— Я делаю кувырок вправо, — прошептал Лук. — Половину секунды они будут смотреть на меня. Возьмешь всех шестерых?

— Не уверена, — медленно протянула, зашуршала курткой Нега. — Пятерых точно, но я постараюсь.

— Тогда начинай с лучников.

Дом воеводы Текана примыкал к казарме. Дворцы хиланской знати теснились вдоль берега Хапы, стараясь возвыситься над восточной стеной города. Был там и родовой дом Квена, чьи предки многие годы служили Текану. В доме теперь жила его сестра с детьми и мужем, вторым хиланским судьей, но сам воевода давно уже поселился недалеко от северной башни. Хорошие деньги заплатил, чтобы выкупить дом умершего ростовщика, немало добавил, чтобы мрачный двухэтажный особняк превратить в светлое и уютное логово, зато теперь с раннего утра мог видеть в окно на потешном дворе забавы дюжих молодцов. Да и зря торчать в воеводских палатах не приходилось, всякий допущенный к докладу мог произвести его прямо в доме Квена. К счастью, последнюю неделю не приходилось топтать мрамор и во дворце иши. На следующий день после явления Тамаша и двух позорных смертей — постельничего и урая Хилана — иша покинул столицу. Отправился на большом корабле вместе с заплаканной Аси, всей свитой и изрядной частью дворни в Хурнай. Назначил блюстителем Хилана Мелита, и правильно назначил, не было у Кастаса сыновей, а среди дочерей старшая — Тупи, жена Мелита. Ей и продолжать род хиланских ураев, тем более что муж ее — подлинный арува, из знатных, да и сыновей она уже нарожала ему троих и еще родит. Кому как не Мелиту блюсти Хилан до достижения его старшим сыном возраста двадцати пяти лет? Сколько ему сейчас? Десять? Или чуть больше? Взрослым теканец считается с семнадцати лет, но никто не может стать ураем раньше двадцати пяти. И это правильно: быть правителем, даже правителем одного из кланов, непросто. Тут одной родовитостью не обойдешься. Хотя… Квен хмыкнул от пришедшей ему в голову мысли. А ведь лучшим ураем Хилана была бы сама Тупи. Вот уж не женщина, а камень. Твердый камень, прекрасный камень. И на лицо пригожа, а уж взгляд — куда там даже нынешнему ише. Это не мягкая Аси — средняя дочь Кастаса. И не ветреная красавица Этри, его младшая дочь. Кстати, вот уж намучается с младшенькой третий из сыновей давно уже умершего урая Хурная — Кинун. Впрочем, и Кинун был под стать Этри. Такой же вспыльчивый и суетливый. Или быстрый? Как же так срослось-то? Ведь три дочери Кастаса нашли себе опору в трех сыновьях самого знатного семейства клана Кессар, и все трое вроде бы счастливы. А ты, Квен?

Воевода закрыл на мгновение глаза и подумал о том, что не все случается так, как того хочется. Может быть, уже давняя смерть прошлого иши, смерть воеводы, смерть смотрителя были более милосердной карой за уничтожение Харкиса, чем та, что постигла тогдашнего главу ловчих? Знали бы молодые гвардейцы, которые прозвали воеводу за его упрямство «хиланским псом», что железная хватка их командира с изнанки отмечена мужским бессилием. Когда он это осознал сам? Через месяц после Харкиса, когда уже был пожалован новым ишей в воеводы, закончил хлопоты с войском, задумал жениться, но, прежде чем идти с поклоном к будущему тестю, нанял простолюдинку для утехи? Ведь могла бы сейчас та же Аси, не будь она бесплодна, или, скорее, Этри рожать детей Квену. Хорошо, что он не пошел тогда сразу к Кастасу. Отдал бы толстяк дочь за молодого воеводу, но что потом? Три сестры — как шесть ушей и три языка на одной голове: что известно одной, тут же стало бы известно прочим. И как тогда жить с позором? Когда же случилась с ним эта пакость? Уж не простолюдинка ли навела порчу? Надо было допросить ее, прежде чем ломать шею, чтобы избежать огласки. Когда же?

Нет, раньше. Еще в Харкисе Квен почувствовал, что быть беде, когда одна из старух, которым он резал уши, не потрудившись предварительно умертвить их, прокляла его. Да, колдовство в Текане запрещено, но запретом проклятия не снимешь. Чего он только не делал, даже полгода жил в Парнсе, полагаясь на мудрость тамошних старцев, ничего не помогло. А теперь уж и думать об этом перестал. Нет, не отказался вовсе от надежды стать мужем и отцом, но уже понимал, что с каждым годом надежды остается все меньше. А ведь и по сей день смотрители всего Текана, если Пустота позволяла им отыскать ведунью или колдуна, каждого из них тянули под очи славного воеводы. Только пользы от тех колдунов так и не случилось. Хотя старались, пыхтели, поверив, что спасет их Квен от страшной казни.

А может быть, он не тем занят? Может быть, его слабость — это не следствие проклятия, а наказание Пустоты? Может быть, давно уже следовало искать этого Кира Харти? Старым стал, старым и глупым. Давно надо было задуматься о странных смертях ловчих из одного и того же отряда. Или положился на то, что ловчими теперь командует Далугаеш? Что же теперь делать? Иша уехал, оставил надзорным над Квеном сладкого, но въедливого Мелита с его каменной женушкой, с его прекрасной женушкой, да повелел раз в неделю отправлять к нему гонца со свежими новостями. Понимал, конечно, что, если будет результат, Квен не преминет воспользоваться зеркальными вышками. Но пока что дозоры сторожевых вышек маялись от безделья. Между тем первая неделя поисков уже прошла. Чем мог порадовать Квен правителя?

Квен вздохнул, откинулся к стене, пригубил из кубка отличного, пятилетней выдержки, акского вина. Так что же сообщать ише?

Только что в коридоре затихли шаги посыльного от Данкуя. Утром был посланец от Далугаеша. Что из сообщенного ими следовало передать правителю Текана? То, что последний из клана Зрячих вот-вот будет схвачен? А через неделю сообщать то же самое? Что вот-вот будет схвачен?

Квен поднялся и подошел к окну. Молодые ловчие поднимали мешки с песком. Поднимали, перебрасывали с плеча на плечо, бросали и снова тянули вверх. Каждый мешок весил столько же, сколько весил крепкий зрелый мужчина. Когда-то и сам Квен упражнялся с такими же мешками. Через год-другой, когда мешок начинает казаться легким, воин вдруг понимает, что таким же легким будет и его противник. Легкость — это очень важно. Ловчий должен быть лучшим с оружием, но и без оружия он не должен никому давать спуску. Вот и Квен всю жизнь никому не давал спуску. Так что же ему делать теперь?

Данкуй занимался поисками отца Кира Харти. Похоже, что и убийство десятерых ловчих он тоже взял на себя. Конечно, старый хитрец совал свой нос во все дела, но никогда не распространялся о брошенных семенах, предпочитал хвастаться спелыми плодами. А вот о поисках отца последнего из Зрячих докладывал за неделю уже второй раз. Посыльные тайной службы, верно, как раз теперь усердно листали старые книги постоялых дворов, разыскивали купцов, когда-то торговавших в Харкисе, расспрашивали ловчих и гвардейцев, обагривших оружие кровью на его развалинах, оживляли старые слухи. Но никакого результата вся эта суета пока не приносила. Сам же Данкуй объезжал ближние города, встречался с престарелыми матронами знатных семейств. Если уж кому и было что известно о неведомом ухаре, сумевшем семнадцать лет назад окрутить дочку урая Харкиса, которая, по слухам, была первой красавицей Текана, так это им. Но даже им вроде бы ничего известно не было. Три дня назад была получена депеша через сторожевые башни: «Не из Намеши». Сегодня такая же: «Не из Гиены». Кроме всего прочего, посыльный Данкуя доложил, что дочь урая Харкиса ничем не напоминала обычных дочек арува, вела себя как молодой парень-повеса и уж точно в том же Хилане бывала не один раз и останавливалась в разных домах знатных арува.

«А с чего Данкуй взял, что отцом этого Кира Харти непременно должен быть кто-то из арува? — неожиданно подумал Квен. — Если эта непоседа так себя вела, да еще и весь клан Сакува славился тем, что не делил своих братьев по богатству и знатности, так почему бы отцом Кира не мог оказаться какой-нибудь безродный теканец? Или, того гляди, вовсе какой-нибудь дикарь? А если приглядеться к сыну? Не поможет ли это отыскать его папеньку? Отыщешь папеньку, отыщешь и сына. Каким он был, Кир Харти?»