– Бойцы, мне бы командира…

Из приоткрытой сдвижной двери показался усатый старшина.

– Летчик я, из госпиталя выписался. Не возьмете ли до Москвы?

– Не положено, – отрезал старшина.

К теплушке подошел командир с погонами капитана. В январе сорок третьего в армии ввели погоны, и для Тихона это было непривычно, у него на гимнастерке все еще были петлицы с треугольниками. Впрочем, погон на всех еще не хватало, армия многомиллионная, и ходили с петлицами.

– В чем дело, старшина Васюк?

– Да здесь вот летчик попутчиком набивается, а я говорю – не положено!

– Ваши документы!

Тихон достал красноармейскую книжку и справку из госпиталя.

– Что же мне, пешком до Москвы идти? – возмутился он.

Капитан документы проверил, а когда Тихон распахнул полы шинели, чтобы убрать их в нагрудный карман гимнастерки, капитан увидел медаль.

– Ладно… Боевому летчику, да еще после госпиталя отказать негоже. Идемте со мной…

Так Тихон попал в вагон, в котором ехали командиры. Вагон был пассажирский, довоенной постройки. В нем было натоплено, и после мартовской промозглой погоды – прямо благодать.

– Располагайся, младший сержант.

Тихон бросил вещмешок, повсеместно называемый «сидором», на полку и уселся.

Как только поменяли паровоз, эшелон тронулся. Пошли неспешные разговоры, в основном – о положении на фронтах. Наши войска уже окружили и разбили 6-ю армию Паулюса под Сталинградом, но немцы были все еще сильны.

Командиры, сидевшие в купе, боевого опыта не имели, поскольку перебрасывались из Сибири. Как понял Тихон, с границы с Китаем.

За разговорами время пролетело быстро – состав шел без остановок.

И вот они подъехали к Москве. Только не остановился эшелон ни у одного из известных вокзалов, а сделал это на окружной дороге, на какой-то маленькой станции, скорее даже – разъезде.

Тихон поблагодарил и сошел с поезда: еще неизвестно, куда пойдет состав дальше, вдруг увезут далеко? Нет, уж лучше оставшийся путь пешочком преодолеть.

Пока он ехал, родилась идея – отправиться на аэродром и попробовать добраться на транспортном самолете до Архангельска. Поездом, как понял, будет долго и суетно.

Неподалеку от разъезда проходила трамвайная линия, и на дребезжащем и громыхающем трамвае Тихон добрался до центра.

Уже начинало темнеть, и он обеспокоился. В городе действует комендантский час, патрули ходят, и ему не хотелось провести ночь задержанным в военной комендатуре. Надо успеть добраться до аэродрома, там есть казармы для пилотов и технарей. Или до здания вокзала, где можно переночевать на лавке.

Узнав у прохожих, как пройти к ближайшему вокзалу, он направился к Павелецкому.

Через квартал его окликнула толстая тетка с хриплым голосом:

– Товарищ военный, помогите замок закрыть! Бьюсь с ним, бьюсь…

– Показывайте.

Тетка пыталась закрыть навесной замок на двери магазина.

Тихон вставил ключ, попробовал провернуть. Заскрежетало. Похоже, замок давно не смазывали, и от дождей, от сырости при туманах внутренности его заржавели.

– Маслица бы в замок, хоть несколько капель.

– Это можно.

Тетка закашлялась, открыла дверь и зашла в магазин. Полуобернувшись, она пригласила Тихона:

– Зайдите.

Тихон вошел. Похоже, в магазинчике отоваривали продуктовые карточки, но сейчас на полках было пусто, лежали только пачки соли.

Тетка достала черпак из бидона – на его дне собралось буквально несколько капель подсолнечного масла.

– Куда капать?

– В скважину для ключа и сюда, – Тихон ткнул пальцем.

После смазки он несколько раз провернул ключ. О, другое дело, замок заработал.

– Держите, – он протянул замок тетке.

Оба вышли на улицу, и женщина защелкнула замок на двери магазина.

– Спасибо вам!

– Не за что. К Павелецкому вокзалу – туда?

– Туда. Уезжаете?

– Нет, переночевать хочу. Только из госпиталя, пристроиться негде.

– Патрули и на вокзале документы проверяют. Если билета нет, могут выгнать.

Об этом Тихон не подумал. Документы у него были в порядке, но билета на поезд не было. Да и не думал он поездом ехать…

Тетка тем временем предложила:

– Пойдемте ко мне.

– А удобно?

– Все равно квартира пустая. Квартал всего один…

Дом – старый, наверное еще дореволюционной постройки, из бывших доходных. Широкие лестницы, высоченные потолки…

Тетка открыла дверь:

– Входите, – и щелкнула выключателем.

Вспыхнула лампочка, осветив длинный коридор со множеством дверей.

– Коммуналка у нас… А живу я одна, все в эвакуации.

– Не страшно?

– Страшно было, когда город бомбили, а теперь чего бояться? Немцев от города отогнали.

Тетка прошла вперед, открыла дверь:

– Моя комната.

Она сняла пальто, меховую безрукавку, теплую кофту и оказалась совсем не толстой, просто казалась такой из-за вороха одежды. И не теткой она была вовсе, а молодой женщиной лет тридцати. Только голос хриплый.

– Холодно в магазине, да и дома тоже. Одеваюсь теплее, но все равно простываю. Я сейчас чайник на керосинку поставлю. Да вы располагайтесь…

На кухне зашумела вода, зашипела керосинка.

Тихон снял шапку, шинель, все повесил на вешалку. С тех пор как попал на войну, да и вообще в другое время, он в первый раз посетил квартиру гражданского жителя – до этого приходилось жить в казармах, землянках, избах на освобожденной территории. И теперь ему любопытно было.

Он осмотрел комнату: м-да, более чем скромно… Шифоньер, тумбочка с книгами, железная кровать. Посередине комнаты – обеденный стол, три стула – прямо спартанская обстановка! И одежда на вешалке только та, что женщина с себя сняла. Стало быть – одна живет, ни мужа, ни детей.

Женщина внесла исходящий паром чайник и поставила его на стол.

– Меня Тихоном зовут, – поднялся со стула пилот.

– Ой, мы же не познакомились! – всплеснула руками хозяйка. – Меня – Анной.

Тихон развязал «сидор» и выставил на стол банку тушенки, пачку армейских сухарей, бумажный кулек с кусковым сахаром и селедку. Еще одну банку тушенки и пачку сухарей в вощеной бумаге он решил приберечь на дорогу.

– Спасибо! Тогда я сейчас макарон отварю, с тушенкой царский ужин получится. А сухари уберите, пригодятся. У меня свой хлеб есть, только черный, – и женщина засуетилась.

Торопиться Тихону было некуда. Он выключил свет, отодвинул плотную штору и выглянул в окно. В городе соблюдали светомаскировку, и вокруг – ни огонька, темно. По пустынной улице, по центру проезжей части мерно вышагивал патруль.

Тихон задернул штору и включил свет.

Вошла Анна с кастрюлькой в руках, из которой пахло мясным духом. Женщина засуетилась, достала тарелки, вилки, стаканы в подстаканниках. Потом из шифоньера выудила начатую, но почти полную бутылку водки, разлила спиртное по стаканам.

– Давно я вот ни с кем не сидела, с утра до вечера на работе. Зимой так мерзла – ужас! Дома чаем отогреешься – и под одеяло. Только к утру согреешься, так уже вставать пора. Ну, за что пить будем?

– За победу!

Они чокнулись, выпили. Водка была теплой и противной на вкус, но другой не было.

Принялись за макароны с тушенкой – почти по-флотски. Макароны были серыми, слипались, но когда есть хочешь, и такие идут за милую душу.

Выпили еще. Стало тепло, согрелись оба. К этому моменту заварился чай. Заварка была бледной, но зато пили его вприкуску с сахаром.

Женщина отмякла, разговорилась. На работе разговаривать некогда, если только с покупателями поругаться. О муже, погибшем в сорок первом, вспомнила, как соседи в одночасье выехали, а она не успела, а потом рукой махнула…

Тихон слушал с интересом – когда еще удастся узнать, как гражданским в войну жилось? Оказалось – несладко. Знал, конечно, из фильмов, но действительность оказалась тяжелее, даже беспросветнее.

Часики с кукушкой и маятником уже половину второго ночи показывали, и у Тихона глаза слипаться стали. Анна это заметила: