Я вернулся, подобрал с пола автомат «Сидорова». Если уж немцы встретятся, без стрельбы не обойтись.

Мы вышли из дома. С бьющимся сердцем я выглянул из калитки. Улица была пустынна. Левой рукой «Сидоров» обхватил меня за шею, и мы пошли. Хотя «пошли» сказано громко, скорее – потащились. «Сидоров» и сам чувствовал опасность ситуации, скрипел зубами от боли, но старался идти быстрее. Хоть бы выйти из поселка, не встретив немцев. Если верить поговорке, что везет пьяным и дуракам, то я точ-

но из последних, потому как пьяным не был, а из поселка нам удалось выбраться.

Дальше уже не так опасно. Я взвалил на себя совсем выбившегося из сил раненого и потащил в лес. Тяжело! «Сидоров» да вещмешок, автомат килограммов на девяносто тянули – не меньше.

Дойдя до опушки и едва зайдя в лес, я остановился, бережно опустил «Сидорова» на землю, отдышался. Только хотел поднять его снова, как разведчик остановил меня:

– Документы в первую очередь.

Спорить не стал, да по отдельности и мне легче будет. Я отнес вещмешок к схрону и вернулся за раненым. Теперь уж поудобнее нести, тем более «Сидоров» слегка помогал, опираясь на здоровую ногу.

Мы рухнули у корневища упавшего дерева. Я подтащил «Сидорова» к углублению, уложил на плащ и свалился рядом.

– Не пойму я что-то. Можешь сказать мне, сержант, почему ты сразу в лес не ушел?

– Да уходил я – по этой же улице, уже назад шел, однако на шторах тени увидел. Понял: что-то неладно у вас, борьба идет, вот и решил вмешаться.

«Сидоров» затих.

– Эй, земляк, ты живой? – Я тронул раненого за здоровую ногу.

– А нож у тебя откуда?

И тут вдруг я, неожиданно даже для самого себя, выдал крылатую фразу Абдуллы из «Белого солнца пустыни»:

– Кинжал хорош для того, у кого он есть, и плохо тому, у кого его не окажется в нужный момент.

– Тоже мне – философ. Ладно, я прощаю тебе невыполнение приказа. Если бы не твое вмешательство, задание было бы сорвано. А так – документы у нас. Майора только жалко.

– Ты о ком?

– Об «Иванове».

Мы оба замолчали. Еще неизвестно, в каком звании сам «Сидоров». А самое главное – как теперь назад выбираться будем. «Сидоров» сейчас не ходок.

Видимо, он думал о том же:

– Давай спать, сержант, утром будем думать.

Я его понимал – после ранения, кровопотери и шока всегда в сон тянет.

«Сидоров» тут же уснул. Я же взял автомат и залег на охрану. Дремал одним глазком, прислушиваясь к каждому шо-

роху на тропе, пытаясь расслышать, не началась ли в поселке облава. Наверняка немцам уже известно о происшествии в доме на Железнодорожной. Силы экономить надо, печенкой чувствовал – завтра они мне еще ох как понадобятся.

Ночь прошла спокойно.

Утром я подошел к раненому – лоб потрогал, повязку на ноге осмотрел.

– Сержант, как думаешь из ситуации выбираться? – спросил «Сидоров».

– Вариантов у меня нет. Буду тебя с грузом потихоньку к передовой тащить. А там – по обстоятельствам.

– Я предлагаю другое. Ты поможешь мне добраться до нашей предыдущей стоянки – помнишь овраг? Там ручей есть, место глухое. Оставишь меня в овраге, а сам – к нашим иди. Я в таком состоянии перейти передовую не смогу – ты это и сам понимаешь. Доберешься до своих, позвонишь в штаб армии – телефон я скажу. Приведешь спецгруппу назад, ко мне – вчетвером и меня, и документы вам забрать проще будет.

Я задумался:

– Вряд ли получится. Смотри сам. До передовой минимум двое суток, назад столько же. Группа только ночью передовую перейти сможет. Считай, на все пять дней уйдет. А как же рана? И еды уже не осталось. Еще вот форма на тебе немецкая. Местные тебя обнаружат – добьют, а если немцы наткнутся? Предлагаю перенести тебя подальше от Приднепровской да и оставить на каком-нибудь глухом хуторке – у старушки. Все пригляд будет и хлеба кусок.

– Опасно с документами на хуторе скрываться. Немцы нагрянуть могут.

– Так документы рядом с хутором спрятать можно, а потом забрать.

– Разумно.

– Только форму нашу надеть тебе надо. Какой, к черту, хутор, какая старушка, если на тебе форма вражеская?

– Где же взять нашу? Пить дай – во рту сушит.

Я протянул ему флягу. «Сидоров» присел, опершись спиной о корневища дерева, напился.

– Вот что. Переодену-ка я тебя в свою форму. Побудешь пока старшим сержантом. А немецкую закопаем. На мне – гражданская одежда, в ней и пойду.

«Сидоров» не торопился с ответом – размышлял:

– Пожалуй, можно попробовать.

Сказано – сделано. И надо спешить – поскорее уйти подальше от Приднепровской.

Я перетаскивал раненого на сто-двести метров, потом возвращался за документами и оружием, да еще и за ранцем из телячьей кожи в придачу, будь он неладен. Утренняя свежесть осеннего леса придавала бодрости, но через час я уже весь был мокрый. Умаялся хождениями вконец. «Сидоров» тоже устал – я видел испарину на его лбу, бледность.

В чащобе я помог ему переодеться в мою военную форму. Ножом поддел дерн, выкопал ямку, уложил в нее снятую с раненого немецкую окровавленную и порезанную форму, присыпал землей, а сверху положил дерн. Полюбовался на дело рук своих. С виду – девственно цело, не догадаешься, что там что-то спрятано. А потом дожди пойдут, и форма сгниет.

«Сидоров», наблюдавший за происходящим, одобрительно кивнул.

Все-таки я перетащил раненого и груз через лес, хотя далось мне это непросто. Рубашка мокрой от пота была – хоть выжимай.

Оставив раненого и груз в овражке, сам пошел искать жилье. Нашел в километрах двух от леса деревню небольшую, о трех избах. С дедом, одиноко проживающим в деревне, удалось договориться быстро. Даже тачку дал для перевозки раненого, чему я рад был чрезвычайно. В глухой деревеньке как без нее? Использовали ее для хозяйственных нужд – дрова перевезти, урожай. Дед довольно глядел вслед – и в лихое время сгодилась его железная помощница! Убогое сооружение на железных колесах с самодельным дощатым коробом на них подпрыгивало на ухабах, переднее колесо поскрипывало, зарывалось в скрытые под мхом рытвины, но я толкал тачку и чуть не пел от радости. Каково было бы тащить на себе груз и тяжелого разведчика еще два километра?

Прибыл на место, на дно короба уложил вещмешок с документами, ранец и оружие, а уж сверху и «Сидоров» устроился. Конечно, катить тачку даже по кочкам и выбоинам было легче, чем нести его на себе.

Не доезжая немного до деревни, на опушке реденькой рощи я остановился, прикопал вещмешок и ранец. Приметил место. И – к избе деда.

Он уже поджидал нас у избы. Увидев раненого красноармейца, всплеснул руками:

– Как же тебя, милок, угораздило? Я и сам в четырнадцатом годе воевал, знаю, каково оно. Давай помогу.

Дед помог занести «Сидорова» в избу, уложил на застеленную кровать.

– Только вот что. Форму энту спрятать надобно. Сымай одежу!

Переглянулись мы с «Сидоровым». Вообще-то верно – оставаться в форме нельзя. Не ровен час, нагрянут немцы – без разговоров шлепнут. Не брали они в плен раненых, добивали на месте.

Я помог раздеться «Сидорову», протянул форму деду. Он скрутил ее рулоном и протянул руку к пистолету:

– Оружию давай.

– Да ты чего, дед? – запротестовал раненый.

– Слабый ты, чтобы отбиться. Спалят ироды всю деревню и нас с тобой. Послушай старика – отдай!

«Сидоров» нехотя передал деду кобуру с пистолетом. Тот сгреб все в охапку и ушел. Его не было довольно долго – с полчаса. Мы уже начали волноваться – не случилось ли чего?

– Как думаешь, дед не выдаст? – тревожился «Сидоров».

– Кто его знает, в душу не заглянешь.

Вошел дед, отряхнул свою одежду.

– Чего насупились? Вы вот что, робяты, вы не сумлевайтесь. Я хоть властью большевистской обиженный, в предателях отродясь не был. Что в моих силах, сделаю, раненого обихожу не хуже, чем в госпитале ему будет.

Я помялся:

– Как звать-то вас?

– Парфентием батюшка с матушкой при рождении нарекли.

– А деревня как называется?