«Выходит, здесь не каждый украинец – друг», – подумал я. Полковник меж тем продолжал:

– Есть сведения, что националисты живут в своих селах и городах. Днем – мирные жители, а ночью – убийцы. Причем

помощь оружием получают от немцев, а стреляют и в немцев, и в наших, списывая нападения на просоветски настроенных партизан. Обстановка сложная, и думаю, что по мере продвижения на запад она будет только ухудшаться. Потому приказываю: в села и деревни поодиночке не входить, всем получить автоматы. И второе: искать немецкую группу и радиста. Радиста – в первую очередь. Без связи им не передать разведданные. Вопросы?

– Удалось ли расшифровать сообщения? – спросил капитан из подразделения особистов. Вместо офицеров НКВД на должностях особистов уже давно были офицеры СМЕРШа.

– Пока нет, работаем. Как только появятся первые результаты, сообщим.

После совещания, несмотря на поздний час и темноту на улице, мы не расходились. Собрались у здания штаба группами и закурили. Речь, как всегда, шла об услышанном.

– Попробуй, найди того радиста! Легче иголку найти в стоге сена.

– Имей мы расшифровку – было бы проще искать. Хотя бы знали, о чем речь, где собирают сведения разведчики. Может, в ней о Шестнадцатой воздушной армии сообщают – тогда это уже не наша епархия.

– Какая разница? Радиста все равно искать надо, через него на группу выйдем.

– Так он тебе все и расскажет! Слюни подбери!

– А я так думаю, мужики. Коли речь идет о разных точках выхода, нужно с транспорта начинать. Ведь на чем-то они рацию перевозят? Между точками выхода в эфир – полсотни километров. Не набегаешься с радиостанцией за спиной. Смекаете?

Все умолкли. Это было похоже на правду. Точки были сильно удалены друг от друга. Одно дело, на три километра или на пять – можно пешком за час пройти, – но не пятьдесят же? Либо радист служит в танковой армии и имеет служебный транспорт, либо рация не одна, и перемещается только радист. С подобными случаями нам тоже приходилось сталкиваться.

Первый выход рации на связь был зафиксирован из района поселка Бахмач, а второй – из Бурыни. Первый – на запад от Конотопа, второй – на восток. Сам же Конотоп оказывался при этом почти посередине между точками выхода рации. По логике получалось, что местом проживания или базирования радиста был Конотоп. Местоположение города удобное.

Мы вернулись в комнату, где квартировали прежним составом – втроем. За почти полгода, проведенных вместе – на службе, на квартирах, – мы притерлись друг к другу, сдружились. Когда в минуты отдыха случалось выпивать, сослуживцы вспоминали поимку группы диверсантов недалеко от Ельца и в шутку называли меня Лешим. Я не обижался – пусть выпустят пар.

На квартире зажгли керосиновую лампу, по местным меркам – почти роскошь. Электричества в Конотопе не было – уходя, немцы взорвали электростанцию. Так было почти в каждом освобожденном нами городе.

Открыв планшет, я стал изучать карту.

– Ты чего глаза портишь? – спросил Свиридов.

– Считаю, сколько до Берлина осталось.

– Да ты что? – удивился он, не поняв шутки. – И сколько же?

– Шучу. Тут вот какая интересная штука. Смотрите на карту.

Андрей и Николай склонились над столом.

– Вот Конотоп, – я ткнул в карту карандашом, – тут Бахмач, здесь – Бурынь. Что скажете?

– Почти на одной линии, – заметил Никонов.

– Это – да. Видишь связь какую, что ли? – спросил Свиридов.

– А что их объединяет? – я торжествующе обвел глазами товарищей.

– Шоссе, – показал на карте Андрей.

– А еще что? – не отставал я.

– Чего кота за хвост тянешь – говори прямо! – начал сердиться Николай.

– Да железная дорога! Смотрите: Бахмач и Бурынь – железнодорожные станции! Кто сказал, что радист должен машину или мотоцикл иметь? А если он по железной дороге передвигается? Сел в поезд и, где надо, сошел. И узлы или чемоданы на вокзале – привычное дело.

Свиридов уселся на кровати, довольно потирая руки. Похоже, моя идея вызвала у него интерес.

– В этом, определенно, что-то есть. Надо Сучкову доложить, – сказал он.

– Он не дурнее нас. С чем ты пойдешь? С предположениями?

– Верно. Прежде надо вокзалы да поезда прощупать.

– Да, стоит попробовать. И еще – с каким интервалом выходила в эфир рация?

– Три дня.

– Если он постоянно выходит с такими промежутками, то следующий сеанс – послезавтра.

Мы улеглись спать.

Ночью на улицах городка слышалась редкая пистолетная стрельба. То ли патрули задерживали воров и грабителей, то ли насильники и убийцы творили в темноте свои черные дела – кто знает?

После завтрака мы отправились на вокзал. Здесь нас ждало разочарование. Ходили только воинские эшелоны, не бравшие никаких пассажиров. Гражданских поездов просто не было. Люди добирались на попутных машинах, на повозках, а то и пешком.

Мое предположение потерпело крах.

Немного приуныв, мы вышли на шоссе – там был развернут КПП.

Весь день мы проверяли документы и досматривали вещи. Многих задержали, не имеющих никаких документов передали в милицию и местное НКВД. Но все это была мелочь. Сразу было видно – задержанные на агентов никак не похожи: или стары, или мать с ребенком – какой из нее агент? Да и немецкая разведка такого ляпа не допустит, чтобы агента не снабдить серьезными документами. Все не то.

А вечером нас снова вызвал к себе Сучков. Я видел, что он раздражен.

– Сегодня рация снова вышла в эфир. Позывные прежние – TLM, и почерк радиста тоже прежний. Работала долго – почти десять минут передачи.

Мы приуныли. Десять минут – это действительно долго, можно передать большой массив информации. И все – наверняка ценные сведения.

– Пеленгаторы засекли, откуда передача шла?

– Определили. Поселок Ворожба.

Я достал карту. От Конотопа – до поселка семьдесят пять километров. И опять поселок стоит на шоссе и железной дороге. Есть о чем задуматься!

– Ты чего, Колесников?

– Третий раз передача идет, и вот что интересно – все точки выхода стоят на шоссе и железной дороге.

– Пассажирские поезда не ходят. Надо искать машину.

– А работники железной дороги? Хоть эшелоны и во-

инские, транзитом следуют, но паровозы где-то базируются, депо у них должно быть. Где-то они должны углем и водой бункероваться. И речь не только о поездных бригадах. Есть составители поездов, обходчики, стрелочники. Всех должностей я просто не знаю, – не отступал я.

– Далась тебе эта железная дорога, – пробурчал Свиридов.

– А расшифровка есть? – посмотрел я на полковника.

– Нет еще. Каждый выход в эфир – разные шифры, только позывные прежние. Шифровальщики в штабе фронта бьются, Москву подключили, но пока – ничего.

Мы посидели, обсудили разные версии.

Мне же втемяшилась в голову мысль о работниках железной дороги. Почему – и сам не пойму, интуиция, наверное, подсказывала.

Утром, договорившись со Свиридовым, я отправился в одиночку в депо. Оказывается, было такое в Конотопе. Представившись, попросил начальника депо показать списки всех поездных бригад, кто работал в дни выхода рации. Опять разочарование – ни одна фамилия не повторялась дважды.

– А это все лица, кто ездит на поездах?

– Нет, почему же? Наше депо отвечает только за локомотивные бригады, а есть еще вагонное депо.

– И что с того? Они что, не вместе работают?

Я просто не представлял организацию работы железной дороги.

– Так на поезде еще люди есть. Главный кондуктор, например – он в хвостовом вагоне ездит, на переходной площадке, да и другие, – терпеливо растолковывал мне «кухню» обслуживания поездов начальник депо.

– А где находится вагонное депо?

– Перейдите через пути и – направо.

Эк у них все запутано! Однако со своим уставом в чужой монастырь не ходят.

Начальник депо проводил меня к табельщице, которая, просмотрев бумаги, выдала список с фамилиями. Я пробежал его глазами. Одна фамилия повторялась дважды. Опять не укладывается… Если бы это был он – она бы повторялась уже три раза. А два – могло быть простым совпадением.