Принесли документы – мои новые, власовские документы: солдатскую книжку с вклеенной фотографией. Книжка обтрепана, но фото – мое, и сколько я ни пытался разглядеть, что фото переклеено – не смог. Совпадали буквы печати, края. Отличная работа.

Итак, по документам я теперь – Барыльник Федор Иосифович, 1924 года рождения, рядовой первого разряда 2-го батальона первого полка РОА.

– Запомни, как зовут тебя и сколько тебе лет. Не хвата-

ло еще, чтобы первый же патруль выяснил, что ты фамилию свою не помнишь. Оружие у тебя будет – автомат МР-40. И держи свои полномочия. – Бодров протянул мне обычный пистолетный, он же автоматный патрон «Люгера-08».

– Пороха в нем совсем немного, и твои полномочия – на папиросной бумаге. Храни его отдельно. Если – всяко может случиться – придется отстреливаться, выстрели им. Бумага сразу сгорит, и никаких следов не останется. Улика просто перестанет существовать.

Хитро, а я-то голову ломал – какую бумагу мне дадут для подтверждения моих полномочий и куда ее прятать.

– На переговорах вытащишь из патрона пулю и достанешь документ, – продолжал инструктировать меня майор. – С немцами старайся меньше контактировать, конфликтов избегай. Они сейчас к власовцам настороженно относятся, не вполне доверяют. Куришь?

– Курю, но не злоупотребляю.

– Это хорошо. Держи.

Бодров протянул мне пачку немецких сигарет и зажигалку. Дрянь сигареты, пробовал я их на фронте – бумага, пропитанная табачным настоем.

– Это еще не все.

Майор открыл пачку.

– Смотри. Вот у этой сигареты краешек чуть надорван. В ней – пароль и частота рации для связи с нашим командованием. Не ошибись, а то закуришь и останешься без связи. Но лучше – на всякий случай – запомни. С памятью-то у тебя как?

– Не жалуюсь пока.

– А то в деле твоем написано «ранен был трижды, контужен».

Выходит, личное дело мое он изучил внимательно.

– Запоминай! Пароль: «В Варшаве дождь». Ответ: «У нас есть зонтик».

Смешной пароль какой-то. Ну так и у немцев было нечто похожее: «Над всей Испанией безоблачное небо», послужившее сигналом к испанским событиям 1937 года – при мятеже Франко, поддержанном немцами.

– И частоту запомни.

Майор назвал частоту – основную и запасную.

– Повтори.

Я послушно повторил.

– То, что с парашютом не прыгал, – плохо, но тебе помогут: пнут под зад в самолете в нужный момент.

– Не надо, я сам прыгну.

– Да я не в обиду. Испытанные агенты, у которых не одна ходка за линию фронта и не один убитый фриц на счету, и то дрейфят, когда из самолета в бездну шагнуть надо. Запасного парашюта не будет. И так вещей много – автомат, солдатский ранец, чтобы все по форме было, как у настоящего власовского солдата.

Мы сидели до поздней ночи, и Бодров мне все рассказывал и рассказывал – о власовцах, ценах на продукты и выпивку в кафе и пивных, чтобы впросак не попасть, и еще о многих других мелочах, на которых «горят» и достаточно опытные разведчики. Уже за полночь его язык стал заплетаться, и Бодров начал «клевать носом».

– Давай, наверное, спать, Петр. Завтра продолжим, а сегодня устал я что-то. Поверишь ли – нет ли, я в отделе уже почти два года, и никого мы не готовили так быстро. Понятно, что ты не новичок. Во многих операциях СМЕРШа участвовал, и в тыл к немцам не раз ходил. Но у нас своя специфика. Мы работаем глубоко в тылу немцев, практически всегда разрабатываем легенду, готовим документы, внедрение. На все минимум два месяца уходит, и то если агент уже кое-какой опыт имеет, как говорится – не с улицы зашел. А с тобой – два дня. Вот думаю, пытаюсь вспомнить – не допустили ли мы какого упущения впопыхах. И времени, чтобы сгладить все шероховатости, уже нет. Да вроде в главном все схвачено. Выброска завтра в ночь, потому, если непонятно что-то, завтра еще день есть – спросишь у меня. После выброски спрашивать поздно будет, там уже сам. Все, не могу больше – глаза слипаются.

Я тоже устал. Информации много, записывать нельзя, а голова не резиновая – уже гудит.

«Спать! – приказал я себе. – А завтра с утра мысленно еще раз проиграю все свои действия».

Едва проснувшись и позавтракав, я начал подробно анализировать абсолютно все – начиная с приземления. Похоже, мои инструкторы предусмотрели даже мелочи. Но спрогнозировать всю операцию до последней детали невозможно, ее ходу может помешать любая непредусмотренная мелочь. И наиболее слабое звено – сами командиры власовского полка. Поведение и действия власовцев нельзя предугадать.

Мы поговорили с Бодровым, сделав акцент на возможные

осложнения и варианты моих действий. Пообедали вместе, а потом майор сказал:

– Иди-ка ты отоспись. Основное ты уже знаешь, а дальше все равно придется действовать по обстоятельствам. Ночь тебе предстоит бессонная, а голова должна быть свежей.

Я был такого же мнения. Спорить не стал, завалился спать.

Разбудил меня майор уже вечером, за окнами темно было:

– Пора, вставай, Петр!

– Ага, меня ждут великие дела, – пошутил я.

– Самолет тебя ждет! Смотри, в штаны не наделай с испугу, стирать негде будет, – мрачно ответил майор.

– Ты что такой смурной?

– Погоду плохую на месте выброски обещают, – буркнул он. – Низкая облачность и сильный ветер.

По своей наивности и неопытности в прыжках с парашютом я счел погодный фактор несущественным. Даже если дождь будет – не размокну. Оказалось – я ошибался, в чем мне скоро и пришлось убедиться на собственной шкуре.

Я оделся, накинул ранец, майор протянул мне автомат и подсумок с запасными магазинами.

– Про «хитрый» патрон не забыл?

– Он здесь, в нагрудном кармане.

– Тогда едем на аэродром. Машина ждет.

Меня усадили в отечественную «эмку» с зашторенными задними окнами. Бодров уселся спереди. Я жадно разглядывал Москву через лобовое стекло. Затемнение еще действовало, и столица была погружена во мрак. Синие лучи фар освещали дорогу всего метров на двадцать, и потому мы ехали медленно. Дважды нас останавливали патрули, но сразу отпускали, едва майор предъявлял свое удостоверение.

На аэродроме подъехали к двухмоторному самолету, стоявшему в сторонке. По маленькому астрокуполу, черным лопастям винтов с желтыми концами и грузовой двери с левой стороны фюзеляжа я догадался, что это – военно-транспортный самолет «Дуглас С-47», поставляемый нам американцами по ленд-лизу.

– Ну, наконец-то! Лететь далеко, возвращаться уже по-светлу придется, – пробурчал летчик.

– Ну – удачи! – хлопнул меня по плечу майор.

– К черту!

По лесенке я забрался в чрево «Дугласа». Лесенку сразу подняли, механик, а может, стрелок захлопнул дверь. Зареве-

ли моторы, и самолет, подпрыгивая на кочках, стал выруливать на взлетную полосу. Развернувшись в начале полосы, он на некоторое время замер, моторы взвыли на высокой ноте, и самолет начал разбег. Несколько секунд – и мы в воздухе.

Самолет стал быстро подниматься вверх. Уши заложило, стучало в висках. «Да, это не гражданский лайнер, плавно, для комфорта пассажиров, набирающий высоту!» – тоскливо думал я, стараясь глотать слюну, чтобы не так болело в ушах.

Наконец самолет перешел на горизонтальный полет. Боль в ушах прошла, но оглушенность осталась.

Я сидел один в просторной десантной кабине, рассчитанной на 28 парашютистов, на обыкновеннейшей жесткой скамье, идущей вдоль кабины. Кабина самолета освещалась тусклой синей лампой.

Наши летчики быстро оценили достоинства этого труженика неба. «Дуглас» был удобен в управлении на взлете и в полете. Американские конструкторы хорошо продумали эксплуатацию его при низких температурах, предусмотрели пневмоантиобледенители на крыле и оперении, которые работали эффективнее отечественных тепловых на «ЛИ-2». Стекла кабины пилотов омывали спиртовой смесью «дворники» с гидроприводами, более надежные, чем электрические на «ЛИ-2». Кабина и салон имели калориферное отопление, в то время как на наших «ЛИ-2» стояла паровоздушная система с водяным котлом. Бортмеханика, который ее обслуживал, называли «кочегаром». Чтобы «печка» начала работать надежно, надо было долго повозиться, иначе она выдавала облако пара, заполнявшее кабину пилотов.