Еще через четверть часа солнце поднялось над горизонтом, и Тихон повернул влево, по компасу. Положив на левое колено планшет с картой, он стал искать на земле ориентиры. Так, село, за ним река отблескивает. Нашел на карте ориентиры. Еще пять минут, и можно снижаться. Только бы не к немцам сесть! За прошедшую ночь ситуация могла измениться.

Он подобрал газ, мотор перестал реветь, и самолет начал плавно терять высоту. Уже сто метров… Впереди – подходящая площадка, но где же конники?

Тихон заложил вираж, встал в круг. Если внизу не будет кавалеристов, придется с грузом лететь назад. Ладно, он подождет минуту. Нет, пять – вдруг они просто не успели к месту встречи? Но и кружиться на одном месте опасно. Его самолет издалека виден, немцы могут догадаться о посадке и долбанут из пушек или минометов.

Далеко справа и слева, километрах в десяти, видны дымы, изредка слышны звуки пушечной стрельбы.

И в этот момент из-за деревьев вылетел десяток всадников. Гимнастерки на них зеленого цвета, стало быть, свои. У немцев кавалеристы тоже были, хоть кавалерия считалась устаревшим видом войск.

Тихон убрал обороты до холостых, спланировал и приземлился. Это только сверху площадка ровной казалась, а на лугу кочки, неровности, и самолет на пробеге трясло и раскачивало. Но шасси крепенькое, рассчитано на грубую посадку, совершенную учениками, и потому выдержало.

Самолет остановился.

Тихон мотор не глушил, расстегнул ремни и выбрался на крыло.

Конники были уже рядом.

– Привет, бойцы!

– Здравия желаем, товарищ пилот!

– Забирайте ящики. – Тихон дернул за веревку, и узел развязался.

Он вынимал ящики из кабины и передавал их конникам. Те сразу крепили их за седлами. На одну лошадь, которая была в поводу, без всадника, погрузили сразу два ящика, связав их между собой.

– Все!

Кабина сзади была пуста.

– Товарищ пилот, пожевать ничего не найдется? – обратился к Тихону один из бойцов.

Но Тихон только развел руками. Неудобно стало, мог бы взять в столовой пару буханок хлеба, да вот не догадался.

– А письмо не возьмете? Все равно ведь к своим летите…

– С удовольствием, давай.

Боец достал из нагрудного кармана замусоленный треугольник и передал его Тихону.

– Сегодня же отдам! – заверил его Тихон.

Всю почту части сдавали в штаб, оттуда ее забирали военные почтовики. Письма просматривали цензоры и то, что им не нравилось, вычеркивали черной краской – нельзя было писать о дислокации части, вооружении.

Конники унеслись прочь.

Тихон был доволен. Задание он выполнил, теперь бы до аэродрома добраться. Большую часть пути сюда он преодолел по темноте, обратно придется лететь посветлу. Для зенитчиков и истребителей он – удобная мишень, тихоходная.

Тихон дал газу и взлетел. Набрав сотню метров высоты, прошел над кавалеристами, помахав им крыльями на прощание, и так же, на высоте сто метров, направился на восток. Он решил набрать высоту перед передовой, чтобы не сбили из стрелкового оружия. А на малой высоте сейчас безопаснее. «Мессеры» над своей территорией высоко летят, на двух тысячах метров, и заметить далеко внизу, у самой земли, маленький самолетик шансов у них мало.

Тихон часто поглядывал в зеркало и периодически оборачивался, следя за задней верхней полусферой.

Через четверть часа он увидел впереди и немного левее дым, а на земле – пожар. Ему стало интересно, и он подвернул немного.

Приблизившись, увидел, что на земле горит самолет. Огнем были охвачены крылья и фюзеляж, и виден был только руль направления с красной звездой. В огне и дыму даже модель самолета опознать было невозможно. А летчик – погиб или успел с парашютом выброситься? И кто его сбил – зенитки или истребитель?

Вдруг в сотне метров от горящего самолета Тихон увидел летчика – тот лежал в небольшой ложбине. Ранен? Или уже мертв?

Увидев самолет, летчик поднял голову и махнул рукой. «Знак какой-то подает, – понял Тихон. – Но какой? Помощи просит или приказывает улетать?»

Тихон сделал широкий круг и километрах в пяти от места падения самолета заметил на грунтовой дороге три мотоцикла с колясками, направлявшиеся в сторону горящего самолета.

Решение пришло сразу – надо садиться и выручать летчика. Как бросить пилота – своего, советского, во вражеском тылу? Для сбитого летчика перспектива плохая – плен или смерть.

Тихон примерился, посадил самолет и подрулил к ложбине.

Летчик за посадкой наблюдал и, как только Тихон приземлился, выбрался из убежища. Бежать он не мог, так как подволакивал за собой правую ногу, на штанине – кровавое пятно. В руке он держал пистолет, видимо, принял решение в случае необходимости отстреливаться.

Тихон выбрался из кабины и побежал пилоту навстречу.

– Держись за шею!

Пилоту было лет тридцать, на петлицах гимнастерки – лейтенантские «кубари».

Добравшись до самолета, Тихон помог летчику забраться в заднюю кабину. Раненая нога пилота не слушалась, причиняя ему боль, и сквозь стиснутые зубы тот негромко матерился.

– Сам пристегнешься? – спросил его Тихон. – Немцы рядом уже…

– Обязательно!

Лицо у пилота было бледным – то ли от кровопотери, то ли от болевого шока.

Тихон забрался в свою кабину, дал газ, развернул самолет, подняв тучу пыли, и двинул сектор газа вперед до отказа. Почувствовались резкие толчки от колес, потом тряска пропала.

Они взлетели, и, набрав минимальную высоту, Тихон заложил вираж. Если продолжать набор высоту прежним курсом, он как раз на мотоциклистов выйдет, а у них пулеметы.

Дальше он летел уже крадучись, на бреющем полете, когда воздушным потоком от винта раскачивает верхушки деревьев. По такой цели, по авиационной мерке тихоходной, попасть трудно, слишком велико угловое перемещение.

Уже перед линией фронта Тихон набрал высоту восемьсот метров. На передовой были видны вспышки выстрелов, но из-за рева двигателя и из-за того, что выхлопные трубы рядом, звуков не было слышно.

За передовой снова вниз подался, к земле. Над своей территорией зениток и стрелкового оружия можно не бояться, лишь бы на истребители не нарваться.

Но обошлось. Полчаса лета – и аэродром. Тихон еще издалека увидел посадочное «Т», приземлился у полотнища, сразу подрулил к медпункту и заглушил мотор.

Из медпункта сразу проявились два санитара, пилота втроем вытащили из кабины и уложили на носилки.

– Погодите, – вдруг попросил летчик, и парни, уже готовые было взяться за ручки носилок, выпрямились. – Как тебя зовут, парень?

– Тихон Федоров.

– До смерти не забуду, спас ты меня. А я – Алексей Смирнов.

– Выздоравливай, может, свидимся еще. Земля-то – она круглая.

Пилота унесли, и к самолету подбежал запыхавшийся Иван.

– Цел? – он осмотрел Тихона.

– А что мне будет? Раненого доставил.

И только тут Тихон обратил внимание, что самолетные стоянки пустые. Лишь у одного «ишака» со снятыми моторными капотами хлопотали технари.

Иван заметил взгляд Тихона.

– На вылете все. Три десятка бомбардировщиков немецких прошло – по докладу авианаводчика. Наши полетели на перехват.

Иван посмотрел на огромные наручные часы:

– Через пятнадцать минут должны возвратиться, иначе горючка кончится.

К самолету подошли свободные механики, подняли хвост и потащили У-2 на стоянку. Взаимовыручка в авиации – первое дело.

Тихон же направился в штаб – доложить об успешном выполнении задания.

– Видел я, как ты сел. Раненого от кавалеристов вывез?

– Никак нет. На обратном пути наш сбитый самолет увидел, возле него – раненого летчика. Сел и забрал. Потом к медпункту подрулил.

Начальник штаба осмотрел Тихона с головы до ног, как будто в первый раз увидел.

– Из какого полка? Как фамилия?

– Лейтенант Смирнов. А полк не знаю, не до того было…

– Надо в дивизию доложить, чтобы там знали о судьбе пилота. А ты молодец, парень! Будет из тебя толк.

Тихон смутился. Хвалили на фронте нечасто, а его – так вообще в первый раз.