С этими словами я взялся левой рукой за скобу управления огнем, наведя пулемет на крайнего правого в этой скорбной шеренге – графа Тортфорта-старшего, стал крутить руку спуска, плавно ведя гатлинг справа налево.

Потом еще раз слева направо.

А там и патроны в длинном магазине закончились, как, впрочем, и Тортфорты…

Что я при этом чувствовал? Только то, какое это все-таки неудобное оружие – гатлинг. Но ложиться пузом на брусчатку за нормальный пулемет было как-то не комильфо. А тут лафет, за которым можно стоять в полный рост.

Штурмовики прошлись вдоль вокзала и произвели контроль. И пусть мне не говорят, что расстреливать два раза не по обычаю. Смешивать личную вендетту и государственный интерес тоже вроде как не по обычаю. Я должен был убедиться, что Тортфортов не стало.

Остальных мятежных офицеров расстреливали уже штрафники. Поодиночке. Заведенным обычаем после зачтения приговора «в двенадцать ружей без суда», сменяясь в порядке общей очереди. Чтобы палачами побыли все из них. И такой льготы, как сообщения об одном холостом патроне, я им не дал. Ибо не фига… Крысиный король не должен знать сомнений, когда гоняет крыс.

Освободил я от экзекуции только командира штрафников из-за ранения руки. Не удержал бы он винтовку.

Чувствовал ли я что-нибудь особое после этой казни? Не знаю… Я просто сдержал свое слово.

Как-то, еще на Земле, один летчик, когда его спросила очередная гламурная журнашлюшка, что он чувствует, когда сбрасывает бомбы на города с людьми, ответил ей: «Облегчение фюзеляжа». Вот и я чувствовал только облегчение фюзеляжа. И больше ничего.

Разумом же я просто просек, что за меня никто здесь эту работу не сделает. Побрезгуют. И получат в будущем еще один путч, может быть, даже успешный. И тогда уже к стенке будут ставить тех, кто мне дорог.

Так что или-или…

Или мы, или они.

Лучше мы их, чем они нас.

А так хоть имперская аристократия страх божий почувствует, несмотря на то что боги из этого мира ушли.

Вечером подошел ко мне фельдъюнкер граф Гримфорт – командир штрафников и подал пачку прошений от своих подчиненных о переводе их из гвардии в армию, конкретно в штурмовые части. Штурмовиками поголовно захотели стать все бывшие офицеры-гвардейцы, перебежчики второго дня. Впечатлились, как те воюют. Только два майора попросились в ведомство второго квартирмейстера.

– Ну а вы? – спросил я, когда пролистал всю пачку и не нашел в ней заявления от самого графа.

Мне нравился этот неунывающий граф. Нравилось, как он стойко перенес разжалование в штрафники. Как он воевал в эти дни. Умно, расчетливо, смело. Людей зря не клал. И вообще не дурак, хоть и аристократ.

– Что мне, генералу, делать на штурмовом батальоне? Не поймут. Вы же сами знаете, дорогой барон, как в армии нервно и трепетно относятся к рангам. Решат, что это вид опалы. Ссылка в наказание. В линейную пехоту я сам не хочу. Лучше сразу после перевода в армию выйти в отставку. Генералом.

По выражению глаз видно, что в отставку ему не хочется.

– А вы не рассматривали перевод в авиацию?

– Летать? – удивился он.

– Может, и летать, если научитесь. Но, скорее всего, командовать наземной базой.

– Я подумаю, господин командор. Это же командный тупик для карьерного роста?

– Зримо – да. Но кто знает, кто знает? Вид войск молодой, перспективный. Может, через десяток лет появятся не только авиадивизии, но и авиационные армии.

– Вы так верите в свои аэропланы?

– Не верил бы, не занимался бы ими.

– Я так понимаю, вы предлагаете мне быть вашим помощником по всему наземному хозяйству?

– Правильно понимаете. Не только по хозяйству, хотя это и очень важно в техническом роде войск, но командовать еще охраной, полигонами, аэродромной службой, ремонтниками… Есть чем навьючить, – улыбнулся я.

Граф ненадолго задумался, а потом выпалил, как шапкой оземь:

– Я согласен. Но у вас нет генеральских чинов. Полковник максимум… Ну и демон с ними.

– Это только для летно-подъемного состава, граф. И пока нас еще мало. Мы – первые.

– Я с вами, командор. С вами служить не скучно.

– Добро пожаловать на борт, дорогой граф, – протянул я ему руку для пожатия.

Как я ни рвался домой, но задержаться в столице пришлось.

Во-первых, герцог не был транспортабелен. Культи еще сочились сукровицей сквозь бинты. Да и общее его состояние было неважнецкое.

Во-вторых, император хоть и лучше себя чувствовал, но контузия на нем сказалась сурово. Его мучили головные боли, лицевые тики и непроизвольные жесты правой руки. И работать он мог строго ограниченное время. А между мной и Моласом, который при Бисере исполнял роль цепного пса, как черная кошка пробежала – зол он был на меня.

Так что компанию вечерами мне составляли Аршфорт и Бьеркфорт, с которыми я пил водку и до хрипоты спорил о новой тактике. Больше всего мы отдавались осмыслению опыта прошедшей войны. Бьеркфорт развивал идею бронекавалерии, а фельдмаршал настаивал на мощных танках сопровождения пехоты – тихоходных, чтобы не отрывались от пехотинца в атаке, и с толстой броней, которую не брала бы даже трехдюймовая пушка. Идея просто самоходной артиллерии поддержки пехоты в бою ему почему-то не нравилась.

Когда мне надоело спорить голословно, я нарисовал Аршфорту английский ромбик времен Первой мировой войны с пушками в спонсонах, и тот привел фельдмаршала в восторг.

– Вот-вот… Главное, такой монстр сможет переползать самые широкие траншеи, – поднял фельдмаршал вверх указательный палец. – И стрелять одновременно вдоль траншей. Это то, что мне нужно.

Маршалы, как известно, всегда готовятся к прошлой войне, чтобы повторить свой триумф на новом уровне качества. Ладно. Сделаю я ему «железный капут». Ничего там особо сложного нет. Авось враги его быстренько уворуют и скопируют в огромных количествах. Желательно, чтобы они разорились на этих сухопутных броненосцах. Итого: надо сделать таких громад ровно столько, сколько требуется для показа на парадах. И окружить их прочной завесой секретности… с дырочками, через которые Молас будет ловить шпионов.

В-третьих, пришлось чинить паровоз и оба эшелона – мой и герцога – после боя на товарной станции. Покоцали их изрядно фельдмаршаловы гренадеры.

Рада была такому положению дел только баронесса, что в открытую отрывалась каждую ночь в спальне, как в последний раз. Кстати, только вчера узнал, как ее зовут – Илгэ. Вот так вот… общая постель еще не повод для знакомства.

Дней шесть сортировали бывшую императорскую гвардию. Большинство нижних чинов, просто верных командам своих начальников, отправили в армейский стройбат дослуживать без обычного производства на два ранга выше. Но и без позора. Меньшую часть направили в арестантские роты с лишением имперского гражданства, воинских чинов и «с позором». Временные концлагеря в окрестностях Охотничьего замка опустели. Как и большинство гвардейских казарм, которые временно заняли полки фельдмаршала Аршфорта и генерала Бьеркфорта.

Захваченных мятежных офицеров Молас держал в городской тюрьме. По случаю чудесного спасения императора объявили амнистию мелким уголовникам и мошенникам, не представляющим угрозы трону. Вот и освободились места.

У всех мною расстрелянных мятежных офицеров имущество было отобрано в императорскую казну. Чем высшая власть подтвердила правильность моего поступка, хотя на словах и осудили меня за «излишнюю поспешность и неоправданную жестокость». В наказание император не захотел видеть меня в своей гвардии и на глазах у всех порвал уже подписанный указ о присвоении мне чина гвардейского подполковника.

Не очень-то и хотелось.

А то, что мне было высочайше предписано сопроводить герцога домой и заниматься в Реции развитием аэропланов, даже порадовало. Кому-то это могло показаться и опалой, а для меня так поощрение.

Жизнь в городе быстро вошла в привычную колею, будто никакой войны на улицах столицы не было. Улицы от мусора аккуратно убрали. Как и отдраили шоссе от «гвардейского фарша». Павших похоронили без торжественной помпы. Открылись лавки и рестораны, заработали театры и варьете. Толпы фланировали по улицам ради моциона. Разве что ребятки Моласа тихо стелились по всему городу в партикулярном платье и периодически кого-то вытаскивали из домов в наручниках и отправляли в замки скорби на каретах без опознавательных знаков. Но делали они это аккуратно, не привлекая излишнего общественного внимания. Так что, кроме тихих слухов, никакого бурления дурно пахнущих субстанций не наблюдалось.