– Логично. Степан, пригляди за ним.

Командир подошел к радисту, и слышно было, как он заработал на ключе. Только Тихон все равно «морзянки» не знал, а и знал бы, все равно не понял: шла шифровка цифрами, и для прочтения нужен был ключ.

Рация замолчала.

– Все, подъем, уходим! – приказал командир.

– Летчика связать?

– Нет, приглядывай.

Тихон обиделся – связать, видите ли, его хотели… На партизан, как он себе их представлял, эти люди что-то не похожи. Дисциплина жесткая, анархией и не пахнет, да и выправка и выучка армейские. Разведгруппа? Далеко от передовой. Тогда кто? Вопросов много, ответов нет, да и объяснять никто и ничего ему не будет.

Группа была невелика – восемь человек. Шли быстро, на запад. Похоже, тренированные… Тихон уже через час такого быстрого хода, периодически переходящего в бег, уже устал. А эти прут, как железные, значит, навык есть… А тут еще Степан, шедший сзади, подгонял:

– Шире шаг! И смотри, куда наступаешь, шумишь, как кабан.

Летчики ходить на большие расстояния не приучены, и когда прозвучал приказ «привал», Тихон просто рухнул на траву. Сколько же они за час преодолели? Километров десять, не меньше. На Тихоне из груза – одна пустая кобура, а на разведчиках – по тяжелому рюкзаку, но усталости особой не видно.

Командир развернул карту и определился, хотя как в лесу местонахождение устанавливать?

– Группа, подъем! Василий, в головной дозор!

– Есть!

И снова марш-бросок на десяток километров.

Когда солнце стало уже садиться, они остановились на ночевку. Из рюкзаков достали сухой паек. Тихону тоже еду протянули – несколько сухарей и кусок сала.

– Ешь, летун…

Уговаривать не пришлось. Он быстро съел все, и Степан, заметив это, протянул ему фляжку:

– Глотни, только немного, а то завтра потом изойдешь, и сил не будет.

Пить, однако, хотелось сильно, и Тихон заставил себя оторваться от фляжки только после третьего глотка. Но раз Степан сказал, стало быть, он знает.

Командир назначил часового, и группа улеглась спать.

Тихон долго вертелся на сухой хвое под елью. Слишком много событий произошло сегодня – полет, прыжок с парашютом, неизвестная группа, взявшая его в плен… И вроде русские, а его под конвоем держат, не доверяют. Интересно, вернулся ли Захар на аэродром или тоже сбит был?

Не знал Тихон, что его ведущего тоже сбили в этом же бою. Несколько снарядов попало в кабину его «яка», Захар был тяжело ранен, потерял сознание, не смог выбраться из самолета и вместе с ним рухнул на землю. А дальше – взрыв и пожар… Из их эскадрильи только половина вернулась на аэродром, да и то их самолеты были с многочисленными пробоинами.

Незаметно он уснул: труден был день, и усталость взяла свое. А проснулся, когда солнце уже стояло высоко над горизонтом.

В походном лагере стояла тишина, и он осмотрелся по сторонам. Чудно: людей не видно, а рюкзаки здесь, в кучу сложены.

– Эй! – негромко подал Тихон голос.

– Чего шумишь? Не у тетки в гостях.

Из-за деревьев вынырнул Степан.

– А где все?

– Тебе об этом знать не положено.

– А вдруг немцы с облавой объявятся? – Без оружия Тихон чувствовал себя неуютно.

– Сеанса радиосвязи не было, на запрос командира ответа нет. И потому, что ты за птица, мы не знаем.

– У меня же удостоверение было, его командир видел!

– Немцы такие пачками печатают, так что не факт…

Тихон поразился и удивился. Неужели кто-то мог подумать, что немцы могли разыграть такую комбинацию – сбить истребитель и сбросить его с парашютом на свою территорию? Понятно, командиру группы он незнаком и доверия пока не вызывает, но и немецкого агента в нем подозревать – смешно.

Степан предложил ему два ржаных сухаря.

– Больше ничего предложить не могу, на тебя никто не рассчитывал.

– Да я понимаю…

– А правду говорят, что летчиков белым хлебом кормят?

– Когда удается – правда. От черного живот пучит.

– Экие мы нежные, живот у нас пучит!

– Особенности летной службы, – пожал плечами Тихон. – На высоте четыре-пять километров кишечник порвать может.

– Да ну? Не знал…

– На большой высоте давление воздуха маленькое и температуры низкие. Вот сейчас сколько градусов?

– Ну, сколько… двадцать будет.

– Двадцать тепла, – подчеркнул Тихон. – А на пяти километрах высоты тоже будет двадцать, но уже мороза, в сапогах ноги мерзнут. Да еще перегрузки при маневрах иной раз такие, что в глазах темнеет, приборной панели не вижу.

– Надо же! А я думал – летчиком быть легко, просто держись за ручку! Рюкзаки не таскать, по двадцать-тридцать километров в день не бегать… Опять же – форма красивая, девушки так и липнут.

– Ко мне что-то ни одна не прилипла. И гибнет наш брат часто, раненых летчиков почти не бывает. Или живой на аэродром вернулся, или сгорел вместе с машиной. Правда, есть еще вариант – вот как со мной. В плен угодить, если с парашютом угораздило на оккупированной территории приземлиться.

– Похоже, везде не сладко.

Они надолго замолчали, каждый думал о своем. Тихона волновало, как группа выбираться к своим будет, Степан же волновался – удастся ли выполнить задание. Первая группа на радиосвязь не вышла и пропала, наверное, на немцев нарвались. У них тылы гехаймфельдполиция охраняет, это вроде наших войск по охране тыла. И собаки у них есть, и егеря, способные читать следы на земле, и оторваться от таких очень сложно.

Степан о задании в общих чертах знал, но кому-то надо было стеречь пленника. По документам – наш пилот, просто попал в тяжелую ситуацию. Как своего бросить? Тем более летчика, а в армии «сталинских соколов» уважали. Не пехотинец, как писали в красноармейских книжках – годен к строевой службе, не обучен.

За разговорами прошел день. Вспоминали, кто где жил, как встретили войну, и Тихону пришлось контролировать каждое слово. Не приведи бог выскочит словечко из современного лексикона, или случайно Ленинград Санкт-Петербургом назовет. А вот о воздушных боях вспоминал много и с эмоциями.

К вечеру Степан тревожиться стал, с беспокойством на часы поглядывал.

– Запаздывают парни? – заметил его настроение Тихон.

– Сеанс связи пропустить могут. Но ничего, есть резервные часы выхода. А задерживаются, значит – причина есть. В чужом тылу по плану не всегда идет.

И почти сразу:

– Ты азбуку Морзе знаешь?

– Нет, я не радист.

– Так на самолетах рации стоят.

– Исключительно голосовая связь. Да и рации не на всех самолетах.

– Да? А самолеты тебе сбивать приходилось?

– А как же!

Наступила ночь. Тихону что? Он в группу не входил, и потому забот – никаких. Он завалился спать. А Степан на часах, на охране.

Однако ни ночью, ни днем группа не вернулась. Степан старался не показывать беспокойства, но Тихон видел: волнуется. Неразговорчив Степан был сегодня, запасные магазины к автомату проверил.

Группа отсутствовала уже больше суток. День тянулся, как резиновый.

И снова группа не вернулась в лагерь.

Уже поздно вечером Тихон предложил:

– Ложись спать, я на часах побуду.

– Ты не из группы. И вдруг меня, сонного, камнем по башке трахнешь?

– Типун тебе на язык! Я что, похож на предателя? Обидел ты меня! К своим вернемся – морду тебе набью, – и Тихон выматерился. Бранными словами бросаться он не любил, но сейчас Степан обидел его недоверием. У разведчиков оно в крови?

– Ладно, ладно… Если обидел – прости. Ты обстоятельства должен учитывать. Мы во вражеском тылу, ты с неба упал, и кто таков – по-настоящему нам неизвестно.

Ну, не хочет – не надо. Тихон улегся на прежнее место, на хвою. Под утро в лесу прохладно, а под елкой сухо, тепло и уютно.

В полночь он встал по нужде и увидел, что Степан лежал неподвижно и тихо похрапывал. Не выдержал, уснул. Две ночи кряду не спать – не всякий выдержит.

Тихон устроился рядом. Улегся на спину, заложив руки за голову, и, может быть, впервые за это время увидел небо – оно было ясное и звездное. И в лесу своя жизнь чередом шла: то ежик недалеко с фырканьем пробежит, а то и глаза зеленые в темноте мелькнут, что за зверь – непонятно. Война распугала лесное зверье, даже птиц меньше стало.