Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— Я видела у тебя одну, — заметила Пера. — Твоя девчонка схватила ее как орлица, когда я развязывала твою рубаху. Впрочем, ожог на твоей груди она бы скрыть не сумела.

— Она у меня, — подала голос Каттими. — Так же, как и остальные твои ярлыки. И десять золотых тоже. И твой туварсинский браслет.

— Ее дала мне мать, — сказал Кай.

— Зачем? — прищурилась Пера. — Ведь в ней ее смерть. Временная, но мучительная и безнадежная. Зачем она доверила тебе ее? Чтобы ты хвастался ею на каждом углу? Или это особый знак? Ты же не первой ее ставленник. Ух сколько уж вас было за тысячи лет, но тебе первому она доверила глинку. Зачем? Может быть, подумала, что, когда нас будут убивать одного за другим, ты сумеешь сохранить ей жизнь?

— Не знаю, — признался Кай. — Но она доверила мне ее. И спросить ее я не могу. Я даже не знаю, что стало с нею, но что-то узнать об этих глинках мне хотелось бы.

— Что ж, — задумалась Пера. — Время еще есть. Я скажу тебе кое-что. Это ключ к престолу каждого из нас. Мы, которые когда-то если и не были творцами этого мира, но правили в нем на правах творцов, однажды оказались такими же, как ты, твоя девчонка, как какой-нибудь последний нищий на рынке Туварсы. Мы обратились в насекомых, в грязь, в тлен, в пепел. И вот, чтобы из насекомого не стать месивом уничтоженной плоти, чтобы не унизить обретенное убогое тело болью и страданиями, одним из нас были созданы глинки. Созданы заранее, чтобы уберечь нас от того, чего мы не хотели. Чего мы и не могли предполагать, поэтому не страшились. Но глинки пригодились. Они и в самом деле помогают избежать страданий. Всякий из нас может смочить собственную глинку кровью, и после этого сиун относит его на престол. Таким образом, бесконечная юдоль падших и униженных оказывается разделенной на отрезки. Более того, начало следующей жизни проходит в спокойном неведении о собственном прошлом. Конечно, если можно считать жизнью те сны, что мы видим в круге мучений. Некоторые из нас даже умудрялись быть счастливыми какое-то время. Но затем наступал день, когда к каждому из нас являлся сиун и приносил его глинку. То есть вместе с обретенным отчаянием каждый обретал ключ к спасению. Так было. Давно… до первой Пагубы… Так было, когда мы думали, что эта ужасная напасть вот-вот завершится…

— Возвращение в круг мучений — это ключ к спасению? — воскликнул Кай.

— Так стало, — мрачно заметила Пера. — Понятно, что не каждому из нас удавалось окропить глинку кровью, когда кого-то из нас какой-нибудь луззи ударял ножом в спину. Или протыкал стрелой чей-то воин. Или… Да мало ли… В конце концов, глинку ведь можно было и украсть. И тогда возвращение на престол происходило через мрак смерти. И пребывание на престоле оказывалось подобным пытке, потому что не давало уже ощущения силы, не позволяло вспомнить о былом величии! И однажды сиуны перестали приносить глинки. Те, кто утратил их в юдоли, утрачивал их навсегда. Нет, они существовали, переходили из рук в руки, давили тебе в спину из выемки в спинке престола, но были недоступны. До тех пор, пока кто-то другой из двенадцати не разыскивал твою глинку, не приходил к твоему дому и не проливал на нее свою кровь. Вот тогда твой сиун вспоминал о своих обязанностях и возвращал тебя на престол, так, как ему и следовало! Но воспоминания о былом и ощущение бывшей силы уже не приносили тебе успокоения. Они были худшей мукой!

— Как можно было бы собрать глинки? — спросил Кай.

— Украсть, взять у убитого, — пробормотала Пера. — Выменять в лавке старьевщика. Не знаю. Собрать их на престолах, пока плоть беспечных хозяев наших каменных табуретов бродит по крохотным просторчикам Салпы. Я слышала, что иногда до одиннадцати глиняных амулетов висели на пустых престолах. А потом… Потом кто-нибудь проникал в Анду и забирал их все. Не вздрагивай, парень. Смертному это почти невозможно. Нам-то уж точно, потому как Запретная долина охраняется нами самими, нашими сиунами, нашей магией. Мы не можем идти сквозь себя. Хотя пытались, конечно. Безрезультатно. Это может сделать кто-то из слуг Пустоты, но в Запретной долине и слугу Пустоты будет ждать участь смертного. Это может сделать чей-нибудь сиун. Конечно, если удастся им овладеть. Ведь твоей матери это удалось?

— Я почти незнаком с нею, — прошептал Кай. — Но почему одиннадцать? Почему не двенадцать?

— Одиннадцать, — рассмеялась Пера. — У Хары нет глинки. Он отказался. Он посчитал это постыдной слабостью.

— Хорошо. — Кай задумался. — Предположим, что кто-то, да пусть даже моя мать, собрал несколько глинок. Предположим, что она же, или тот же Паркуи, или Неку, или еще кто-то затеяли перебить с помощью глинок половину из двенадцати. Зачем им это делать? Я слышал о тринадцатом клане, который хочет победить Пустоту. Так их хотя бы можно понять, они планируют убить всех двенадцать одновременно, надеясь, что если все двенадцать займут престол, то Пустота будет повержена!

— Время уходит, — проворчала Пера. — Тринадцатый клан — это людские игры. Хотя мы и сами уже давно играем в людские игры. Пагуба затянулась, не так ли? Однажды она может воцариться здесь навсегда. Считается, что если большая часть из нас, а в худшем случае все, отправится на престол, закончится самая долгая Пагуба. Порой нам и вправду приходилось отправляться в Анду по собственной воле. Все просто: если Пагуба не закончится, она уничтожит всех людей. Не будет людей, не будет нас.

— Почему? — не понял Кай.

— Там, — Пера ткнула рукой в стену, — там целый город. Туварса. Город клана Рога. Клана Сурны. Мой город. Пусть даже эти людишки плюют мне в спину, когда я выхожу из дома, обзывают меня мерзкой колдуньей. Пусть даже по воле Пустоты и ее мерзких смотрителей они не верят ни в каких богов. Пусть. Но они верят в сказку, в то, что золоторогая коза охраняет их сон. Они цепляют погремушки из рогов на колыбельки своих детей. Они поют обо мне песни. И пока все это происходит, у меня есть надежда.

— Победить Пустоту? — спросил в тишине Кай.

— Собственную глупость, — горько ответила Пера. — И еще кое-что. А Пустоты нет, запомни это, зеленоглазый. Есть… другое.

— А что, если кто-то из двенадцати прольет кровь на чужую глинку там, где ее обладателя нет? — спросил Кай.

— Ничего, — проговорила Пера. — Ничего не будет. Глинка станет прочнее. Она не ломается и не бьется, но если не вкушает крови кого-то из двенадцати, то через три-четыре года осыпается пылью и возрождается уже на престоле. Сколько она уже у тебя?

— Больше трех лет, — ответил Кай.

— Послушай, — робко подала голос Каттими. — Кай, я помню, ты рассказывал о своей матери. Она же не просто так дала тебе эту глинку? Ведь ты встречался и со своим отцом, мог бы и раньше догадаться? А если она не пробилась тогда, три года назад? Если погибла? Что с ней стало потом? Может быть, следовало бы сохранить ее?

— Как? — удивился Кай. И вдруг понял, посмотрел на колдунью. — Пера. Сурна. Пепел Сурны или Сурна. Ты можешь помочь мне?

— Дай, — потребовала колдунья.

Кай кивнул. Каттими протянула глинку Пере. Та взяла коричневый прямоугольник. Пробормотала вполголоса:

— Повелитель камней, а сотворил глинку из обычной глины. И не один, а с Хиссой и Эшар. Так хоть бы догадался отметить, где чья. Не все же способны смотреть сквозь камень. А то ведь и не отличишь на взгляд. Не боишься? — Она вдруг пронзила Кая строгим взглядом. — Не боишься, что твоя мать где-то поблизости? Кажется, полусотни шагов достаточно? Не боишься, что она прячется где-то на рыбном рынке или в порту? А то ведь понесется черной тенью к престолу!

— Если бы она была в полусотне шагов, то была бы рядом, — уверенно сказал Кай.

— Что ж, — прошептала Пера, — когда-то я любила рискнуть. Жаль, закончилось это не лучшим образом. Но после этого вы немедленно уйдете.

Колдунья положила глинку на стол, взяла тонкий нож, провела им по запястью и вытянула вперед руку. И когда уже капля полетела вниз, ее лицо вдруг исказилось, на мгновение стало таким, каким его запомнил Кай в своем сне, — не слишком красивым, но юным, открытым, с тонкими губами и большими глазами, и рот искривился в крике, но капля уже долетела — и глинка раскалилась докрасна. Тут же глаза Перы помутнели, лицо обратилось вниз, спина выгнулась, затрещала, пошла буфами, и вот уже кто-то страшный словно начал душить в тисках туварсинскую колдунью, наружу вырвались, взметнулись два ослепительно-желтых рога, уперлись в потолок крохотной комнатки, и неведомое существо с тяжелым стоном осыпалось прахом.

908
{"b":"856505","o":1}