По рации раздался голос комэска:

– Под нами «горбатые», глядите в оба. Ходим «ножницами».

Был такой тактический маневр у истребителей. Штурмовики имели более низкую скорость, чем истребители, вот группе прикрытия и приходилось разбиваться на две части. Ходили встречными галсами, выписывая растянутую змейку. Сбросить скорость технически возможно, если лететь параллельно штурмовикам. Но появись «мессеры» – и скорость, и высоту быстро не наберешь. А для истребителей скорость и высота – залог успеха.

Прошли передовую – всю в дыму и пыли. «Горбатые», как прозвали штурмовики Ил-2, приступили к боевой работе, начали обработку бомбами и ракетами второго эшелона немецкой обороны.

Со стороны запада показалась большая группа самолетов, и по рации последовало предупреждение комэска:

– «Маленькие», вижу «худых». Первая и вторая пара, прикрываете «горбатых», третья и четвертая – набираете высоту.

Главная задача истребителей прикрытия – не дать прорваться немцам к штурмовикам.

Тогда еще «илы» не имели задней кабины и хвостового стрелка в ней. Появился он позднее, но бронезащиты стрелковая установка не имела. Немцы об этом быстро узнали. «Мессеры» обстреливали стрелка, а после его ранения или гибели уже били по самолету. Зачастую пилоты штурмовиков успевали сменить трех-четырех стрелков. Да и стрелок не всегда мог выручить, он мог оборонять только заднюю верхнюю полусферу. А «худые» с успехом атаковали снизу сзади, на восходящем маневре. Если нашим «якам» при отражении атаки удавалось сбить вражеский самолет, экипаж хвалили. Но главной их задачей было не допустить потерь среди «горбатых», им и так доставалось при штурмовке от огня зенитной артиллерии.

И вот уже закружилась смертельная карусель.

«Мессеров» в такой раскраске Тихон видел впервые. Кокки винтов окрашены в желтый цвет, на боковинах моторных капотов карты игральные нарисованы: у кого туз трефовый, у кого – дама пик. Они были явно переброшены с Западного фронта – той же Франции или Бельгии. И опыт чувствовался. Напористо действовали, даже нагло. Но «яки» быстро отбили охоту наглеть. Первым задымил и отвернул на запад, к своему аэродрому, именно немец.

Несколько минут немцы численно превосходили наших, но после того, как на помощь пришла первая эскадрилья, ситуация изменилась.

Тихон старался зайти на горизонтальном маневре в хвост «худому». «Як» выполнял полную циркуляцию за девятнадцать-двадцать секунд, немцу для этого нужно было на несколько секунд больше.

В хвост «худому» зайти не удалось, но на несколько мгновений фюзеляж «худого» задней боковой частью попал в прицел, и Тихон не упустил удобный момент, сразу нажал гашетку пушки и пулеметов. Увидев разрывы своих снарядов на «мессере», он тут же взял ручку на себя, чтобы не столкнуться.

А по рации уже кричал Федор:

– Падает фриц, падает! А-а-а!

Тихон обернулся. В запале боя Федор все силы и внимание тратил на то, чтобы удержаться в кильватере за ведущим, и не заметил, как сзади к нему подкрался «мессер» и открыл огонь.

Тихон резко заложил «иммельман», неготовый к такому маневру Федор проскочил мимо, а немец оказался перед Тихоном. Оба самолета шли в лобовую атаку навстречу друг другу. Сближение было стремительным. Сквозь лобовое стекло Тихон видел, как нарастает диск винта – уже была видна голова летчика.

В последний момент немец не выдержал лобовой атаки и взял ручку управления на себя, чтобы не столкнуться. При лобовом столкновении на таких скоростях шансов спастись у обоих летчиков нет никаких.

Тихон к уходу немца был готов – он держал палец на гашетке. И только увидел брюхо чужого истребителя, приподнял нос своего самолета и всадил в это брюхо пушечную очередь. В следующую секунду сам с переворотом ушел в сторону. Промедли он эту секунду – и неизбежно столкновение. Времени посмотреть – горит немец или просто падает – уже не было.

Где ведомый? Парень без боевого опыта, одиночный же самолет – легкая добыча для немецких асов. Он поискал глазами вокруг – бесполезно. Тут и там самолеты мелькают – свои и чужие, парами и в одиночку.

Тихон бросил взгляд на указатель топлива – пора было идти на свой аэродром. Казалось – минута прошла, как бой начался, а баки почти пусты. И, как подтверждение его решению, поступил приказ по рации:

– Маленькие, заканчиваем бой, идем на аэродром.

Немцы не преследовали их, видимо, у самих топливо было на исходе.

Организованной группой построиться не удалось: кто летел парой, кто – в одиночку, потому что напарника сбили. И если на задание взлетали почти все сразу, то, вернувшись, садились по мере подхода.

Приземлившись, Тихон зарулил на свою стоянку. Соседняя, где должен был стоять истребитель Федора, была пуста.

Он откинул фонарь кабины, и к нему сразу подошел механик.

Тихон выбрался из кабины, механик помог снять парашют.

– Как аппарат?

– Нормально, замечаний нет. На сколько горючки осталось?

Механик сразу понял, о чем речь, и непроизвольно обернулся к соседней стоянке. Потом, посмотрев на часы, неуверенно произнес:

– Минуты на две-три…

В это время на аэродром на малом газу спланировал истребитель с бортовым номером машины Федора. Он начал заруливать на стоянку, но в этот миг двигатель заглох, и самолет закатился уже по инерции.

Тихон сразу бросился к нему.

Федор выбрался из кабины, вид у него был смущенный:

– Оторвался я от вас, товарищ младший сержант.

Тихон уже был готов простить ему эту оплошность, но тут Федор выдал:

– За заслонками радиатора не уследил, вода закипела. Ушел вниз, открыл заслонки на полную, а мотор мощности не выдает. Так и крался потихоньку. Видел, как вы прошли.

Тихон выматерился: моторы «яков» были склонны к перегреву, и летчик сам, вручную, должен был регулировать температурный режим. Нормальный – девяносто градусов. Только приходилось выбирать из двух зол меньшее: откроешь их на полную – температура воды до 50–60 градусов падает, мотор тяги не додает, оттого и скорость на 30–40 километров падает. Закроешь полностью – скорость растет, но есть опасность в бою не уследить за температурой: не до того, в живых бы остаться.

Обшивка крыльев самолета Федора была в многочисленных пробоинах, но на фюзеляже не было ни одной. Механик пообещал к утру привести самолет в порядок.

По стоянкам передали – пилотов в штаб полка, и летчики потянулись к штабу жиденьким ручейком. Думали – будет разбор полетов, ан нет, замполит и комсорг собрание решили провести. Разговор шел о текущем моменте, о том, как врага бить надо.

Тихон в душе ругался. Замполит летать не умел и, понятное дело, в полетах ничего не смыслил и не участвовал, только языком работал. А в конце собрания предложил всем отдать свое денежное месячное довольствие на военный заем. Тихону при этом сразу вспомнилось высказывание Наполеона: «Для победы в любой войне нужны три условия – деньги, деньги и еще раз деньги».

Многие на фронте живых денег не видели, да и не нужны они там были. Обмундирование, питание – всем этим государство обеспечивало, и большинство служащих переводили денежные аттестаты родне – жене, родителям. Хотя деньги были невеликими, это сильно помогало выжить людям в тылу.

За звание и должность Тихон получал четыреста пятьдесят рублей, только переводить их было некому. А еще летчикам платили за сбитые самолеты: за вражеский истребитель – тысячу рублей, за штурмовик – тысячу триста, за бомбардировщик – полторы тысячи. Доплачивали также за награды: за орден Красного Знамени – двадцать пять рублей ежемесячно, за орден Ленина – пятьдесят. Но ордена в 1941–1942 годах имели очень немногие.

Летчики подходили и расписывались в ведомостях. Для них самих ничего не изменилось, а вот их семьям придется туго. Тем, кто работает в тылу и получает продовольственные карточки, еще ничего, хуже, когда родня в селе проживает – тем одни трудодни в колхозах пишут. А людям живые деньги нужны, многочисленные налоги платить надо – за дом, за скотину.