— Что желаешь приобрести? — с сомнением произнес полноватый приказчик, играя висящей у него на шее серебряной цепью.

— Что-нибудь для девушки из клана Сурна, — попросил Лук. — Для девушки из Туварсы. Браслет, брошку, кольцо. С желтой эмалью и изображением рога. Знак клана Сурна.

— Ну это уж как водится, — почесал затылок приказчик, — только редко у нас тут бывают гости из Туварсы. Есть одна вещичка, но дорогая.

— Покажи, — кивнул Лук.

Приказчик взглянул на стражника и, когда тот лениво поднялся, открыл шкатулку, которая стояла выше других.

— Вот. — Он вытащил тонкий браслет. — Отличная работа, серебро, желтая эмаль. Медальоны сменяют друг друга — пять овальных, залитых желтой эмалью, пять отшлифованных в форме серебряного рога. Надежная застежка. Но это браслет на ногу, на щиколотку для девушки.

— А на руку пойдет? — подставил запястье Лук. — Себе беру, хочу носить на память.

— О несчастной любви? — рассмеялся приказчик, прикладывая браслет к запястью. — В твоем возрасте рано думать о несчастной любви. Надо же, в самый раз.

— О счастливой, — не согласился Лук и защелкнул застежку. — Сколько?

— Золотой, — выпалил приказчик.

— Нет, — замотал головой Лук. — На водяной ярмарке ювелир из Зены, кстати, просил золотой за браслет, который был тяжелее этого в два раза, да и работа была более дорогой. С редкой зеленой эмалью, подобной изумруду. Для клана Травы. Знаешь такого мастера? Он был лысый, как обглоданная кость.

— Хозяина нет, — приуныл приказчик и захлопнул шкатулку, на дне которой и в самом деле лежал тот самый зеленый браслет. — А ярмарка в этом году не удалась, стряслось там что-то.

— Не знаю, — пожал плечами Лук, — я приценивался в первый день ярмарки.

— Твоя цена? — спросил приказчик.

— Половина золотого, — прищурился Лук. — И поверь мне, я знаю, что переплачиваю на четверть.

— Пойдет! — осветился улыбкой приказчик.

К нужному дому, о котором, как говорила Нега, не знала даже Самана, Лук подошел уже в сумерках. Дважды прошелся по соседней улице, но опасности вроде не заметил. И все-таки что-то не давало ему покоя, словно там, в этом едва приметном домике, что прятался за стеной ползучих ягодников, его ждало что-то страшное. Неопасное, но страшное. Лук еще раз огляделся — проулок был коротким, всего в три дома по каждой стороне, — и открыл низкие воротца. Ключа под тем камнем, о котором рассказывала Нега, не было. Лук подошел к двери. Она была заперта изнутри, и внутри кто-то был, и этот «кто-то» был не опасным, нет, он был усталым, испуганным, но родным.

— Эй? — прошептал в скважину замка Лук и вдруг услышал шаги, а когда дверь открылась, поймал в объятия плачущую Негу.

Уже через час она, худая и чуть живая, рыдая и смеясь одновременно, набивала рот едой, которую запивала вином, и рассказывала, рассказывала, рассказывала. О том, как быстро пошла на поправку, как нога Хасми оказалась хуже, чем они думали с самого начала, и как Такш мучился с ее ногой, парил ее в горячей воде, отмачивал в травах. А потом начался какой-то дурман. Такш пришел в хижину и сказал, что не может дойти до воды, хотя до нее всего-то было пятьдесят шагов. И Нега пошла искать воду — и не нашла, и Хасми. Куда бы ни шли они, все равно приходили к хижине. И тогда Такш помрачнел и сказал, что до них добрался Хозяин Дикого леса. А потом Нега уснула, а проснулась уже в ладье. Их всего было две. И в каждой кроме пятерых страшных некуманза, похожих на оживших мертвецов, сидели еще и пленники, которых заставляли грести. Лодки шли рядом, и Нега разглядела всех пленников. Среди них были ловчие, охотники и тот самый Паш, который навел ловчих на след Лука. Но Паша она почти не видела, он все время скулил и лежал на дне лодки. Ловчие гребли, гребли день и ночь, а диких охотников те, которые были похожи на мертвецов, ели. Живых разрывали на части и ели. Но самым страшным был Хозяин леса. Он почти не говорил, только иногда, когда нужно было сказать что-то ловчим. Но когда они уже были в устье Натты, когда миновали уже странный разрушенный город, Хозяин леса сказал о ловчих, что они хорошо гребут, и если они будут так грести и дальше, то он разрешит им есть не только сырую рыбу, которую вылавливает на ходу Такш, а кое-что повкуснее. Он сказал, что ему не нужны две девки, нужна одна, и лишнюю он собирается съесть. Скоро. Такш перевел его слова. Хасми даже позеленела, ясно было, что съедят ее. Да и Хасми была чуть полнее, чем Нега. И тогда Нега прыгнула. У нее были связаны руки сзади, но она прыгнула за борт как есть. Все-таки морская кровь что-то да значила. В воде перенесла руки вперед и поплыла в сторону. Проплыла под водой, наверное, не меньше чем двести локтей, а когда в глазах потемнело, сорвала лист кувшинки, их там вокруг островов было видимо-невидимо, свернула его в трубку и стала через него дышать. Где-то через час добралась до островка. Там перегрызла путы.

— Не испугалась чудовищ, которые там плещутся? — спросил Лук, с удивлением обнаружив, что по его щекам текут слезы и он вытирает их рукавом.

— Тогда нет, — сказала Нега. — Потом стало страшно, когда съела на острове все орехи, но не нашла ничего, из чего можно было бы сделать плот. Да еще и ночевать приходилось на деревьях, потому что эти огромные ящерицы ночами выбирались на берег. Зато заметила, что они не едят испорченную рыбу, даже на берег вылезают в другом месте, если там остатки от их трапезы. Испорченные остатки. Ну я обмазалась этой дрянью, подождала, когда она засохнет, и поплыла. И вот так и добралась сюда. А как же Такш? Хасми?

— Потом, все потом, — покачал головой Лук. — Такш убит, Хасми, надеюсь, жива.

Нега схватилась за голову.

— Да, — вздохнул Лук, — моя шалость ничего, кроме горя, не принесла. Курант, Самана, Арнуми и Нигнас тоже мертвы.

Нега зарыдала. Потом уже, ночью, она слушала рассказ Лука молча, только прижимая изо всех сил к груди его ладонь, когда ей хотелось зарыдать еще сильнее или закричать. Уже под утро Лук вспомнил о подарке, снял его с запястья и надел ей на щиколотку.

— Знаешь… — Она вытянула ногу, рассматривая украшение в свете масляной лампы. — А ведь тот браслет, который мы передали Хасми, не пропал. Хозяин леса смеялся над ним, а потом бросил его этому Пашу, велел надеть на руку и сказал, что любит, когда еда не только вкусна, но и красива…

Когда за окнами начало светать и Лук уже перестал что-либо говорить, Нега потянулась, подвинулась к нему, прижалась губами к щеке и прошептала:

— Я знаю, что ты еще молод. И то, что я сейчас страшная и некрасивая, тоже знаю. Но ты ведь помнишь, я говорила, что я тебе не сестренка. Ты не забыл?

Хасми и Харк появились через два дня. Измученные, но живые и другие. Опухоль на лице Хасми спала, и остались только красные пятна проколов, которые тоже должны были пройти. То, что дверь открыл Лук, изумило Харка. Он так бы и стоял за порогом, открывая и закрывая рот, если бы Лук не затащил его за шиворот внутрь. Затем пришло время удивляться Хасми. Но она просто обняла Лука и прижалась к его плечу, а потом уж вместе с Негой они принялись реветь на два тихих голоса.

— Я не верил, — пожал плечами Харк. — А она в лодке все уши мне прожужжала одним и тем же: она должна была выплыть, она должна была выплыть.

— Только этим? — спросил Лук. — Почему у тебя красные уши?

Вот уж чего Эпп не ожидал, так это никогда прежде не изведанного им ощущения, будто он не старшина северной башни Хилана и даже не торговец заколками, лентами, а также всякими снадобьями и средствами усиления женской красоты, а отец двух взрослых сыновей, которые за всю свою жизнь ничего, кроме Хапы да родного Хилана, не видели. Даже торговец, на чьем корабле они спускались от Хилана к Хурнаю, заметил, что с такими продавцами за товаром нужен дополнительный пригляд, а то ведь мало того что товара недосчитаешься, сами продавцы без штанов окажутся. Однако когда корабль все-таки добрался до Хурная, Эпп не стал тут же выгружать товар, а позвал вытаращивших глаза на море Хапа и Хаппара за собой. Миновав пристани и причалы, пройдя мимо сараев и развешанных для просушки сетей, Эпп вывел подопечных сначала на грязный городской берег, а через пару лиг добрался и до чистого песчаного пляжа. Толстые и ленивые чайки бродили по кромке воды, зеленоватые волны накатывали на берег, с моря дул свежий соленый ветер.