Вдруг девочка Алена вскрикнула:

— Ой! А я придумала!

— Что придумала?

— Пополам съедим и пополам посмотрим.

— Как так пополам?

— Купим одно эскимо и один билет. Эскимошку пополам съедим и билет пополам порвем. Ты одну половину зверинца посмотришь, я другую.

— Не пустят, а съесть можно.

— Почему не пустят?

— Потому что пополам. На карусель можно пополам? Нельзя! На качели можно? Нельзя! И в зверинец нельзя!

— Нет, можно, нет, можно! Карусель нельзя пополам разделить, а зверей можно. Вот, например, ты на зайца посмотришь, а я на льва. Я от льва отвернусь, ты от зайца, я — от слона, ты — от тигра.

— А я и на льва хочу смотреть.

— Ну, ты только будто бы не посмотришь. А по правде все увидишь. Он же большой. Отворачиваться будешь и посмотришь.

— Если так, конечно. Только, чур, эскимошку поровну кусать.

— Ага. Ты сверху откусишь, я снизу.

— Хитрая какая! Низ-то толще.

Купили эскимо и задумались.

— А как же мы поровну откусим? — спросил Сашка Деревяшкин. — Вдруг у тебя рот больше, значит, ты больше откусишь.

— Да, а вдруг у тебя? У тебя и зубы вон какие большие.

— Ну, давай враз кусать. Раз, два, три!

Они быстро стукнулись лбами, носы влипли в мороженое, а в рот ничего не попало.

— Нет, давай по очереди, — сказал Сашка Деревяшкин.

— Давай. — Девочка Алена откусила и передала эскимо Сашке Деревяшкину. Он тоже откусил и замер, вытаращил глаза:

— Ой, Аленка! Воробей-то, воробей какой!

Девочка Алена закрутила головой:

— Где, где? — и в это время Сашка Деревяшкин откусил эскимо лишний раз.

— Так нечестно, нечестно! — закричала девочка Алена, заметив Сашкино жульничество, и заплакала, затопала ногами.

Сашка Деревяшкин терпеть не мог девчоночьих слез, при виде их сильно краснел.

— Ну, не буду больше, ну, чего ты, Алена, не реви, не реви. А то дразнить буду. Плакса-вакса-королек — жарена капуста…

Девочка Алена не слушала его и ревела. Сашка Деревяшкин подумал и сказал:

— Хорошо, хорошо. Ешь одна, целиком. Только не реви.

Он еще подумал и добавил:

— Все-таки я мальчик.

Девочка Алена сразу успокоилась, вытерла слезы и принялась за эскимо, неторопливо обсасывая его.

Сашка Деревяшкин помрачнел, отстал от девочки Алены, затолкал руки в карманы. Про себя считал, сколько уже раз откусила Алена, наконец не вытерпел, махнул рукой на то, что он мальчик и должен уступать девочке, дернул Алену за косичку, потребовал:

— Дай откусить.

Девочка Алена снова хотела заплакать, но тут они услышали громкий крик:

— Сюда, сюда! Ребятишки!

Они повернулись на крик — на крылечке старой покосившейся избушки размахивал руками страшный старичок: вместо головы у него была рыжая необъятная борода, тоненькие ножки, тоненькое туловище, тоненькие ручки. Сашка Деревяшкин схватил девочку Алену, и они помчались.

Бежали, бежали, пока не увидели Конную площадь, толпу ребятишек на ней и огромного слона, поднявшего хобот к небу.

— Думаешь, это кто? — отдышавшись, спросила девочка Алена.

— С бородой-то?

— Ага.

— Ясно, кто…

Девочка Алена приложила палец к губам. Они пошли к кассе и купили один билет в зверинец. Разорвали его пополам и молча протянули половинки тетеньке-билетерше.

Та удивленно и строго подняла брови:

— Это еще что за обрывки?

— Это не обрывки, тетенька, — вежливым, сладким голоском сказал Сашка Деревяшкин. — Это два полбилета…

— Да, тетенька, да, — подтвердила девочка Алена.

— Вы мне голову не морочьте! — сурово и громко заметила билетерша.

— Тетенька, ну правда, это половинки нового билета. Правда, правда! — Голос у девочки Алены задрожал от сдерживаемых слез.

— Мы же не какие-нибудь… — мрачно пробубнил Сашка Деревяшкин. — Она в левую сторону пойдет, а я в правую. Каждый на свою…

— А ну-ка, посторонись! Ну-ка, отойди! — Билетерша отодвинула их в сторону, к веревочной изгороди. Девочка Алена заплакала, а Сашка Деревяшкин насупился, надулся и надолго замолчал.

Мимо проходили парами детсадовцы.

Мальчики и девочки, взявшись за руки, пели:

Воспитательницы останавливались возле входа, отсчитывали пары и отдавали билетерше длинные полосы синих билетов. Затем догоняли свои группы, крича на ходу:

— Младшая, ждите у клетки льва! Средняя, соберитесь у жирафа! Старшая, смотрите бегемота!..

Девочка Алена заплакала еще горше, увидев счастливых детсадовцев. Она прямо-таки умывалась слезами и говорила:

— Да-а, Сашка! Из-за тебя все. Они все посмотрят не напополам. Без мороженого обошлись. И младшая группа посмотрит, и старшая. А мы, а мы-ы? Хоть и старше старшей и даже подготовительной старше, ничего не увидим…

Сашка Деревяшкин молчал, и девочка Алена удивилась сквозь слезы: почему он ее не жалеет и не уговаривает. Она попридержала слезы и оглянулась — Сашки не было. Девочка Алена старательно потерла глаза, из-под ладошки оглядела всю Конную площадь — Сашка Деревяшкин исчез.

Вдруг она услышала совсем рядом громкий шепот:

— Алена! Стройся быстрее!..

«Ах вот что!» — хотела удивиться девочка Алена, но удивляться не было времени. Оказывается, перед тетенькой-билетершей выстроилась еще одна колонна, но уже бывших детсадовцев, которую Сашка собрал и организовал, пока девочка Алена ревела. Бывшие детсадовцы как один потратили свои гривенники на ириски, на красненьких леденцовых петухов, на палочки желтой серы, на кедровые орехи и, конечно, на мороженое. Колонна эта не пела, зато дружно чмокала, обсасывая леденцы и ириски, громко жевала серу и весело шуршала обертками эскимо. Сашка Деревяшкин скомандовал:

— Хватит жевать! Запевай!

Колонна бывших детсадовцев запела:

Запела так громко и весело, что тетенька-билетерша зажмурилась, заткнула уши, помотала головой и закричала:

— А ну, живей проходите! Всех зверей перепугаете! А воспитательница где?

Сашка Деревяшкин махнул рукой на какую-то тетеньку, идущую сзади, и будто бы позвал ее:

— Марья Антоновна! Марья Антоновна! Быстрее! А то не пустят нас!

Но билетерша устало вздохнула и устало приказала:

— Живо, живо. Никуда ваша Марья Антоновна не денется.

Бывшие детсадовцы мгновенно разбежались, рассыпались по зверинцу. Лишь девочка Настя сказала грустным, тихим голосом:

— Саша, мы очень нехорошо поступили. Надеюсь, ты понимаешь это? Давай больше так не делать. Я, например, обещаю: никогда, никогда в жизни не буду покупать ириски, даже если никуда никакого билета не надо.

Сашка Деревяшкин обиделся:

— Ну и выходи назад, раз стыдно. Чего же тогда пошла?

Девочка Настя возразила:

— Но ведь это в первый и последний раз. Я же слово даю. Притом важно понять, Саша, что так больше делать нельзя.

— Привет! — сказал Сашка Деревяшкин. — Привет тебе! Бежим, Алена!

И они побежали. Остановились у клетки льва. Долго молчали, разглядывая его. Наконец девочка Алена вздохнула:

— Жалко его, правда? Худой такой, бедненький.

Лев действительно выглядел неважно. Он так отощал, что мослы чуть ли не прорывали шкуру, шерсть свалялась, посерела, желтые тусклые глаза ввалились и нет-нет да заволакивались слезой — видимо, лев в эти минуты вспоминал вольную жизнь или своих стареньких родителей, потерявших единственного сына.

Сашка Деревяшкин тоже вздохнул и, подражая отцовскому голосу, сказал солидным баском:

— Возить возят везде, деньги берут, а накормить толком не могут.