– Товарищ майор, кушать хотите?

– А еще бы выпил, продрог я. Полтора суток на улице.

– Все, что могу.

Лейтенант нарезал черного хлеба, подвинул котелок с перловой кашей и чай. Самое главное – и каша и чай горячие. Андрей съел быстро. Лейтенант затянулся папиросой, протянул пачку Андрею.

– Не курю.

Лейтенант из фляжки разлил по кружкам водку, щедро, граммов по двести. После еды хорошо водка пошла, корочкой хлебной закусил.

– Машину за вами обещали прислать в штаб полка. Но туда еще идти надо, к нам не проехать.

– Я готов!

Андрей поднялся. Лейтенант сходил в соседнюю избу, вернулся с сержантом.

– Гаврилюк сопроводит.

– Спасибо, пехота.

– Вы уж извините за баню.

– Бывает.

Уже хорошо, что не расстреляли. В сорок первом к стенке ставили вообще без вины, по одному подозрению. Во-первых, психоз был, со страниц газет все время вещали о скрытых врагах, о бдительности. Во-вторых, в сорок первом настоящих диверсантов хватало. Резали телефонные линии, организовывали взрывы, поднимали панику. Стоило в скоплении народа закричать – «танки!», как толпа в ужасе, сметая все, разбегалась.

Танкобоязнь была страшная. Танки охватывали клещами, а бороться с ними нечем.

Идти с провожатым пришлось около получаса. Штаб пехотного полка располагался в деревне. У избы два мотоцикла с колясками и полуторка. На двери грузовика бортовой номер знакомый «Б2-42-54». Полуторка принадлежала политотделу, на ней привозили из штаба дивизии многотиражную газету, письма. И точно. В канцелярии комиссар полка сидит. При виде Андрея встал, руку протянул.

– Мы уж думали – погиб!

– Стало быть – жить долго буду.

– Поехали.

Комиссар сел в кабину. Андрей в кузове устроился на лавке за кабиной. Кузов наполовину брезентом накрыт. При езде ветер сильный задувал. Ехать долго пришлось, часа полтора. А на истребителе четверть часа лета.

В эскадрилье встречали его восторженно. Каждый из летчиков мог быть на его месте. Поэтому слушали о том, как выбирался с оккупированной территории, с интересом. Не успел он завершить разговор, посыльный вызвал его к контрразведчику. Нечто подобное Андрей ожидал. Хоть и не по своей воле, он находился на оккупированной территории. Такой факт были обязаны указать в анкете в обязательном порядке. Органы контрразведки подозревали всех. А вдруг немцы успели его завербовать? Выпустит ночью ракеты сигнальные в сторону стоянки самолетов, а ее сразу разбомбят. Или во время боевого вылета перелетит на вражеский аэродром и выложит все сведения об авиаполке или дивизии.

Были такие случаи, но единичные, а миллионы воевали честно, до последнего патрона, до последнего дыхания. Не верил Сталин своему народу, и органы НКВД действовали по его указке. Впрочем, он и НКВД не верил. До войны менял руководителей, чтобы не успели власть обрести, компромат на руководство собрать. И во время войны Берия хоть и остался во главе НКВД, однако властью пришлось делиться с вновь образованным СМЕРШем. Тогда и родилась система сдержек и противовесов, которой пользовались почти все руководители СССР после Сталина.

Контрик сначала выслушал Андрея, потом обязал написать докладную, под предлогом уточнения переспрашивал детали и не один раз, пытался подловить на нестыковках. По мнению Андрея – нелогично. Хотел бы сдаться, сразу перешел к немцам, а не рисковал, переходя передовую. Помучил часа два и отпустил.

Андрей временно «безлошадный», как называли летчиков без самолетов. Побрел в столовую, съел две тарелки супа, соскучился по горячей пище. А потом отсыпаться. Землянка для летчиков на окраине аэродрома, в ней печка-буржуйка горит постоянно. Стоит ей погаснуть, и через час холодно, все тепло через трубу вытягивает. На такую печь дров не напасешься. Позже приспособились, вернее – подсказали механики. В ведре с керосином или соляркой замачивали на несколько часов кирпич от разрушенных зданий. Потом в печи они горели долго, давали ровный жар, и одного кирпича хватало на час-полтора. Век живи – век учись, не зря поговорку придумали. Однако – нет худа без добра. На несколько дней Андрей получил отдых. Ел, спал, отирался возле штаба в попытке узнать, что ожидает «безлошадников».

Кроме него в полку были еще трое пилотов без своих машин. В боях самолеты их изрешетили так, что едва дотянули до аэродрома. После осмотра механики вынесли вердикт – под списание. Кое-какие детали сняли на запчасти. Двигатели свой ресурс выработали, только и сняли что вооружение и колеса. Моторесурс у моторов М-105ПА всего 125 часов, фактически на тридцать вылетов. Часто и этот ресурс не вырабатывался по причине гибели самолета. Военная техника при боевых действиях долго не живет. Танковая дивизия рассчитана на полчаса-час в атаке. Потому техника дешевая, пусть немного уступающая технике противника, востребована. У немцев танки и самолеты значительно дороже в производстве, чем наши, но и моторесурс больше, как и тактико-технические характеристики.

«Як-1» в производстве стоил заводу 158 300 руб., а закупочная цена Наркомата авиапрома была 310 000 руб. кстати, 150 тысяч стоил «Т-34» в сорок третьем году, после доработок и усовершенствования. А первоначальная его цена была 250 тысяч. Снизить цену удалось за счет конструкторских и технологических решений. Академик Патон внедрил автоматическую сварку, отказались от обрезиненных катков в пользу металлических с внутренней амортизацией. И таких нововведений было много. Танк стал надежнее, проще, дешевле и менее трудозатратным. Тоже важное обстоятельство. На сборку «Як-1» тратили 567 человеко-часов. И это при том, что многие узлы приходили готовыми – вооружение, моторы, винты, колеса, бронестекла, бронеспинки, приборы и многое другое.

Многое зависело еще от объема выпуска. Чем больше объем, тем меньше цена. Деньги играли важную роль. О финансах и банках во время войны известно немного. Деньги любят тишину. Но еще Бонапарт Наполеон говорил: «Для победы в войне нужны три условия – деньги, деньги и еще раз деньги!» О стоимости вооружения и боевой техники мало кто задумывается, меж тем стоит узнать.

Так, автомат «ППШ» в 1941 году стоил 500 рублей, а в 1943-м – 142 рубля, выпущено всего было 6 млн штук. А немецкий «МР-40» стоил 40 рейхсмарок, пистолет «Вальтер-Р-38» 31 марку, карабин «Маузер 98К» 70 марок, пистолет «Люгер 08», больше известный как «Парабеллум», 18 марок, а продавался Вермахту заводом за 32 марки. Маржа, прибыль, без нее ни одно предприятие не обходится.

Наша дивизионная пушка «ЗИС-3» 76 мм калибром обходилась в 15 тыс. рублей, а гаубица «М-30» калибром 122 мм в 94 тысячи. Штурмовик «ИЛ-2» в 1941 году стоил 236,1 тыс. рублей, а в 1943 году уже 165,5 тыс. рублей, всего их было выпущено 42 329 штук.

Для сравнения – «Мессершмитт Bf-109» при себестоимости на заводе 15 тыс. рейхсмарок продавался Люфтваффе за 56 тысяч. Довольно выгодный бизнес на войне!

По танкам. В начале войны немецкий танк «Т-III» стоил 96 163 марки, «Т-IV «Пантера» 117 000, а «Т-VI «Тигр» 250 800 марок и выпустили их всего 1394 штуки.

Сопоставимый с «Тигром» наш «ИС-2» стоил 347 900 рублей.

Если нашим воинам за уничтоженную вражескую технику выплачивалось единоразовое вознаграждение, то немецким деньги не полагались. Но за уничтоженный танк или самолет семье от имени фюрера вручалась продуктовая посылка. Была большая разница в денежном довольствии воинов РККА и Вермахта.

Боец РККА, рядовой, получал 10 рублей в месяц. За эти деньги можно было купить одно яйцо. Командир взвода получал 800 рублей, командир роты 1000, комбат 1900. Но в боях под Сталинградом в 1942 году рядовой жил на передовой одни сутки, командир взвода трое, командир роты неделю, комбат 11 дней, а командир полка 20 суток. Поэтому на фронте деньги имели символическое значение. Чаще всего наши бойцы и командиры отсылали денежные аттестаты в тыл, своим семьям, там деньги помогали выжить. А в армии обмундирование, питание – за счет государства.

У немцев ситуация другая. Такого разрыва в денежном довольствии, как в РККА, не было. Рядовой получал 120 марок, лейтенант 220 марок, капитан – 460 марок, майор – 640. И немцы переводили свои деньги в специальный банк под проценты. Воспользоваться ими ни сами, ни семьи не смогли. Многие погибли, а после капитуляции Германии исчезли сами банки, сменились деньги.