О неудобствах обитания в боевых бронированных рубках, которые совсем не похожи на теплушки и тем более на плацкартный вагон, который они сейчас занимают.

О том, что будем воевать на острие главного удара по врагу.

Спросил их о готовности воевать и в ответ получил ожидаемую горскую гасконаду, что, мол, всех врагов порвем, как Тузик грелку. Осталось только надеяться, что для маркграфа в конно-горных батареях действительно отобрали лучших, а не по принципу «на тебе боже, что нам негоже».

Угостил соответственно, пока мы не на службе, а они у меня как бы в гостях. Но умеренно и слабым градусом.

Золотой кортик дал им в руки потискать по их настойчивой просьбе. Любовались на надпись и цокали языками с уважением. Но больше их волновало качество клинка. Нашли его достойным.

И еще спрашивали, выдадут ли им такие же красивые штаны «с ушами» как у меня? Так их мое галифе впечатлило.

Поговорили за войну с Винетией, в которой они успели поучаствовать. Общее мнение у них сложилось, что винетцы не вояки. Все вкладывают в первый удар, и если он не получается, то сдуваются. Воевать против нас в горы пошли, а сами одеты в рубашки с галстуками. Красиво, конечно, но галстук по ночам не греет. Стреляли по винетцам они из коротких горных пушек, попадали, но не так эффектно, как дирижабль бомбил. Потому все награды летунам и достались.

Все вокруг ждали, чем закончатся мирные переговоры в Риесте. Но, чем бы они ни закончились, герцогство из войны уже вывели. Это ощущали все.

В общем, друг другом мы остались довольные. Посмотрим, как они дальше служить будут. Но в чужом окружении, чувствую, обрел я нечто похожее на личную преторианскую гвардию. Они даже по-огемски говорить не умеют. А по-имперски только унтера горазды, но все больше уставные команды. О театре, к примеру, с ними не поговорить… М-да…

Отправив на станции горцев в их вагон, сам в здании вокзала заказал по телеграфу службе ВОСО[91] к следующей остановке состава доставить большую флягу горячего горохового супа с копченостями. Двадцати литров, по моему разумению, должно на них хватить.

Как всегда перед дождем, заныла раненая лопатка. Хоть волком вой, но я уже знал, что пока первые капли на землю не упадут, не уймется.

Встал, укрыл жену одеялом, оделся и вышел в салон.

Стюард не спал, надраивая столовое серебро.

— Долго нам еще до Будвица тащиться? — спросил его я.

— Через час где-то будем на месте.

— Ночью… — выдохнул я. — Это не есть хорошо. Присутствия не работают…

Взял газеты, но не читалось. Спина ныла.

Стюард бросил вилки-ложки и перенес ко мне на стол керосиновую лампу. Потом себе зажег другую, достав ее из шкафчика. Спичками.

— Покажи, — попросил я.

Он протянул мне коробок. Обычные спички с коричневыми головками. Разве что толще и длиннее наших. Коробок из шпона. Чиркалка на боку — а где ее еще делать? На этикетке вычурным шрифтом написано:

Слово «спички» у имперцев означало еще и деревянные гвозди для модельной обуви. Только те никак не «самогарные».

— А другие сорта самогарных спичек есть? — спросил я, отдавая стюарду коробок.

— Нет, господин, только такие, — с готовностью ответил он. — Их на севере делают, в Гельдерне. На большой мануфактуре. Перед самой войной производство наладили. Состав головки держат в секрете. А древесина на них идет самая сорная — осина. Но удобно. И относительно недорого.

Угу… охотничьих спичек, значит, тут еще нет… Надо будет проработать вопрос.

— Что, и каминных спичек нет? Длинных таких.

— Нет, господин. Я не видел, — ответил стюард и предложил: — Хотите чаю?

— Не откажусь. Все какое-то отвлечение будет, а то старая рана ноет… — пожаловался я кокетливо. — Не уснуть мне уже сегодня. Проверено.

А сам не менее мучительно вспоминал химические отличия охотничьих спичек от обычных, что заставляет их и в воде гореть. Со шведами все ясно — они первыми заменили белый фосфор на красный — это мы еще в школе проходили, чем сделали спички безопасными от самовозгорания. Вспомнить бы еще, какая хрень туда входит кроме серы?

— Вы такой молодой, господин, а уже старые раны… — участливо произнес стюард, поставив небольшой посеребренный чайник на спиртовку. — Куда катится мир?

— Мир уже скатился в мировую войну, — ответил я. — Такая вот шизофрения разом у всех… Противоположные по смыслу слова «мир» и «война» соединили в единое целое…

Стакан в серебряном подстаканнике. Чай замечательно заварен. Стюард просто мастер. Впрочем, другого маркграф держать бы и не стал. Вкус и аромат напитка такой, какого в моем мире нет, наверное, уже нигде. Везде химия голимая.

И от ноющей лопатки горячее питье отвлекает, оттягивает…

— Будите моего денщика, стюард. Хватит ему дрыхнуть. Как приедем, пусть он ко мне начальника поезда вызовет. Состав в тупик отогнать надо. Часовых выставить. Остальных до подъема не будить. День будет длинный.

А тут и долгожданный дождик забарабанил в окно.

Здравствуй, весенний Будвиц. Как я по тебе соскучился.

В строевом отделе штаба ольмюцкой армии писаря отметили мое своевременное возвращение из отпуска и выдали направление на дальнейшее прохождение службы в свите королевского генерал-адъютанта, к которой я, оказывается, уже месяц как приписан. Все же я флигель-адъютант короля, как ни крути. Логично… Но как же бронепоезд?

Снова ловлю извозчика и двигаю во дворец. Все равно мне туда почту передавать от маркграфа. Заодно все и выясню.

Генерал Онкен был на месте и принял меня незамедлительно, не маринуя в «предбаннике», который находился в боковом крыле дворца, оформленного хотя и пафосно, но без излишеств.

— Ваше превосходительство, — задал я вопрос, когда формальности с почтой и эшелоном были улажены, — я теряюсь в догадках и осмелюсь вас спросить, что значит мой перевод в вашу службу? Насколько я помню, король назначил меня командиром бронепоезда прорыва. Пока меня не было, произошли изменения?

— Все очень просто, Савва, — снизошел генерал-адъютант до объяснений. — Как младший флигель-адъютант ты в моей службе уже навечно. Все остальные назначения будут оформляться как персональные прикомандирования. И пока бронепоезда еще нет, то ты служишь здесь. И первое мое к тебе задание — проконтролировать процесс конструирования бронепоезда. У них там такие споры по выбору паровоза, что я еле от них сбежал. Так что тебе и карты в руки — идея твоя, и лучше тебя никто из нас не сообразит, что там нужно. Действуй. Предписание получишь в канцелярии. Оно уже готово. Ясно?

— Так точно, экселенц, — гаркнул я.

— И не ори, — сделал мне Онкен строгое замечание. — Его величество этого не любит. Здесь не плац. Понятно?

— Так точно, экселенц, — ответил я нормальным голосом.

— Вот так-то лучше, — улыбнулся генерал. — Как отдохнул? Выздоровел? Готов к трудам?

— Так точно, экселенц, к трудам готов. Рана зажила. Только лопатка болит, зараза, перед дождем. А насчет отдыха… если считать отдыхом перемену занятий, то отдохнул хорошо.

— И где ты там перетрудился? — усмехнулся Онкен.

— Сначала дома пахал поле и заготавливал дрова на зиму. Потом меня припахал сам маркграф, и я для него половину отпуска чертил. Такой вот отпуск. Осмелюсь я задать еще один вопрос?

— Задавай. А насчет отпуска не прибедняйся. У других офицеров и такого отпуска нет. Война у нас, если ты помнишь.

— Так точно, экселенц, есть не прибедняться. А вопрос у меня такой: я приехал в Будвиц с женой и новорожденным сыном и хочу выяснить, имею ли я право поселиться в городе. Или мне придется жить в казарме отдельно от них?

— Ох, Кобчик, Кобчик… молодой ты да ранний, я смотрю. Когда сына успел сделать?

— Так еще перед призывом, экселенц. Сам удивился, когда домой приехал.