По корпусу коляски ударила пуля. Занятый стрельбой, Михаил даже не смотрел назад. Теперь он обернулся. К нему бежали трое солдат с винтовками, стреляя на ходу.

Чтобы не быть мишенью в коляске, Михаил вывалился на землю и дал очередь из автомата. Завертел головой, решая, куда убегать. Прямо перед ним была завалившаяся брезентовая палатка, за ней – лес. Позади – самолеты, один из которых молотил винтом на холостом ходу. Фонарь кабины был отброшен в сторону – видимо, механик прогревал мотор перед запуском.

Решение пришло мгновенно: к самолету – и взлетать! Идея абсолютно сумасшедшая! Но Михаил прыжками понесся к самолету. Техники и механики сбились в кучу у ящика из-под пушечных снарядов.

Михаил обежал крыло, забрался на него и перелез в кабину. Выстрелов в спину от механиков он не опасался – кто же будет в тылу да при обслуживании самолетов носить при себе оружие? Стоя в кабине, он указал стволом автомата на одного из механиков и сделал красноречивый жест, понятный всем летчикам, – убрать колодки!

Механик робко привстал. Он явно не понимал этого сумасшедшего. Немец это или русский – по форме не разберешь. Перестрелял летчиков, поджег склад горючего и теперь требует убрать колодки из-под колес! Точно, человек не в себе!

– Шнель! – вдруг очень к месту вспомнил Михаил одно из немногих слов на немецком, которое было ему знакомо, преимущественно из кино.

Немец все-таки понял, нырнул под самолет и выбрался с другой стороны, таща за тросики тормозные колодки.

Михаил упал на парашют, служивший сиденьем пилотам, и захлопнул фонарь.

Управление незнакомое, но основные ручки и педали такие же, как и на других самолетах. Между ног – ручка вертикальных рулей и элеронов, ноги сами нашли нужные педали; слева, под рукой, – рычаг газа.

Его и потянул на себя Михаил. Мотор взревел, самолет тронулся с места. К нему уже бежали солдаты охраны. Они ничего не могли понять. Куда девался стрелок с мотоцикла? Кто в самолете? И потому пока они не стреляли.

Михаил дал вперед левой ногой, повернул на рулежную дорожку. Газ на себя до отказа!

Самолет начал разгоняться. «Буду взлетать с рулежной дорожки, – решил Михаил, – времени выруливать на взлетную полосу нет. Да могут и не дать взлететь: поставят поперек полосы грузовик, и все, приплыл».

На скоростемере – восемьдесят, сто… На какой скорости взлетает «мессер»? Михаил слегка толкнул ручку вперед – самолет поднял хвост. Скорость нарастала, но перед носом – за винтом – приближалась опушка леса.

Михаил слегка потянул на себя ручку и через мгновение услышал, как перестали стучать о землю колеса шасси. Он в воздухе! Пусть высота мизерная, но он смог оторваться от земли.

Михаил еще добавил газу, потянул ручку на себя. Увеличить бы угол подъема – лес близко, но Михаил не знал возможности «мессера». Потянешь резче – можно слишком круто задрать нос, потерять скорость и в итоге упасть.

Неубранное шасси чиркнуло колесами по кронам деревьев. Аэродром остался позади.

Михаил бросил взгляд на приборы – скорость уже 220. Надо убирать шасси, но как? Все надписи на тумблерах, кранах, ручках – на немецком. «Буду лететь с выпущенными шасси», – решил Михаил.

Высота уже метров двести, скорость – 300. Михаил посмотрел на компас, сделал осторожный вираж влево – «блинчиком», как говорят летчики. Теперь он держал курс на восток. Высоту не набирал, надеясь увидеть линию фронта. Должна же быть передовая? Ему бы только перелететь ее, а там можно подыскивать место для посадки. Плохо, что он не знал – далеко ли эта линия фронта, далеко ли до нее лететь?

Снизу ударила очередь из пулемета. Дымная трасса прошла сзади. «Слишком низко лечу – опасно, – понял Михаил, – надо забраться повыше». Он потянул ручку на себя, набрал высоту тысячу метров. «Если что – прыгну с парашютом», – подумал Михаил… и похолодел. Он сидел на парашюте, но не был пристегнут! О том, чтобы надеть на себя лямки подвесной системы, нечего было и думать. Они подгоняются по фигуре еще на земле, застегиваются. Проделать такой фокус в тесной кабине истребителя было невозможно, он не циркач и не гуттаперчевый гимнаст. Значит, о прыжке с парашютом нужно забыть. Хуже другое – из-за неубранного шасси, создающего значительное аэродинамическое сопротивление, начала расти температура масла в двигателе. Убрать бы его, да как? При такой температуре масла двигатель долго не протянет – буквально минуты, потом его просто заклинит.

И еще одна беда. Надвигалась темнота – причем именно с востока.

Михаил с тревогой поглядывал по сторонам и вниз, подыскивая место для посадки. По его прикидкам, километров пятьдесят он уже пролетел. Он кинул взгляд на приборы – 410 километров в час. Михаил немного убрал газ – слишком большая нагрузка на двигатель из-за неубранного шасси.

Облака еще были освещены, но земля уже теряла четкие очертания.

Слева, на удалении двух километров, прошла четверка «Мессершмиттов».

Через пять минут на земле стало темно, лишь реки посверкивали серебром.

Неожиданно впереди и правее курса мелькнул луч прожектора, причем не вверх, как зенитный, а по земле. «Ночной аэродром, – сообразил Михаил. – Значит, мне – туда». Он еще убавил газ, начав медленное снижение.

Далеко впереди стала видна посадочная полоса, взлетающий с нее большой двухмоторный самолет.

Михаил заложил небольшой правый вираж, нацеливаясь носом истребителя на посадочную полосу. Лишь бы с рулежки на нее не вывернул еще один самолет. Тогда – неизбежное столкновение!

Михаил еще убрал газ, планируя почти на холостых оборотах. На какой скорости садится «мессер»? Вопрос не праздный. Скорость мала – сядешь перед полосой, не исключено – на камни или пни, скорость велика – выкатишься за полосу, и тормоза не помогут, скапотируешь, как на «аннушке».

Скорость 150, 130… Михаил притер истребитель к полосе. Толчок, вибрация колес… Ура! Сел! Удалось! На незнакомом самолете, без карты, в ночи – так может повезти только раз в жизни.

Михаил до отказа толкнул ручку газа вперед, закрыл бензокран – где он расположен, разглядел еще в полете, при свете. И сразу – по тормозам. Самолет, пробежав метров около двухсот, остановился.

Михаил откинул фонарь кабины, с наслаждением вдохнул чистый, насыщенный запахом травы воздух, рукавом тужурки вытер мокрое от пота лицо.

Сзади приближался звук мотора, затем раздался визг тормозов.

– Эй, заблудился, фриц? Выходи!

– Я не фашист.

Михаил привстал в кабине, поднял руки.

– Это ты правильно руки поднял. Вылазь!

Михаил неуклюже выбрался на крыло, спрыгнул на землю. И почти сразу же получил удар кулаком в ухо.

– У, гад!

Когда Михаил поднялся с земли, потирая ушибленное ухо, в дело вмешался стоящий рядом мужчина.

– Погодь, пусть разберутся.

Михаила обыскали, сняли ремень с пистолетом, забрали документы – все это принадлежало убитому советскому пилоту.

– Лезь в кузов! И смотри мне! Чуть шевельнешься – застрелю!

Михаил залез в кузов полуторки и улегся на пол.

Полуторка тронулась, на пути следования несколько раз поворачивала влево-вправо, затем остановилась.

– Выходи!

Михаил выпрыгнул из кузова.

Перед ним было приземистое одноэтажное здание.

– Иди вперед! – Для большей убедительности слова сопроводил достаточно ощутимый толчок в спину.

Сзади шли двое конвоиров – видимо, из аэродромной охраны. Постучав в дверь, они завели его в комнату.

– Вот, товарищ командир, пленного взяли! – с торжеством в голосе сказал один из конвоиров. От удивления у командира с двумя «кубиками» на петлицах поднялись брови.

– Чего ты несешь, Патрушев?! Ты пьян, что ли?

– Никак нет, товарищ лейтенант. Он на наш аэродром на немецком истребителе сел. На «Мессершмитте», – для убедительности добавил он.

Лейтенант с интересом уставился на Михаила.

Конвоир сделал два шага вперед и положил на стол ремень с кобурой, пистолет и документы. Это были бумаги погибшего летчика.