Только Щолич остался стоять на месте с пустыми глазами и дурацкой лыбой на лице.

– Майорские погоны тебе подарить или сам купишь? – подколол я его – старший лейтенант гвардии равнялся армейскому майору, но он даже не отреагировал, и я оставил его на месте переживать свой звездный час.

Шел я в павильон последним и обдумывал осенившую меня идею. Следующая машина на базе тягача будет треле́вочник. Хватит нам за лес переплачивать. Пора и свои делянки в предгорьях осваивать. Вдобавок если большой рутьер приспособить под лесовоз – будет вообще просто. Бревен пятнадцать тот потянет запросто. А то и больше, если не по горкам. К тому же вполне возможен и такой гешефт – менять ценные лиственные породы дерева из горной Реции на северную сосну. Мы им эшелон, они нам десять. А если на месте лесозаготовок еще и пилораму с локомобилем поставить, то… Бешеные деньги.

В начале лета я плюнул на все и ушел в отпуск. Подумал трезво и решил, что если без меня не смогут обойтись какой-то месяц, то мое предприятие ничего не стоит как самостоятельная экономическая единица, и, как писал Ленин в письме к Цюрупе, «ведомства – говно; декреты – говно. Искать людей, проверять работу – в этом все». Вернусь, устрою всем перестройку. Мало не покажется.

Да и в середине лета мне снова медкомиссию проходить. Хоть меня и выпнули в отставку, а военный комиссар бумажку прислал, напомнил. Причем не предписание, а личное письмо со всеми реверансами. Я все же имперский рыцарь, а не кто-нибудь.

Так что в первой декаде июня, оставив последние распоряжения, забрал семью и уехал с Эликой и сыном на хутор. На гору Бадон.

Альта осталась в городе со своими детьми. Ну и за бизнесом присмотреть. Даже денщика с собой не взял, дав ему краткосрочный отпуск на родину. На свою гору.

Родственники нам были там рады, не знали, куда посадить, чем накормить… А Элькина тетка от себя ни на шаг не отпускала Митю, все тетешкала и умилялась карапузу, который так смешно коверкал рецкие слова.

Поначалу, после обязательной пьянки «с приехалом», я мало с кем общался и надолго ушел в горы с ружьишком. Хотя какая охота в начале лета? Так, побродить, чистым воздухом после мартена и угольной пыли подышать. В себя прийти от той гонки, в которую сам себя же и загнал. Чтобы только не чувствовать, как меня иррационально тянет отсюда назад в собственный мир. Мир ушедших богов.

Даже на плато сумрачного леса поднялся и нашел то место, где я появился в этом мире. Затесы на деревьях давно пожухли, по краям оплыли корой, но сохранились отчетливо. Нашел их без большого труда. Однако входить в этот треугольник не стал. Хоть и скучал периодически по родным, но здесь у меня жена и сын. Любимые. Если возвращаться, то только с ними.

Сумрачный лес как всегда давил на психику. Находиться в нем было неуютно. И я вернулся вниз к водопаду, где в озерке поймал большую рыбу и запек ее на углях.

Хорошо.

Хорошо иметь собственную необитаемую гору.

На обратном пути посетил месторождение горючего камня, осмотрел его на предмет промышленной разработки. И решил пока оставить все как есть. В резерве. Мне в Калугу этот камень в достаточном количестве с других мест привозят по сходной цене.

Обследовав карьер, обнаружил то, что практически ни с какого места не видать, иначе как обойти весь карьер и углубиться в буйные кусты, – тропку. Прошел по ней километра два… Хорошая тропка. Стирх под вьюком спокойно пройдет. Только видно, что ею давно не пользовались. Колючка свои усы через всю тропку перекинула. Стирхи бы ее давно копытами сбили. Дальше путешествовать по ней не стал, вернулся к основной дороге.

Осмотрел там заимку и понял, что в ней давно никого не было. На всем ровный слой пыли. На фронте, наверно, охотники. В заимке и заночевал, воспользовавшись на ужин оставленными припасами. В качестве арендной платы… Шучу.

Первым своим распоряжением в качестве барона этого места я оставил все, как было до меня. И разработку горючего камня кустарным методом, и охоту, но только для тех, кто имел дело с дядей Оле, которого и назначил баронским берггальтером[131]. Прежние договоренности кузнеца я оставил в силе. Но для всех остальных что-либо делать на этой горе можно было только с моего письменного разрешения.

Когда вернулся на хутор, Элика встретила меня, как вернувшегося с того света. Молчала, распахнув во всю ширь свои огромные сапфировые глазищи, из которых редкими жемчужинами падали крупные слезы.

Я подошел, обнял жену, поцеловал, слизывая со щек слезинки.

– Все-таки вернулся, – облегченно выдохнула она. – Не бросил.

– Куда я без тебя? – смущенно ответил я.

– Ты же на то самое место ходил?

– Ходил, – не стал я запираться. – Тянет туда. Но без тебя я отсюда не уйду. Без тебя и без Мити.

– Тогда учи меня своему языку, чтобы я там дурой не выглядела, – решительно потребовала Элика.

Больше никаких вылазок с хутора я не делал.

В кузне пропал, приказав молотобойцу отдохнуть на дровах. А то зима как всегда придет неожиданно.

Вдвоем, как в былые времена, ковали с дядей Оле подковы. Сначала для меринов, на которых мы сюда приехали. Потом летний и зимний комплекты для Ласки по заранее снятой мерке. Потом погнали вал на продажу.

Что сказать? Я был счастлив. Никто не дергает, не чепает, не требует срочно решить вопрос, никому от меня не нужно денег. Умеренный физический труд и реально нужные в быту качественные вещи, которые выходят из-под твоих рук. Неподдельное уважение окружающих, которым приятно сознавать, что я барон и имперский рыцарь, но то, что я хороший кузнец, они ценили выше.

– Не потерял мастерства. Молодец, Савва, – похвалил меня Оле. – Наше время такое настало, что любому человеку в руках надо ремесло иметь. То, что у тебя никто не сможет отнять. Встань-ка к горну.

Дядя Оле стал подкладывать куски горючего камня в горн, а я равномерно качал мехи.

– Оле, – сказал я, глядя на серые куски горючего камня, – там по дороге от карьера по обеим сторонам дороги скоро терриконы будут из этого камня. Передай своим добытчикам, что пока они всё с дороги не подберут, я разрабатывать рудник запрещаю.

– Давно пора, – согласился со мной кузнец. – Только что им мое слово? Вот твое распоряжение имеет силу. Ты тут законный хозяин.

– Скажи им, что если они этого не сделают до осени, то я на подошве горы поставлю на дороге шлагбаум с солдатами. И вообще никогда никого не пущу на гору. Они хоть тебе твою долю отдают?

– Десятину скидывают с телег. Не жалуюсь. На зиму хватает. А не хватит, то мы с подмастерьем с той же дороги подбираем, – сообщил Оле. – Вот охотников второй год уж нет. Приходится самим отвлекаться. А какой из меня охотник… сам знаешь.

– Денег, что ли, нет – на ярмарке купить мяса живым весом?

– Ох, молодежь, молодежь, – посетовал кузнец. – Зачем покупать то, что рядом само бегает? Да и придержать нужно золотишко-то. На последних ярмарках на все, кроме подков, спрос упал. И вообще ярмарки стали далеко не те, что были до войны. Если бы ты нам гостинец на трех телегах не прислал, не знаю, как зиму прожили бы. Наверное, по осени пришлось бы кубышку вскрывать. А все так подорожало.

– Да, все хотел спросить, что там за тропочка за рудником? Куда ведет?

– Нашел-таки… – покачал головой кузнец. – Это старая контрабандистская тропа к морю. Года четыре назад помер купец, который ею пользовался. Больше никто там не ходит.

– Рецкий хоть купец был?

– Рецкий, но из Винетии. Каждый раз нам гостинцы привозил необычные. На ночевку вставал здесь.

– А ты по той тропе ходил?

– Ходил как-то с ним до большого села в долине, когда ярмарку завалили первый раз дешевыми фабричными подковами. Там хорошо расторговался. А потом народ понял, что подковы от кузнеца лучше, да и фабричных подков на ярмарках стало мало – в армию пошли.