Генерал-капитана несло. Не каждый день он, наверное, мог выступать перед такой красивой девушкой, как Ингеборге. С полным раскрытием роскошного павлиньего хвоста «латинского любовника». Да еще чтобы тебя ТАК слушали, как это умеет делать прекрасная литовка.

— Есть у нас и военно-морской флот из двух сторожевиков, гордо называемых корветами, пара речных мониторов и десантная баржа класса «река-море». И скоростные катера береговой охраны. С десяток. Баржа большая, может разом перевезти центурию с приданной техникой. Кораблями командуют «капитаны моря». А всем испанским флотом — капитан-командор «Большого залива», который есть заместитель бригадного генерала. Базируется флот в Кадисе. В Виго, точнее в акватории около Виго, только один сторожевик несет вахту посменно. А в Кадисе — и база флота мощная. А вот верфи — в Виго, где и строятся суда на сторону по заказам. В основном каботажники класса «река-море» до двух тысяч тонн. Или речные пароходы — те уже колесные. Как правило, металлический каркас, обшитый деревом. По нашему развитию пока технологии девятнадцатого века более востребованы. Правда, с современной аппаратурой навигации.

Нет, я еле сдержался, чтобы не хрюкнуть. Понимаю, что у «каждой Машки свои замашки», а у каждой страны свои традиции. Тот же Колумб назывался в Испании «адмиралом моря-океана». Но адмирал «Большого залива» — это очень по-русски слышится. Слишком сильные алкогольные аллюзии.

— А что на том берегу Рио-Бланко? — спросила Ингеборге, поощряя однорукого вояку (вот уж точно: «Я старый солдат и не знаю слов любви») на откровенность, граничащую с выдачей военной тайны.

— Здесь в Виго ходит паром через реку для колесной техники. На другом берегу — литовский анклав, а вот выше литовского анклава, севернее Южной дороги, в горах и долинах на большой территории живут басконы, васконы, гасконы, васкогадосы, эсгасконы, наваррцы и прочие эскалдунаки — Басконская федерация называется. Народ очень добродушный и гостеприимный, если только ими не командовать. Числятся они в Ордене за нашим анклавом, но с очень большой автономией. Вплоть до собственной роты горных стрелков с бронетехникой по штату, включая легкие танки «Шеридан». Держат при бригадном генерале в Мадриде в качестве офицера связи своего особого адъютанта в чине гранд-майора. Равно как и своего государственного секретаря в чине федерального гранда — при нашем президенте. Живут в основном животноводством, виноградарством и табак сажают. Скоро традиционная ярмарка в Кадисе будет, и они на нее привезут изумительные по вкусу сыры: и из козьего молока, и из овечьего, и из коровьего. Разве что из птичьего молока они сыр не делают, сеньорита.

И повернувшись ко мне, продолжил тему:

— Кстати, Хорхе, и табак для вашей любимой «Конкисты» именно они выращивают, как и мой трубочный. У всех других на Новой Земле так хорошо это пока не получается. А баски через пару лет обещают еще один сорт запустить в коммерческий оборот — «Хуан Элькано» называется.

— Кто такой Хуан Элькано? — нахмурила лобик Ингеборге.

— Сеньорита, мне стыдно за вас. — Паулино уже слегка лицедействовал в брачной игре бабуинов. — Как можно не знать того капитана, который довел до дому первую кругосветную экспедицию Магеллана после его смерти? Это все равно что Колумба не знать. Кстати, Элькано был баском. Впрочем, как и все капитаны каравелл Колумба.

— А где фасуют этот табак в сигареты? — вмешался я, спасая Ингеборге от запрессования в комплекс неполноценности интеллектом главного местного мента.

— Здесь, в Виго, — тут же откликнулся Паулино.

— А запастись ими можно? — выдал я свое затаенное еще в Порто-Франко желание. — Желательно по оптовым ценам. Не для продажи. Тильки для сэбэ. — И тут же поправился по-английски. — Исключительно для собственного потребления.

— А много надо?

— Да так… блоков сто.

— Ну вы и курите, Хорхе! Это же на два года хватит одному человеку, если считать по блоку в неделю. Здоровье надо беречь.

— Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет. Дай бог мне бы на год хватило. Ну так как?

— Надо подумать. — Генерал-капитан обхватил своей единственной ладонью свой единственный подбородок.

— Если подумаете, то я вам продам из трофеев несколько радиостанций «Харрис». Тоже по льготной цене, — начал я торг.

— «Харрис» — это интересно, — сказал Паулино. — Я дам вам записку к генеральному директору табачной фабрики. Обычно мы не продаем «Конкисту» на сторону, пока не насытим внутренний рынок, но он сделает для вас исключение. А вы подарите ему «Календарь Зорана». Он же не получал его бесплатно, как я, — смеется.

— Легко, — ответил я.

— Вот видите, как все хорошо устраивается, когда люди понимают друг друга, — многозначительно улыбнулся генерал в усы.

— А вы тут, как я посмотрю, очень влиятельный человек, — подпустил я немножко лести.

— Не совсем. Просто в табачной фабрике у меня четырнадцать процентов капитала. И я там председатель совета директоров как самый крупный акционер.

Новая Земля. Европейский Союз. Город Виго.

22 год, 4 число 6 месяца, вторник, 14:30.

Наконец-то я навестил Наташу в госпитале. Правда, прорваться туда смог, только запустив вперед Ингеборге, которая все и разрулила.

Мне дали на свиданку десять минут, и ни секундой больше. Под надзором. И то хлеб.

И вот я наконец-то весь в белом гостевом халатике рассекаю по коридору первого этажа сефардского госпиталя, выдерживая направление на Наташкин кубрик. В одной руке у меня корзинка со свежими фруктами, по дороге закупленными на рынке. В другой — большая чайная роза, которую я без зазрения совести срезал через кованую решетку одного симпатичного особнячка. Также по дороге со стрельбища.

А на лице — дурацкая улыбка ребенка, который наконец-то сделал, что хотел и чего ему давно не разрешали.

Наташку о моем приходе своевременно предупредили и, думаю, держали-то меня столько времени на улице непременно для того, чтобы дать девчатам ей на лицо марафет навести. «Боевая раскраска» получилась несколько вульгарной, на мой вкус, но Наташка хоть не истерила оттого, что плохо выглядит в моих глазах.

И стул заранее поставили мне возле ее кровати.

Позаботились.

Лучше бы удалились, а то встали парадом вдоль стеночки: медсестра, очередная карга-санитарка, Ингеборге, Буля и Альфия. Ну, и фиг с вами, золотые рыбки. Это вам всем развлечение, а мне — жизнь.

Сел, улыбаясь и глядя в огромные Наташкины глаза, подсунул чайную розу ей под нос, слегка поводя цветком под ноздрями, приговаривая:

— Понюхай, чем пахнет. Узнаешь запах?

Наташа втянула воздух ноздрями и ответила неопределенно:

— Цветком и свежестью.

— Дурочка, — засмеялся я, — тобой пахнет.

Дурацкая шутка, конечно, но настроение девушке я поднял. Вон как заулыбалась во все тридцать два зуба.

— Чего пришел?

Ты гляди, на комплименты девушка нарывается, видать, действительно на поправку пошла.

Вздохнул и сказал, что думал, несмотря на зрителей у стены:

— Пришел сказать, милая, что люблю тебя. Что жду не дождусь, пока тебя отсюда выпишут. Что скучаю по тебе до того, что ты мне постоянно снишься. И еще — сказать тебе спасибо от всех нас за твой подвиг, который всех спас. Мы все твои должники.

Наташка взяла мою руку с цветком в ладошку:

— Спасибо тебе, Жорик, что не бросили меня тут одну.

— Разве можно тебя тут бросить? Окстись. Тем более одну. Ты со мной, милая, пока смерть не разлучит нас. В болезни и здравии, в богатстве и бедности.

— Что вы тут будете делать, пока я в госпитале валяюсь? — проявила Наташа интерес к нашему бытию.

— Ждать, пока ты не выздоровеешь. Без тебя никто никуда не поедет.

И смотрим друг другу в глаза.

И млеем от близости.

И хорошо нам.

Наверное, про такие минуты и говорят, что это счастье.

— Все, время, — вторглась в наше приватное пространство медсестра.