Взобрался на бруствер, встал во весь рост, в правой руке вскинутая винтовка.

– Батальон! Слушать мою команду! В атаку – вперед!

И побежал. Некоторое время, показавшееся Матвею вечностью, ничего не происходило. Не стреляли немцы, не поднимались из траншеи русские. Никто не ожидал, не был готов. Первыми очухались немцы. В сторону Матвея прозвучали выстрелы. В бегущего человека попасть не просто, это не ростовая мишень на стрельбище, где обстановка спокойная. Матвей слышал, как рядом посвистывали пули. Наконец из русских окопов донеслось:

– Ура!

И нестройная стрельба. Полуобернулся. Из траншей и окопов неловко выбирались солдаты, бежали на германскую цепь, выставив винтовки. Поблескивали заточенные острия четырехгранных штыков. С каждой секундой русских солдат все больше и крик громче.

– А-а-а!

Когда кричишь, не так страшно. И уже несколько солдат Матвея догнали. Сапогами топочут, дышат тяжело. До немцев еще полсотни метров, потом тридцать. Не выдержали нервы у немцев. Вскочили и убегать бросились к своим позициям. Их командиры, если в бинокли наблюдали, рады бы помочь артиллерийским огнем или пулеметным, а своя же цепь мешает. А русские гонят, с коротких остановок стреляют в спины. А коли кто догнал врага – колет. Штыки на трехлинейках длинные, острые, одна беда, кольнул и быстро винтовку со штыком назад. Ибо если не успел, немец, падая, штык согнет. Гнулись, был такой врожденный недостаток.

Уже немецкие траншеи рядом, перед ними проволочные заграждения, в которых сделаны проходы. Через них и ворвались на вражеские позиции. Здесь схватились врукопашную. Крики немцев, густой русский мат, звуки ударов, стоны раненых, хрипы умирающих – звуки жуткие. Уже на чужих позициях Матвей винтовку бросил. В траншее с ней неудобно, длинна, мешает. На коротких дистанциях револьвер куда сподручнее, стрельба накоротке. Из-за поворота траншеи немец выбежал, Матвей почти с ним столкнулся, выстрелил в упор. Немец упал. Траншея узкая, двоим не разойтись, Матвей прямо по телу убитого им германца пробежал дальше. В пулеметной ячейке борьба. Наш солдат с германским сцепился, не на жизнь, а на смерть борьба идет. В руке немца плоский штык от винтовки, наш боец в эту руку вцепился мертвой хваткой. Матвей выстрелил в немца дважды, потом подал руку солдату, помог встать с земли. Тот дышал тяжело, как будто после тяжелой работы.

– Спа… си… бо, ваш бродь!

– Одно дело делаем, не благодари.

Солдат отдышался, подобрал свою трехлинейку со дна окопа. Матвей откинул дверцу барабана, удалил стреляные гильзы, снарядил патронами.

– За мной!

И вперед по траншее. За ним солдат бежит. Оба-два вместе чувствуют себя увереннее. В траншее несколько трупов – наши и немцы. Рядом пулеметная точка, пулемет стоит, немецкий «максим». Тогда многие страны покупали у Хайрема Максима патент, выпускали его пулемет, но под свой национальный патрон. В России это 7,62х54R, в Германии 7,92х57.

Со стороны второй линии немецких траншей слышна стрельба. И, судя по звукам, приближается. Выглянул Матвей из траншеи. От второй линии, отстоящей от первой, где сейчас схватка идет, метров на триста, немцы бегут своим на подмогу.

– Братец, помоги!

Вдвоем переставили пулемет на другую сторону траншеи. Плохо, бруствера нет, а это все же земляное прикрытие от пуль. И на немецком пулемете отсутствует броневой щиток, как на русском «максиме». Но выбора нет.

– Поглядывай по сторонам, как бы по траншее германцы не подобрались, – приказал Матвей.

Сам за пулемет. Фортификационные сооружения у немцев по всем правилам сделаны. Линия обороны состоит из двух отстоящих друг от друга траншей, причем траншеи глубокие, можно в полный рост ходить. Стенки траншей досками обшиты. Немцы сгоняли на рытье окопов и траншей местных жителей, а на доски разбирали заборы или сараи аборигенов. При сопротивлении – стреляли. В общем, вели себя жестко, даже жестоко.

Матвей прикинул на глаз дистанцию, выставил прицел, открыл огонь. Немцы не ожидали интенсивного отпора. Пробежали еще немного, неся ощутимые потери, и залегли. Видимо, кто-то из солдат, знакомых с пулеметом, обнаружил на немецких позициях еще пулемет и открыл огонь. Позже оказалось – не рядовой, а подпрапорщик четвертой роты. Два пулемета – уже сила. Не выдержали немцы, стали отползать, оставляя убитых и раненых. Еще звучали редкие винтовочные выстрелы с обеих сторон, но активные действия прекратились.

– Братец, как тебя?

– Рядовой Финогенов! – встал во фрунт солдат.

– Охраняй пулемет, чтобы не подобрался враг. Я пройду по траншее, надо посмотреть, сколько русских осталось.

– Слушаюсь, ваш бродь!

Матвей взял в руку револьвер. В траншее могли остаться раненые немцы. Да и просто здоровые остаться, спрятавшись в землянке. Будут выжидать удобный момент, чтобы к своим перебежать.

Трупов в траншее полно – и наших, и германцев. В одной из стрелковых ячеек сидел раненый немец, прижимал руки к животу. Мундир и живот разодраны – то ли осколком снаряда, то ли штыком, либо тесаком, которые выдавались артиллерийским расчетам. Немец еще был в сознании, но явно не жилец, из раны обширной кишки вылезли, раненый их рукой придерживал. А руки в грязи, в земле. Добил его Матвей выстрелом в голову, чтобы не мучился. Никакая медицинская помощь раненого не спасет, да и где он, госпиталь? Можно сказать – милосердие проявил. Наши солдаты в траншее есть, но мало, один на десять-пятнадцать метров. Очень жиденькая оборона. Фактически вместо роты – взвод, если по численности смотреть. И всего два офицера – прапорщик и подпрапорщик. Матвей прапорщика попросил послать солдата в тыл, в полк, с просьбой о подмоге – людьми, боеприпасами. Иначе захваченную с трудом, с потерями, траншею немецкую не отстоять. Немцы подтянут из тылов резервы и отобьют потерянные позиции, если не вечером, так утром.

До сумерек немцы атак не предпринимали. Все же потери их велики. А к полуночи в захваченную траншею пришел полнокровный батальон, прямо с марша. И солдаты, и офицеры необстрелянные, пороха не нюхавшие. К Матвею, как старшему, подполковник подошел, поприветствовал.

– Вы комбат, ротмистр?

– Никак нет, господин полковник. Из столицы в командировку направлен, а попал в переплет. Так вышло – командовал остатками батальона.

В армии было принято подполковника называть полковник, считалось хорошим тоном, знаком уважения. Точно так же с подпрапорщиком, его именовали прапорщиком.

Так что официальной передачи батальона с передачей имущества, вооружения, боеспособных солдат, находившихся на излечении, находившихся на гауптвахтах и прочая не получилось. Матвей батальон не принимал, не расписывался в акте и сдавать не собирался. Однако с обстановкой подполковника ознакомил – два трофейных пулемета с запасом патронов показал, пояснил, где немцы и какова предположительная численность.

– Полагаю – ждите утром атаки. Желаю удержать позиции. Честь имею.

Козырнул, выбрался из траншеи и зашагал через бывшее нейтральное поле. Уже через двое суток приехал в столицу. Первым делом в Охранное отделение, доложил, что допросить свидетеля не удалось, началось наступление германцев и подполковник погиб.

– Сдай отчет и двое суток отдыха.

– Есть!

На свою квартиру заходить не стал, сразу поехал на дачу. Там родители, там жена. А в квартире пусто, даже еды нет. На даче дровяная водогрейная колонка, можно ванну принять. Именно помыться хотелось больше всего, а еще поесть и спать. В реальных боевых действиях Матвей участвовал первый раз. Стрелять в людей приходилось и раньше, тех же боевиков. Но это была перестрелка из личного оружия – револьверов, пистолетов. А в сражении и под артиллерийский огонь попал и сам не один десяток германцев из пулемета положил. Было все же чувство морального удовлетворения, тоже внес свой вклад, пусть и небольшой, в кровопролитную войну. Батальону помог не только позиции удержать, но и немецкую траншею контратакой взять. Даже некоторая гордость была, полученные в военном училище знания не пропали даром, пригодились.