Наконец они получили самолеты – новенькие, еще пахнувшие заводской краской. Подогнали под себя пилотские кресла – и на взлет. Баки полные, можно до своего аэродрома без дозаправки долететь. Однако неуютно, потому как боекомплекта на борту нет: ни снарядов к пушке, ни патронов к пулеметам – не положено было их на перегоне иметь. А нарвись при подходе к Москве на группу «худых» – стали бы легкой добычей.

На свой аэродром садились в сумерках. В полку радость – сразу столько новых самолетов. Не штопаных и ремонтированных неоднократно, с изношенными моторами, какие на стоянках стоят, а новых.

Механики сразу полезли их осматривать, оружейники – заряжать оружие. Прочий свободный люд, имевший художественные способности, наносил на самолеты опознавательные знаки полка, рисовал по трафарету звездочки – сбитые самолеты, – у кого они были. Самолеты-то новые, а некоторые пилоты уже имели по восемь-десять-двенадцать побед.

Сбитый бомбардировщик Тихону засчитали, нарисовали ему одну звездочку, которая смотрелась сиротливо.

Утром – общее собрание летчиков эскадрильи с неизменной политинформацией – о положении на фронтах. Почти сразу вбежал дежурный:

– Готовность номер один!

Летчики кинулись к самолетам. Готовность номер один – это когда пилоты находятся в кабинах, моторы прогреты и истребители готовы взлететь по сигналу.

Тихон пристегнул ремни и запустил двигатель. Видимо, в сторону Москвы двигались бомбардировщики.

Прошло пять, десять минут, когда вверх взмыла ракета.

Взлетали по порядку – первое звено, второе…

Тихон был в четвертом. Пока дошла очередь до него и Захара, услышал голос комэска по приемнику:

– Маленькие, курс двести девяносто, эшелон три тысячи. ВНОС передает – группа из шести «бомберов» под прикрытием.

Оно и понятно: белый день, и прикрытие истребительное просто обязано быть. Не факт, что на Москву летят, но вокруг столицы полно других городов, где есть заводы и фабрики, где живут люди. И задача истребителей ПВО – сорвать бомбардировку, не дать упасть ни одной бомбе. А для этого надо в первую очередь расстроить строй бомбардировщиков, распылить их силы. Когда «бомберы» тесным строем идут, бомбежка массированной выходит, разрушения большие. А кроме того, когда «бомберов» много, один прикрывает другого огнем бортового оружия, и подобраться поближе, на дальность эффективного огня, – еще та задача. Ну и «худые» активно мешать будут, это само собой. При отражении таких налетов первые два звена связывали боем немецкие истребители, другие же атаковали бомбардировщики.

Так получилось и на этот раз. Четверка наших «яков» завертела карусель с шестью «мессерами», а «яки» третьего и четвертого звеньев, подошедшие минутой позже, зашли в атаку. Причем с ходу, в лоб. Главное – порядки их расстроить.

«Бомберы» стали активно огрызаться огнем, и со всех пулеметных точек в сторону «яков» потянулись длинные дымные трассы. На этот раз были «Юнкерсы-88», старые знакомые.

Захар, выпустив пару пушечных очередей, нырнул вниз, под строй «бомберов». Атаковать снизу неудобно, но меньше риска быть сбитым самому.

Боевой разворот, резкий, с приличной нагрузкой, когда вдавливает в сиденье, и вот перед парой «яков» видны хвосты «Юнкерсов».

Бортовые стрелки открыли огонь, однако стрелять прицельно им мешало свое хвостовое оперение.

Захар был точно в створе бомбардировщика, сблизился, и Тихон видел, как болтало самолет ведущего воздушными струями от винтов бомбардировщика – близко подошел, чтобы наверняка.

Тихон постоянно оглядывался по сторонам, голова была как на шарнире. Благо шарфом обзавелся из парашютного шелка – не для форса, а чтобы шею не натирало. У иных пилотов без таких импровизированных шарфов кожа на шее после полета до крови стиралась.

Захар открыл огонь по хвостовому оперению бомбардировщика из всех стволов. Полетели куски обшивки. Потом он перенес огонь на кабину стрелка, и пулемет верхней стрелковой точки замолк.

Захар стал стрелять по двигателям, но «бомбер» летел как заговоренный и не загорался. Однако немец все же не выдержал: открылись бомболюки, и бомбы посыпались вниз.

Пилот облегчил свою жизнь: пустой самолет управляется легче, а еще при попадании снарядов с истребителя исчезает возможность детонации и взрыва собственных бомб. А такие случаи были нередки, бомбардировщик просто разносило в клочья. Иной раз и истребителю доставалось, если близко был. В редких случаях осколками поражались другие бомбардировщики, если строй был тесен.

Целью Захара было не допустить бомбежки города, и этот «Юнкерс» бомбить его уже не будет. Ведущий отвернул истребитель к другому бомбардировщику и пристроился сзади.

Верхние стрелки других, соседних «бомберов» открыли по нему огонь.

Захар выпустил по ненавистным крестам очередь и прекратил огонь.

Тихон недоумевал: позиция удобная, почему Захар медлит, почему не стреляет?

И тут же раздался голос Захара из приемника:

– Снаряды кончились, иду на таран!

Тихон был поражен. Конечно, о таранах он слышал на политинформациях, читал, но воочию это ему предстояло увидеть впервые. Тактический ход, очень рискованный, мало кто из летчиков выживал после него.

Захар прибавил газу, истребитель стал сближаться с бомбардировщиком. Видимо, воздушный стрелок доложил пилоту, и «Юнкерс» прибавил газу.

Но Захар догнал его и стал своим винтом рубить хвостовое оперение «бомбера».

Немецкий пилот открыл бомболюк и сбросил разом все бомбы.

Захар резко пошел вниз, Тихон – за ним. Нельзя бросить ведущего, тем более что боекомплект у него израсходован, а самолет наверняка поврежден.

– Двадцать второй, мотор трясет, масло на лобовое стекло выбросило. Далеко до аэродрома?

– Доверни вправо двадцать, должен быть по курсу на удалении тридцать.

И голос комэска по приемнику:

– Четвертая пара, почему вы вышли?

– Получил повреждения, иду на аэродром.

До аэродрома Захар дотянул-таки. Он открыл фонарь кабины и высунул голову – через залитое маслом лобовое стекло самолета ничего не было видно. Выпустив шасси, коснулся земли и сразу заглушил мотор.

Тихон пронесся над аэродромом – садиться или возвращаться к месту боя? Бензин еще есть, боекомплект не израсходован, самолет исправен. Если он сядет, не примут ли его решение за трусость? Тем более эскадрилья ведет тяжелый бой, и Захар внес свою лепту.

Тихон дал газ, заложил боевой разворот над аэродромом и направился к месту боя. Прикрытия сзади нет, но бомбардировщик он атакует. А там – будь что будет.

Бомбардировщики приблизились, но их оставалось только три машины. упорные, сволочи! вокруг них крутились два «яка», «мессеры» с «яками» дерутся дальше.

Из клубка истребителей вывалился один с дымным шлейфом и пошел вниз. От него отделилась фигура летчика, но Тихону не понять было издалека, чей самолет, наш или немецкий?

Он успел набрать высоту, выполнил разворот и сразу пошел в атаку. Выбрал себе цель – левого ведомого. Сверху, с пологого пикирования, открыл огонь из всех стволов сразу по кабине стрелка. Попадания видел сам – вспышки разрывов на фюзеляже и блистере стрелка.

Снова разворот с набором высоты.

От бомбардировщика, что в центре, к «яку» потянулись трассирующие очереди. Однако Тихон кинулся в новую атаку – на этот раз сверху, по двигателю. Задымил мотор, и Тихон перенес огонь на кабину пилота. Пора было выводить истребитель из пикирования.

Он потянул ручку на себя, аж в глазах потемнело, и ощутил по истребителю удары снизу – с другого бомбардировщика очередью зацепило. Но самолет слушается рулей, мотор работает, сам цел…

Разворот – и новая атака, на этот раз – по второму двигателю стрельбу открыл. И от этого бомбардировщика полетели куски обшивки, потом резко полыхнул факел огня. «Бомбер» еще летел, а из него уже стали выпрыгивать члены экипажа.

Несколько секунд горящий самолет летел по прямой, потом перешел в крутое пикирование и камнем полетел вниз. Наблюдать за тем, как он врежется в землю, времени не было, надо было помогать товарищам.