запах от колбасы исходил! У оперов потекли слюнки.

– Теперь разливай!

Мыкола разлил водку по маленьким стограммовым стаканчикам.

– Погоди, это пьянка получается, – вмешался Гиви. – Если это торжество, то должен быть тост, чтобы красиво было и приятно.

– Ладно, – сознался Василий Федорович, – скажу. У меня сегодня юбилей, сорок лет. Даже двойной юбилей – десять лет в милиции.

– Вах! И ты молчал? – Гиви аж подпрыгнул. – Тогда я скажу тост!

Минут пять он витиевато, по-кавказски желал имениннику всего, что можно было пожелать, пока начальник сам не прервал его:

– Гиви, угомонись, водка скоро закипит.

Они дружно выпили и накинулись на еду.

Когда утолили первый голод, разлили по второй.

Теперь встал сам Коркин:

– Хочу выпить за вас, за угро. Сегодня наш сотрудник – не буду показывать пальцем – преподнес всем нам урок. Он изменил обличье, как настоящий актер. Купились все: воры, опера из главка – в том числе и Гиви. Вот что значит смекалка, стремление выполнить задачу. За отдел!

Мужики дружно крикнули: «Ура!» и выпили.

После третьего стаканчика закуска закончилась – впрочем, как и содержимое чекушек.

Коркин вышел, переговорил с официанткой – и тут же нашлись и водка, и закуска.

Опера вели себя прилично, каждый знал свою меру. Разошлись они поздно, весьма довольные друг другом.

Несколько дней прошло в рутинной работе.

Как-то, подходя к двери начальника угро, Андрей услышал разговор – Василий Федорович беседовал с кем-то по телефону. Он был недоволен и говорил громко:

– Парень молодой, хваткий, смекалистый. Но горяч еще, пострелять любит.

Потом пауза.

– Думаю, толк будет – если поднатаскать.

Еще пауза, видно – слушал ответ собеседника:

– Нет, рано. У меня и так людей не хватает, я возражаю.

Андрею стало неудобно. Увидит кто-нибудь – подумает, что он подслушивает. Он вернулся в свой кабинет и через пяток минут постучался к начальнику с бумагами.

– Легок на помине, – встретил его тот.

– А что такое?

– Насчет тебя звонили.

– Вроде не виноват ни в чем…

– Из МУРа. Видно, приглянулся ты подполковнику.

– Не девка я, чтобы нравиться.

– Ладно, проехали. Что у тебя?

– Бумаги подписать. Два дела в суд передать надо, сроки поджимают.

Начальник угро пролистал дела, но изъянов в них не нашел и расписался.

Несколько дней Андрей работал, как и всегда. Вечером он намечал съездить к Вале – на его звонки или трубку вообще не брали, или отвечал отец. Разговаривал он коротко и сухо, видимо – дочь поделилась впечатлениями. Ну хоть бы выслушала его объяснения! Год ведь знакомы, даже больше, могла бы уже понять, что за человек Андрей. Разве он любитель выпить? Да и отец в органах работает и не на рядовой должности. Мог бы позвонить Коркину или начальнику отделения милиции, поинтересоваться – как там твой Фролов? Устойчив ли морально, не употребляет ли?

Дел на сегодня было немного, и Андрей твердо наметил идти к дому Вали, дождаться ее прихода. Выслушает и поймет – хорошо. А не захочет слушать, стало быть – отношения закончились: насильно мил не будешь, а навязывать себя он не собирался.

В обед он перекусил в столовой и вернулся в отделение.

Его окликнул дежурный:

– Фролов, тебе телефонограмма. Иди, прочитай и распишись.

Андрею предписывалось к шестнадцати часам прибыть на Петровку, 38, в МУР, в кабинет № 16.

Он доложил о вызове Коркину. Андрей – человек подчиненный, и начальство должно быть в курсе, где находится сотрудник.

Василий Федорович хлопнул ладонью по столу:

– Не соглашайся!

– Вы о чем?

– Уговаривать будут перейти в городское управление – виды у них на тебя. Телефонировали мне на днях, спрашивали мое мнение.

– А вы?

– Я считаю, что рано тебе еще в МУР. На земле поработать надо, не одну пару ботинок стоптать. Опера ноги кормят. Так и сказал: опыта мало, хотя надежды, что станешь настоящим сыщиком, есть.

Андрей понимал, что Коркин прав.

– Так ведь они могут сами перевести, приказом.

– Могут. Но одно дело, когда приказом переводят, и совсем другое – когда человек согласен. Какая в переводе острая необходимость? В каждом районном отделе есть парни поопытнее тебя, вот пусть их и берут.

Андрей понимал начальника. Он ведь под руководством Коркина начал набираться опыта, а начальнику всегда досадно, когда толковых сотрудников уводят.

А с другой стороны – ему самому немного обидно. МУР – это серьезные дела, опытные сыщики, возможность набраться практических навыков: ведь каждый человек хочет расти в профессиональном плане. О повышении должностного оклада речь не идет – он здесь опер и там будет на такой же должности. И по деньгам он не выиграет ничего, так что материальной заинтересованности нет.

– Так что ты должен знать мое мнение: я против, – подвел итог Коркин.

– Может, по другому поводу вызывают?

– Сходи, узнаешь. Завтра мне сообщишь – только после планерки: не всем операм знать надо.

И вот Андрей уже стоит перед зданием МУРа. Был он здесь несколько раз, но сейчас волновался.

На входе предъявил постовому удостоверение, нашел шестнадцатый кабинет, постучал. К своему удивлению, войдя, увидел того подполковника, который приезжал на Воронцово Поле, когда он воров задержал.

– А, Фролов! Проходи, садись, разговор есть. Как служба идет?

– Отлично! – Андрей вскочил: все-таки подполковник перед ним, субординация. И дисциплину показать надо.

Полковник поморщился:

– Брось ты это солдафонство, не на параде. Сиди. Выглядишь прилично, не как тогда, – вспомнив обличье Андрея во время их последней встречи, подполковник не выдержал и рассмеялся.

– Ты тогда старше выглядел.

– Полагаю, вы мое личное дело уже просмотрели, возраст знаете.

– Просмотрел. Ну-ка, скажи, что тебе Коркин перед уходом сказал?

– Не соглашаться.

– Я так и знал! Хорошо, что правду сказал.

– Какой смысл врать?

– Верно. А сам-то хочешь?

– В МУРе рост в профессиональном плане, конечно, хочу.

– Отлично! Так я готовлю приказ о переводе?

– С Коркиным нехорошо получится. Да и людей в отделении не хватает.

– Нехорошо сало под одеялом в одиночку жрать. А стать грамотнее, опытнее всегда хорошо. Ты хоть сто книг изучи, а без опыта, без интуиции – никуда. А Коркин местничеством занимается: раз мое, значит – не тронь.

– За дело болеет, товарищ подполковник.

– Да знаю я. Мужик он толковый и начальник разумный. Будь я на его месте – тоже так сделал бы. Кадры растить долго, их беречь надо.

– Вы сами себе противоречите.

– Ничуть. Я-то не на его месте, а на своем. Потому о своем отделе забочусь. Сам подумай, у нас дела посерьезнее, чем у вас, на земле – организованные банды, убийства. А у вас – щипачи да домушники. У себя в отделе ты вырастешь до определенного предела, а дальше – потолок. И никуда не деться, потому как дел серьезных нет. Правда, у нас больше головой работать надо, а не стрелять – водится за тобой такой грешок.

– Только в порядке самообороны или с целью пресечения угрозы для других людей.

– Знаю, читал рапорты. О превышении полномочий или самоуправстве речи нет.

Они помолчали.

– Ты как девка, Фролов – и хочется, и колется… Что решил?

– Если честно – не знаю.

– Я так и знал. Коркина жаль?

– Есть такое дело.

– Ты по службе встречаться с ним будешь. Думаешь, я каждого опера из районных отделений к себе приглашаю? Мне что, заняться нечем?