– Может, по ошибке за немцев приняли? – высказался Федор.

– Да что же они, слепые? Тип самолета не опознали, звезд на крыльях не увидели? – чуть не выкрикнул Тихон.

– Странное происшествие, никогда о подобном не слышал. Номера запомнили?

– У одного – пятьсот четырнадцать, точно! – возбужденно сказал Федор.

– Надо в штаб полка доложить, и «особисту». Может, в дивизии слышали? – раздумывал комэск.

– Я думаю, номера ничего нам не дадут. Если это немцы, они могут каждый день другие рисовать.

– Пошли со мной, – приказал комэск.

В штабе докладу удивились. Пока для вызванного «особиста» Тихон и Федор писали рапорты, начштаба позвонил в дивизию.

– Сказали – ждать, – положил он трубку. – Попробуют по номеру узнать, какому полку принадлежит самолет.

На трофейной технике – танках, самоходках, не говоря уж о пушках и автомашинах, – воевали обе стороны. Наши – от нехватки своей техники, особенно в 1941–1942 годах. А немцы – потому что наши пушки, танки «Т-34» и «КВ» были лучше их T-III и T-IV. Но чтобы на наших самолетах летать – такого еще не было, «мессер» почти до конца войны превосходил наши истребители. «Фокке-Вульф-190», вышедший в середине войны, хоть и был вооружен лучше «худого», но тяжелее. И наши «лавочкины» воевали с ним на равных.

Битых полчаса они спорили и высказывали различные предположения, что это были за самолеты. А потом раздался звонок из дивизии. Оказалось, самолет с таким номером существовал и находился в ремонте, когда немцы три месяца назад тот аэродром захватили. Видимо, они завершили ремонт и решили воспользоваться захваченной техникой. И тактика уже понятна: подобраться к нашим вплотную, никто не обеспокоится. А потом – огонь из всех стволов – и к себе, на аэродром.

– Вот суки, хитро придумали! – не сдержал Федор эмоций.

– По почерку видно – пилоты опытные, – кивнул Тихон.

– Машина Лапшина несколько дней, а то и неделю в ремонте будет, – сказал начальник штаба. – Вот что, комэск… У тебя кто из летчиков поопытнее?

– Старший сержант Кузнецов.

– Образуем временную пару Кузнецов – Федоров. Кто из них ведущим будет, определишь сам. На все задания их в боевом строю ставить замыкающими, ведь, судя по всему, фашистские летчики именно на последние самолеты нападают. После обстрела у наших – растерянность от неожиданности, а эти твари уйти успевают! Приказываю: сбить к чертовой матери, иначе они нас гробить будут!

– Так точно!

И «особист» ничем помочь не может. Полеты – это не его епархия, тем более полеты немецких летчиков. Хотя предположение он высказал:

– Не наши ли предатели? Скажем, из тех, что были сбиты над оккупированной территорией?

– А вот собьем и узнаем, – криво усмехнулся начштаба. – И где аэродром их – тоже… Тогда отштурмуем по полной, осиное гнездо уничтожить надо! Все свободны!

Пилоты козырнули и вышли.

Комэск закурил:

– Не верю, что предатели, немцы это! Ну не мог наш, советский летчик в спину своим стрелять! – бросил он зло.

Вместе с Тихоном комэск направился в казарму, где в укромном углу вместе с Кузнецовым они обговорили детали. А еще комэск провел «летучку», объявил пилотам о происшествии и обязал следить – не затесался ли в их строй чужак.

– Как его узнать-то?

– Ты же все номера самолетов в своей эскадрилье знаешь? Тем более они на всех наших самолетах на тройку начинаются.

– Этого еще не хватало – номера рассматривать! Что я, орудовец?

Орудовцами до войны называли милиционеров из отдела регулирования движения, прообраза ГИБДД.

– Жить захочешь – будешь разглядывать. Хуже всего то, что они к «бомберам» или «горбатым» под видом прикрытия подобраться смогут. Тогда беды не избежать.

Кто-то из сообразительных сразу предложил:

– Если у них «яки», то они по рации могут все наши разговоры прослушивать. Надо какой-то условный знак, сигнал подать, чтобы не насторожились.

Предложение поддержали, но слово «чужой» сразу отвергли:

– Если они русский язык знают, сразу поймут.

– Откуда немцам русский знать?

– Ты про Липецкий авиацентр забыл?

Летчики были наслышаны о Липецке. Там в тридцатые годы немцы испытывали свои самолеты, обучали летчиков. Были еще такие школы – танковая, где бывал Гудериан, и химическая. Так вот летчики немецкие в Липецке с русскими общались – с персоналом, барышнями на танцах – на пальцах. Кроме того, многие немцы в летных школах изучали язык вероятного противника, особенно после испанских событий 1937 года.

После долгих споров решили остановиться на слове «гроза». Потом в «курилке» долго обсуждали – немцы это или все-таки наши предатели. «Особист» еще в штабе сначала предложил происшествие засекретить, чтобы ненужную панику не создавать, однако начальник штаба был резко против:

– Летчики должны знать об угрозе. Ты хочешь, чтобы кого-нибудь сбили? Лапшин ведь чудом до аэродрома долетел.

Прошла неделя. Они, как и прежде, вылетали на задания, но чужих «яков» не видели.

Все эти дни Тихон летал ведомым у Кузнецова.

После одного из полетов их вызвали в штаб. В кабинете у начальника штаба сидел «особист». Оба были хмурыми, и накурено – хоть топор вешай.

Пилоты вошли, доложились по форме.

– Федоров, – начальник штаба загасил папиросу в пепельнице и поднялся навстречу Тихону, – у меня для тебя неприятное известие. Вчера в четырнадцать двадцать на аэродроме Измайлово – это в полусотне километров от нас – на посадке был сбит наш истребитель. Он последним садился, вдруг «як». Очередь из пушки, истребитель рухнул, летчик погиб.

– Чужой «як»?

– Догадлив, Федоров. Но это еще не все. Все происходило на малой высоте, зенитчики не успели сделать ни одного выстрела. Но бортовой номер нападавшего запомнили.

– Пятьсот четырнадцать?! – не сдержался Федор.

– Триста второй! Номер твоего самолета, Федоров!

У Тихона дар речи пропал. Это что, его обвиняют?

– Во сколько это случилось? В четырнадцать двадцать? Я в это время на своем аэродроме был, можете по журналу проверить.

– Уже проверили. Поэтому и разговариваем с тобой здесь. Нас по телефону из дивизии запросили – есть ли такой номер. Выяснилось все – и номер, и что ты на аэродроме уже час как был.

Тихона пробил холодный пот. А если бы так совпало, что он в это время на боевом задании был? Как тогда оправдаться?

– Вот что: номер твой уже по всем полкам передан, как бы тебя свои не сбили. Видимо, немцы в тот раз, когда твоего ведомого обстреляли, номерок твой запомнили и на фюзеляже его нарисовали. Я уже звонил в БАО, тебе номер новый нанесут – временно, конечно. Чую, эти «яки» нам еще изрядно кровь попортят.

Тихон некоторое время раздумывал. Если вести себя пассивно, надеясь на случайную встречу, немцы еще не один наш самолет собьют. У них была «свободная охота» – это когда пара истребителей вылетала без определенного задания. Вот бы нам перенять у врага этот опыт!

– Товарищ майор, разрешите?

– Валяй!

– Нам бы парой на свободную охоту вылететь, может статься – и не раз. Где-то же у них есть аэродром. Подловить бы…

– У нас свободных самолетов нет. Сам видишь, каждый день на прикрытие летаем.

– Тогда придется уповать только на случай. И не одного уже летчика с самолетом потеряли. Неделю о подобных происшествиях слышно не было, а теперь вот снова проявились. Если им укорот не дать, и дальше продолжать будут.

– Рискованно, наверняка у них радиосвязь со своими есть. Вызовут подмогу и вас обоих собьют. Нет, запрещаю. Но чтобы проследил перекраску номера.

– Есть!

– Свободен!

Оба пилота козырнули, повернулись и вышли. На крыльце штаба остановились, Кузнецов закурил.

– Думаю, у них аэродром подскока есть, даже площадка недалеко от передовой, – задумчиво сказал он.

– Конечно, где-то же они должны заправляться, боекомплект пополнять.

– Это само собой, но я не об этом. Ты обрати внимание: твоего ведомого обстреляли на обратном пути, теперь в Измайлово самолет на посадке сбили. Они высматривают наших, когда они с передовой возвращаются. Очень удобно, кстати, топливо на исходе, боекомплект зачастую израсходован…