Средний заговорил, когда до него осталось около двадцати шагов:

— Отдай то, что принадлежит нам, и мы пропустим тебя.

— Вам ничего не принадлежит на этой земле, — ответил Кай и добавил: — И пропуска мне не требуется.

Он взмахнул мечом:

— Мой пропуск всегда со мной.

— Меня зовут Анниджази, — произнес средний.

— Я запомню, — кивнул Кай. — Я слышал, пустотная мерзость любит выкрикивать собственное имя по случаю и без случая.

— Как тебя зовут? — спросил средний, не ответив на вопрос охотника.

— Зови меня Каем, — предложил охотник.

— Это не настоящее имя, — равнодушно произнес Анниджази, — но пусть будет Кай. Познакомься с моими братьями по крови, Кай.

Они разом взмахнули клинками, надрезали собственные предплечья и с окрашенными зашипевшей черной кровью лезвиями двинулись вперед. Кай ожидал прыжка, бега, но вместо этого увидел уверенную походку двух убийц. Ничто не дрогнуло на их лицах, разве только коротышка высунул лиловый язык и жадно облизал губы. И тут что-то произошло за его спиной.

— Нет, — с досадой прошептал Кай. — Белобрысый дурак.

— Их двое против одного! — закричал со стороны отряда Педан и тут же захрипел, захлебнулся. Верзила, который отбил стрелу в сторону рукоятью меча, метнул нож. Он метнул его снизу, без замаха, мгновенно, последнее слово Педан выкрикивал уже с ножом в груди. За спиной охотника лязгнули мечи, но Кай раскинул руки в стороны:

— Я сам!

— Нехорошо, — холодно заметил Анниджази.

— Случается, — согласился Кай. И тут приделанные напали.

От первых двух ударов противника Каю пришлось уворачиваться. Он отбил мечом брошенный коротышкой нож, затем развернулся на правой ноге, наклонился, пропуская второй удар коротышки над головой, почувствовал, как меч верзилы срезает с левой руки ткань куртки, но без плоти, почти без плоти, и с широким взмахом пронзил коротышке сердце. За его спиной рухнул в траву обезглавленный тем же взмахом труп верзилы.

— Восхитительно! — Вложив меч в ножны, Анниджази свистнул коню, обернулся к коротышке. — Харш!

Кай медленно вытянул из груди коротышки меч. Приделанный пошатнулся, выпустил изо рта волну черной крови, развернулся и, пошатываясь, поплелся, пошел, побежал к вожаку. Тот запрыгнул в седло, дождался, когда коротышка займет место у него за спиной, обернулся к охотнику:

— Ты украл то, что принадлежит нам. Но ты хороший воин. Твоя кровь станет моей кровью. Когда будешь готов, поклонись Пустоте. Призываю тебя. Если не поклонишься, я убью тебя и тех, кто тебе близок.

Конь помчался прочь. Пожалуй, даже Молодец не угнался бы за этим зверем.

— Ты опять ранен! — подбежала Каттими, с опаской переступая через оплывающий труп верзилы.

— Ерунда, — попробовал пошутить Кай, зажимая хлещущую из руки кровь. — Царапина. Ну где тряпица? Должна уже привыкнуть, меня приходится часто перевязывать.

— Педан мертв, — сказала подъехавшая Васа, с уважением глядя на Кая. — И я не уверена, что сама увернулась бы от ножа, брошенного с такой силой.

— Это не приделанный, — качнулся охотник. — Двое, с которыми я сражался, приделанные, но он нет. Кажется, это ловчий Пустоты. Я бы не устоял против него.

— Но он не стал сражаться с тобой! — воскликнула Каттими, заматывая руку Кая полосой ткани.

— Да, он предложил мне служить Пустоте, — сказал Кай.

— А ты? — замерла Каттими.

— Он ничего не сказал о жалованье! — пожал плечами Кай и сморщился от боли.

— Ты отбил нож в пяти шагах… — задумчиво проговорила Васа. — Как ты отбил нож в пяти шагах? Что еще сказал их главарь?

— Смеялся, — снова пошатнулся, схватился за плечо Каттими Кай. — Сказал, что мы украли то, что принадлежит ему или каким-то им. И пообещал убить, если я не поклонюсь Пустоте. Меня и… — он повернулся к расширившей глаза Каттими, — вот ее.

Кетская крепость, словно составленная из взбирающихся одна на другую серых башен, стояла на высоком утесе, на стрелке Эрхи и одного из ее светлых притоков. С той стороны и вошел в город клана Кикла — клана Травы — странный отряд из навьюченных лошадей, ошалевших от радости разномастных охранников и изрядного количества хмурых молодых женщин в балахонах и нищенских, сбитых до дыр войлочных башмаках. Недавнее веселье, охватившее женщин после пересечения харкисского тракта и выхода к переправе через светлую речушку, за которой имелся и небольшой острог с воинами, и поселок старателей, поутихло. Теперь каждая из них раздумывала о дальнейшей судьбе. Мало у кого остались в живых родные, да и если остались, легко ли было добраться до них с парой серебряных монет в руках, не имея ни одежды, ни обуви, ни еды? И куда добираться? Опять за Хапу? Туда, куда всегда стремились убраться все, кому свобода была важнее милости знати, но где теперь лилась кровь? Легче пришлось бы молодым парням, которых и в прежние годы немало бродило по дорогам Текана в поисках заработка, но женщинам было не принято покидать отчий дом с подобной надобностью. Неласковой показалась и столица клана Травы. Жители были озабоченными, хмурыми, мужчины почти все поголовно ходили с оружием, то и дело бросали встревоженные взгляды на небо.

— Ладно, — покосившись на неулыбчивого охотника, которого все дни после схватки с приделанными бил озноб и мучила странная жажда, проворчал Шарни. — Конечно, два горшка пороха — это не два горшка гороха потерять, но могло ж ведь и вовсе ничего не выгореть? До зимы в Хилан придется еще наведаться, а у меня не хватает четырех возниц. Телеги я куплю, а вот возниц нужно брать проверенных, да и где их найдешь в Кете? Местный народец не трусоват, но с родных земель уходит неохотно. И то сказать, как Пагуба разгорелась, пустотники тучей налетели, с тех пор и привычка голову задирать, и недостаток народа. Пришлых, конечно, хватает, но как их проверить? А то ведь пристанет какой-нибудь Туззи, и не уснешь в дороге. Четырех девок покрепче я возьму. А там-то посмотрим, что к чему. Тем более что в этот поганый лес я больше ни ногой, ни колесом. А девки не пропадут. Вот в Хилане полгорода было в развалинах, пришлых набежало без счета, урайка Тупи и теперь строителей подбирает со всей округи, молодых ребят хватает, может, и девки на что сгодятся? Но без соплей чтобы. Мы им вольные на проездной башне выправили? Выправили. Так что договор будет как с вольными, оплата вполовину от мужской доли. И то сказать, понятно, что обратно я через этот лес не двинусь, но половину суммы я старичкам своим как охранникам приплачивал, а какая из баб охрана? Как бы не наоборот!

Двоих взял Усити. Выбрал тех, что постарше, зато уж с умом выбирал. Одна, как оказалась, готовила на зависть, у второй иголка в руках порхала. Шарни тут же высмеял начинавшего оправляться от раны остроносого, что не по намешским порядкам двух жен сразу заводить, после чего Усити задумался и хотел было поспособствовать устройству еще нескольких женщин, но прислушался к обстоятельному предостережению Таркаши и передумал. Но как раз еще четверых, не без усердия молодых гиенцев, пригрел сам Таркаши, а оставшихся четверых неожиданно пристроил опять же Шарни. Исчез с постоялого двора в полдень, а через пару часов приехал на новой подводе, груженной кипами шерсти, да привез пышную кетку, не уступавшую ростом тому же Таркаши. Та немедленно выстроила оставшихся путешественниц, приказала вытереть глаза и высморкать носы и пообещала каждой по мягкой постели, в которую не сунется ни один незваный мужик, простому, но сытному столу да по два хиланских медяка в день, если согласны по двенадцать часов прясть шерсть.

— А если кто будет работать лучше прочих, то та, — кетка прокашлялась и вдруг перешла на шепот, — и одежду справит бесплатно, и без мужа не останется.

Будущие прядильщицы залились краской, а Кай, который относился к необходимости пристраивать кого-то и куда-то, как к невыносимой зубной боли, с облегчением вздохнул и подошел к кетке.