На позициях все выглядело откровенно жалко. А воткнутые в мелкие воронки шесты наглядно показали чудовищный разброс попаданий, да еще вдалеке от того места, куда воздухоплаватели целили. В сами траншеи попали только три бомбы, да и то, вероятно, случайно. И одна такая даже не взорвалась. Вообще неразорвавшихся снарядов оказалось почти четверть от сброшенного количества.

— М-да… — заявил полковник с Западного фронта. — Не умеете пока.

— Господин полковник! — пылко воскликнул граф Клевфорт. — Все дело в несовершенных терочных запалах сбрасываемых снарядов, но мы работаем над их усовершенствованием.

— И поэтому бомбите с двухсот метров, — кивнул генерал артиллерии. — Иначе они у вас в воздухе взрываются. Понятно… Лучше бы вы усердно работали над взрывателем, который срабатывает при ударе о землю. С моряками посоветуйтесь. У них давно есть такие взрыватели, что даже при соприкосновении с водой срабатывают. Им они не нравятся, а вот вам в самый раз пойдут.

— Будет исполнено, ваше превосходительство, — граф вскинул руку к козырьку.

— Кобчик, — заметил меня генерал Штур и подмигнул мне левым глазом, — а ты что про это все скажешь?

И генерал обвел рукой рассматриваемые комиссией позиции.

— Осмелюсь доложить, ваше превосходительство, у меня пока нет дельных мыслей, так как я не знаю всех возможностей этого дирижабля, — вытянулся я в струнку. — Но, судя по оставленным воронкам, инженерно оборудованные полевые позиции инженер-майора Вахрумки с честью выдержали и это испытание. Бомбы весом меньше пятидесяти килограммов и применять по ним не стоит. А учитывая поражение манекенов, очевидно, что осколочное действие от примененных бомб практически никакое. Даже слабее шрапнели. Пока это просто выброс ресурсов на ветер. Но это мое личное мнение, экселенц, которое может быть и неправильным.

Штур угукнул в ответ и покатал сапогом неразорвавшийся чугунный шарик.

— Это что? Гранаты из старых арсеналов времен республиканской революции у соседей? — грозно спросил он летунов. — От медных гладкоствольных пушек?

— Ничего другого нам не дали… — развел руками воздухоплавательный капитан.

— Начинка — черный порох?

— Так точно, экселенц. — На командира дирижабля стало неловко даже смотреть.

— Так, — подвел итог Штур. — Бомбардировку укрепленных позиций с воздуха до появления нормальных снарядов считаю преждевременной. Нечего врага смешить.

Генералы с ним согласились, а полковников с летунами никто и не спрашивал.

О как оно! Нажил я сейчас врагов себе с этим Штуром на пустом месте. Как пить дать. «Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь». Гениально сказано.

Я все же проявил твердость и убедил Вахрумку отправить моих мажоров в нормальный учебный лагерь на курс молодого бойца, чтобы хоть как-то привести их в военное состояние без постоянного ручного управления с моей стороны. Штаб все же воинское образование, а не детский сад. Прибегнул даже к шантажу: либо моя нормальная ударная работа с его наставлением по полевой фортификации, либо мне самому дрючить мажоров до кондиции, а это отнимет почти все мое время. А иллюстрации для граверов я и сам могу начертить. Легко. Особенно в отсутствие любимого личного состава.

Показал ему еще свой проект переоборудования чертежного бюро кульманами и прочей новой оргтехникой, что также требует времени на внедрение. В месяц как раз уложусь при должном финансировании.

Но закралось у меня подозрение, что вопрос с мажорами решился быстро и относительно легко только потому, что приезжие имперские генералы выразили Штуру свое неудовольствие по поводу их внешнего вида и возмутительного гражданского поведения. О чем с недовольным видом тот при случае выговорил мне же как мою недоработку. Так что по горячим следам Штур охотно наложил на мое прошение свою грозную резолюцию. И, как я подозреваю, почти все разборки с их влиятельной родней взял на себя.

При попытках этой родни наехать лично на меня по телефону я включал тупого фельдфебеля-горца. Не положено. Устав. Дисциплина. Идет война. Родина в опасности… Для убедительности в свой имперский язык включал сильный рецкий акцент. Даже адъютант Штура впечатлился их жалобами на меня, о чем мне с восхищением высказал как-то.

На пятый день после полигонных страданий штаб-ефрейтор сопроводил всех моих мажоров по железной дороге в летний лагерь. Генерал Штур выбрал им место учебы, дислоцированное подальше от города, но в сторону тыла, чтобы чадолюбивым маменькам туда было крайне неудобно ездить, а сердце за кровиночку не болело и с жалобами они не надоедали. И я вздохнул с облегчением. И вообще мне бы в подчиненные кого-нибудь попроще, повульгарнее…

И еще из приятного. Я получил нежданную премию в двадцать пять золотых кройцеров за идею железнодорожных орудий. Целое состояние для простого фельдфебеля, в месяц получающего жалованье чуть меньше трех золотых.

Королевские инженеры оказались на высоте. За прошедшее время в городском депо ударными темпами успели наваять пять вундервафлей железнодорожного хода из длинных 48-калиберных 120-миллиметровых морских скорострелок, оборудованных гидравлическими амортизаторами и накатниками. Морская артиллерия в империи вообще развивалась с большим отрывом от сухопутной, которая в большинстве своем амортизации стволов еще не имела. Так что эти стволы королевским приказом взяли готовые с завода, решив, что новые орудия для строящегося минного крейсера еще успеют поставить на верфь, а оборона столицы важнее. Враг у ворот!

Полевые испытания показали дальность стрельбы чугунной болванкой до двенадцати километров, а морским фугасным снарядом — до девятнадцати. Срочно ваяли на патронном заводе укороченный фугасный снаряд для сухопутного применения с усиленным осколочным действием и большей дальностью выстрела, по расчетам — до двадцати двух километров.

Первое боевое применение вундервафлей на железном ходу прошло успешно, учитывая, что вся стратегия восточного фельдмаршала Смигла сводилась к генеральному наступлению его войск вдоль железных дорог, а остальные направления являлись как бы поддерживающими. Две железнодорожные пушки с безопасного для себя расстояния за полчаса превратили захваченную цугулами приграничную узловую станцию в мелкое крошево, чем сорвали новое наступление войск Восточного царства, подняв в небо три состава с боеприпасами, которые, детонировав, разнесли в округе все, что не успели уничтожить большие морские снаряды. Командир дивизиона (а каждая такая пушка считалась батареей) стал кавалером Рыцарского креста. О нем писали в газетах. Остальных также не обошли наградами, только без лишней помпы.

С восьмидюймовой мортирой еще шли отладочные работы. Там какие-то проблемы вылезли с устойчивостью платформы из-за большей тяжести орудия. В итоге поставили ее на две многоосные ходовые части от списанных паровозов и нормально утащили на дальний полигон. Результаты пока не объявлялись.

Я не удержался и сказал Вахрумке, что такая мортира хороша будет только в наступлении при прорыве очень серьезных укреплений. А в обороне города ей просто не найдется достойных целей.

На что майор лишь пожал плечами:

— Теперь это любимая игрушка короля.

И вопрос закрылся сам собой. Такая мортира пока была одна, но назвалась уже громко — Первый его королевского величества лейб-гвардии мортирный полк особого могущества. И шефом этого полка являлся сам король. Следует ли думать, что вторая железнодорожная мортира станет вторым таким гвардейским полком, я не знал, но подозревал, что такое вполне возможно. Пострелять во врага с безопасного расстояния и при этом числиться крутым фронтовиком желающих немало найдется в его придворном окружении. Ну и высокие категории чинов там как бы в обязательном приложении — гвардия! А королю всегда можно будет потом хвастаться, что он даже свою гвардию не пожалел — кинул в прорыв.

Показывал адъютант Штура мне даже эскиз эмблемы новых гвардейских войск. Сквозь серебряное железнодорожное колесо просунуты золотые скрещенные пушки. Обшлага и петлицы черно-красные. Парадный мундир гвардейский уже шьют на первый расчет. К гарнизонной швальне не протолкнуться. Ладно еще, мои заказы успели сделать, а так бы я был хорош. Особенно без шинели в преддверии поздней осени.