Встал на довольствие в столовой при казармах и отправился с ефрейтором ужинать в ближайший кабачок по его выбору. Из простых, но чистых. Ничем мне не обязанный человек для меня старался, так что угостить я его обязан по-любому.

Угостились в тот вечер мы не только вином и стряпней, но и солдатским борделем, который мне совсем не понравился. Бабы там все в возрасте, потасканные и вульгарные. Накрашенные, как клоуны в цирке, курят и очень много пьют. Но умелые, не отнять… Пуляк остался доволен. А это в данный момент главное. Так что плевать, мне туда больше не ходить.

Что там Йозе говаривал про податливых прачек?..

На полигон притопала пешкодралом маршевая рота в полтораста рыл мобилизованных сосунков.

Вот и пришлось побегать моей команде, сооружая и обслуживая «батальонную колонну», по которой пехотинцы учились стрелять ротным залпом на километр.

Как по мне, так это бесполезное занятие в современной войне — залповая стрельба на дальние дистанции, когда, чуть что, все на землю падают и окапываются, как кроты. Так можно было воевать до появления пулеметов, когда враг давил массой больших батальонов в плотном строю.

А в реале… дальше четырехсот метров мушка почти перекрывает ростовую цель. Тут главная задача, наверное, не стрельбы, а офицеру покомандовать и солдат приучить слушаться.

Ради интереса после первого такого занятия послал своего ефрейтора посчитать попадания в новенькие мишени. Одиннадцать процентов от сожженных патронов получилось… Ну и кто им доктор?

Ротный фельдфебель, дядька за сорок, с ходу меня озадачил:

— Где расписаться у тебя за расход патронов?

— Так еще стрельбы не кончились, — возразил я. — Закончатся — подсчитаем. Тогда и распишетесь.

— Ты мне вола не крути, старшой, — поправил фельдфебель мизинцем свои пышные усы с подусниками, которые были очень модными в прошлое царствование — король так ходил, Бисер предыдущий, и усмехнулся. — Считать он тут будет… Ты мне лишний ящик патронов в повозку положи, и я тебе подписываю чистую ведомость. Списывай потом, сколько тебе надо.

Посмотрел внимательно на мое недоумение и спросил:

— Ты новенький, что ли, здесь?

Я кивнул.

— Вот и учись у старших, как надо службу нести, — хохотнул он.

Когда эту же маршевую роту обкатали на преодолении проволочных заграждений, стало грустно.

Заграждение «в три кола» пехота, даже снабженная на каждый взвод большими ножницами для резки проволоки и без какого-либо поражающего огня со стороны «противника», преодолевала почти двадцать минут.

Лейтенант Щолич, на котором висела эта учебная программа, только изощренно ругался на местном языке.

Когда я захлопнул крышку часов и объявил, что его роты больше не существует, то пехотный командир ничтоже сумняшеся просто обвинил мою команду в моем лице, что она построила «нереальные в жизни препятствия».

На что мы переглянулись со Щоличем и, с апломбом заявив, что на первый раз они штурмовали как раз «учебные» заграждения, перевели их на участок, где проволока была натянута в пять рядов. И потребовали, чтобы сам ротный возглавил учебную атаку. Что самое удивительное, так это то, что пехотного капитана и это не проняло. И мне жутко стало жаль этих молодых жизнерадостных парней, участь которых состояла в том, чтобы не пережить первую в своей жизни атаку.

— Ускоряйте движение роты в атаке на препятствие, капитан, — мрачно выговорил ему Щолич. — Каждая лишняя минута — это двести выстрелов из пулемета по вашей роте.

Когда приехал из штаба проверяющий полковник принимать зачеты у маршевой роты, то пехотный капитан ему на нас нажаловался, что это специально его так изощренно гнобят на полигоне. Основным его аргументом было то, что без артподготовки пехота в атаку не ходит.

Наш капитан Многан спокойно пожал плечами и заявил в ответ на инсинуацию, что пушку и снаряды к ней он обеспечит — на складах это есть, только вот на полигоне нет постоянного артиллерийского расчета.

Полковник поспособствовал, отправил в город с приказом своего адъютанта, и на следующий день на полигон пригнали восемь канониров во главе с фейерверкером в качестве длительно прикомандированных в нашу часть. Очень недовольных такой ссылкой в лесную глушь.

Эллпе из своего хозяйства выделил трофейное орудие и телегу снарядов. Кстати, артиллеристов Многан сразу приписал к нему в хозяйство — по нахождению материальной части. И пусть он теперь за их дисциплину и отвечает. Фельдфебель упираться не стал и недолго думая закрепил за ними в своем хозяйстве холодный артсклад. Чтоб служба медом не казалась.

— Вот сейчас и проверим всё на условиях, приближенных к боевым, — удовлетворенно потер полковник ухоженными ладошками, как муха лапками перед обедом.

Меня как чертик дернул.

— Осмелюсь спросить, господин полковник, наступающую роту обстреливать из пулеметов мишенной команде также прикажете?

Тяжелый взгляд полковника меня просто ударил.

— Не умничайте, фельдфебель, без особого на то приказа.

Я и сократился.

Как и следовало ожидать, обстрел проволочных заграждений шрапнелью ничего не дал.

А впереди таких маршевых рот, для которых колючая проволока перед окопами становилась прочней крепостной стены, ожидалось на полигонную учебу много.

С этим надо было что-то делать. Но как устроен «Змей Горыныч», который применяется для преодоления такого заграждения в Российской армии, я не знал. Видел один раз из башни БТР его действие на учениях и впечатлился. За пять минут мы получили вполне сносный проход для бронетранспортеров всей мотострелковой роты в пяти рядах минированной колючей проволоки.

И совсем я не помнил, как такие заграждения проходили в моем мире в Первую мировую войну. Это вообще самая малоизвестная война для нашего населения. Наверное, оттого, что большевики ее тупо слили, завершив, по словам самого Ленина, «позорным и похабным» Брестским миром, предав в этой войне всех своих союзников буквально накануне общей победы.

Помнил только, что отравляющие газы не принесли желаемого эффекта.

Впрочем, как и первые танки.

Даже артиллерия крупных калибров оказалась бессильной против обороны с глубоко эшелонированной полевой фортификацией.

Сумели преодолеть такой позиционный тупик только ко Второй мировой войне созданием специальных штурмовых саперных частей и предельной концентрацией артиллерии на участке прорыва. Но опять-таки вначале была идея глубокой операции, и только потом стали считать потребные на нее ресурсы. А здесь пока все ресурсы усиления размазывают ровным слоем по фронту. Всем сестрам по серьгам, чтоб не обижались.

Поэтому, плюнув на лысины стратегов из генерального штаба, я по вечерам взялся за облегчение фронтового быта простого солдата.

Первым моим делом на ниве изобретательства стал проект нормальной ременно-плечевой системы по принципу старой советской — Y-образной. С дополнением второго патронного подсумка.

Затем облегчение ранца, для чего я предлагал толстую тяжелую кожу заменить плотным легким брезентом. Телячья шкура с шерстью на его крышке оставалась — она хорошо работала в дождь, отводя потоки воды от носимых вещей, не давая ранцу промокнуть. Даже собственноручно сшил образец. В качестве наглядного примера предельно тотальной экономии сшил также нормальный русский сидор, только с ремешками по бокам для шинельной скатки.

Предложил укоротить штык, как избыточно длинный и неудобный для разворота в окопах, и вместе с ножнами особой конструкции дать каждому солдату разборные ножницы для резки проволоки, по примеру штыка от автомата Калашникова. С той самой знаменитой квадратной дыркой. Потому как одни уставные кусачки на взвод — это заранее списать половину взвода в убитые.

И конечно же представил проект малой пехотной лопатки, которую многие ошибочно называют саперной. И написал обоснование, почему ею необходимо вооружить каждого рядового бойца.