А еще здесь было слишком холодно.

– Проходи, не стой в дверях, – послышался неподалеку голос Рейнена. Она повиновалась. Алхимик стоял у большого стола, на котором лежало что-то длинное и темное, и глядел на Фаби спокойно, словно знал, что она посвящена во все тайны принцессы. – Твоя госпожа скоро прибудет?

– Да, – пробормотала компаньонка, отчего-то смутившись.

– Подождем… – Ворон вздохнул. – Кто-нибудь видел, как ты сюда шла?

Фаби невольно улыбнулась:

– Смеетесь? Никто из живущих в Облачной цитадели не обращает внимания на маленького воробья. То есть они меня видят, конечно же, но почти сразу забывают, даже если встреча длилась несколько дольше обычного… Иногда кажется, что это какое-то проклятие.

– Быть незаметным не так уж плохо, – философски заметил Рейнен. – Порою даже полезно. Если о тебе сразу забывают, то ты можешь позволить себе некоторые вещи, недоступные всем остальным.

– К примеру? – спросила Фаби, не скрывая удивления, – с ней еще никто и никогда так не разговаривал, даже Ризель. – Ох, простите мою настойчивость, мастер…

– Ничего страшного, мне нравится твое любопытство. Я всего лишь хотел сказать, что ты можешь беспрепятственно смотреть и слушать, а после – делать выводы. Полезно, не так ли? Иногда люди выдают секреты, сами того не желая… о-о, да у тебя на лице написано, что секретов и впрямь раскрыто уже немало.

Она покраснела. Ворон сказал чистую правду – именно череда тайн, случайно переставших быть таковыми, и привела Фаби сюда, – но кое-что в его словах ей очень не понравилось. Получалось, что она не столько слушает и смотрит, сколько подслушивает и подсматривает, узнавая то, что для ее ушей и глаз не предназначено.

– Нет-нет, я вовсе не собиралась шпионить! – запротестовала девушка. – Это же отвратительно!

Ворон промолчал, но ей ответил другой голос, показавшийся смутно знакомым:

– Да… – прошелестел он чуть слышно. – Отвратительно… ты права…

Рейнен резко повернулся к столу за своей спиной, и Фаби с ужасом поняла, что лежащий там длинный и темный предмет – магус, закутанный в черный плащ. Тот, кого принцесса навещала накануне ночью…

«Все-таки Хаген здесь, – подумала она. – Он – книга из письма. Но что же произойдет дальше?»

Видеть раны пересмешника по-настоящему, не во сне, было очень страшно, и все же Фаби сумела не отвернуться и не выдать свои истинные чувства.

– Живучий, – пробормотал Рейнен с легким удивлением. – Вы все такие, оборотни.

– А что… была возможность… убедиться?

Алхимик усмехнулся.

– Я очень долго живу на этом свете, у меня было много возможностей. – Он вдруг протянул руку и положил ладонь на лоб Хагена. – Так-так, дружище, у тебя жар. Если бы не принцесса, если бы ты не очутился здесь, тебе не суждено было бы увидеть рассвет.

Он произнес это так спокойно, будто речь шла не о жизни, а о каком-то пустяке – сломанной игрушке, прорехе на рукаве, пятнышке на скатерти. Алхимик видел немало смертей, и еще одна его ничуть не пугала, а Хаген, как показалось Фаби, уже устал страдать. Она даже не пыталась представить себе, какую боль ему пришлось терпеть.

Чего же они ждут?..

Где-то поблизости с негромким скрипом отворилась дверь и послышались шаги. Фаби напряглась – а вдруг это не Ризель? – но ее страхи, к счастью, оказались напрасны. Принцесса наконец-то пришла, и с ней была та самая девушка, которую Фаби уже случалось видеть дважды, наяву и во сне.

– Хаген! – воскликнула она, увидев пересмешника, и тотчас же ринулась к нему. – Ох, Заступница, что с тобой сделали! Сейчас, я сейчас, ты только чуть-чуть потерпи…

– Не надо… – прошептал раненый и с трудом поднял изувеченную руку, при взгляде на которую Фаби замутило. – У тебя… нет ни одного… эликсира…

– Это пустяк, – торопливо ответила целительница, но пересмешник нашел в себе силы ей возразить:

– Не пустяк… капитан меня убьет… не трать силы зря… пожалуйста!

– Он прав, – вмешался Рейнен, до сих пор наблюдавший за происходящим со стороны. – Сам я не целитель, но тайны вашего ремесла знаю все до единой. Тут слишком уж тяжелый случай… Ты же не хочешь умереть вместо него? Впрочем, я говорю глупости. Вы, служители Эльги, всегда готовы отдать свою жизнь в обмен на чужую.

Ловким движением алхимик выудил то ли из потайного кармана, то ли прямо из воздуха небольшой флакончик, заполненный прозрачной жидкостью, и протянул целительнице, которая смотрела на него с подозрением.

– Вот, держи.

– Что это? – ровным голосом спросила Эсме. – Я не приму неизвестное снадобье, да еще и из рук ворона.

– Изумительно, ты ведь только что собиралась умирать, – парировал Рейнен. – Захоти я тебя прикончить, уже сделал бы это. Ну же, милая, не упрямься! Потом, когда выпадет возможность, я постараюсь объяснить, отчего оно прозрачное. Кстати, его название – «Слезы Эльги».

Она промедлила всего лишь мгновение, а потом выхватила флакончик из протянутой руки алхимика, открыла его и осушила одним глотком. Фаби отчего-то вздрогнула, как будто ждала, что целительница тотчас же рухнет замертво, но этого не случилось: Эсме лишь пошатнулась, взглянула на свои ладони, словно с ними произошло что-то странное, и прошептала чуть слышно:

– Я в сознании… но так не бывает!

– Бывает, – сказал алхимик. – Давай же, сотвори чудо!

И чудо случилось. Фаби даже не заметила, в какой момент Ризель подошла и встала рядом, – она смотрела на целительницу и не верила тому, что видела. Золотисто-черный туман окутывал кисти рук Эсме, растекался по телу Хагена, меняя его на глазах: исчезли ожоги, незаживающие язвы от кандалов, бесчисленные раны… Иногда пересмешник вздрагивал – похоже, лечение тоже причиняло боль, – но все же было заметно, что силы возвращаются к нему. «Вот это плохо, – пробормотала Эсме, задержав ладони над его ребрами с левой стороны. – Но я справлюсь». Потом она перешла к его рукам – сломанные пальцы выпрямлялись, серо-черная кожа постепенно приобретала здоровый цвет.

– Достаточно! – Хаген приподнялся на локтях и попытался отодвинуться от целительницы. – Хватит, ты и так много сил на меня потратила!

– Лежи спокойно, – ровным голосом ответила девушка. Глаза целительницы были закрыты, но это не мешало ей все видеть. – С этим снадобьем я смогу исцелить еще пятерых… Ох, дело дрянь! Что с твоим лицом?

Оно, как теперь видела Фаби, было не просто разбито: вся левая сторона оплыла, словно подтаявший от тепла воск. Пересмешник выглядел как старик, которого хватил удар. Фаби вспомнила, о чем говорила Ризель в тот день, когда они с Хагеном впервые встретились. Вспомнился ей и его испуг…

– Уж что есть, то есть, – сказал он, отворачиваясь. – Рана затянулась много дней назад, ты ничего не сумеешь сделать. Я не буду просить о невозможном.

– Невозможного не обещаю, – помедлив, проговорила Эсме.

Она легонько толкнула пересмешника, заставив его лечь обратно на стол, а потом с ее ладоней полилось такое яркое сияние, что Фаби, Ризель и Рейнен ненадолго ослепли. Когда к ним вернулось зрение, Хаген уже сидел на краю стола, свесив ноги, и изумленно ощупывал лицо кончиками пальцев. Он выглядел почти так же, как год назад – резкие, но по-своему красивые черты, чуть прищуренные глаза, высокие скулы. О перенесенных страданиях напоминало лишь одно: левый угол рта был чуть оттянут вниз, словно на губах оборотня застыла вечная кривая усмешка.

«Теперь он будет таким всегда», – поняла Фаби.

– Из-звини, – запнувшись, сказала Эсме. – Это все, что я смогла.

Она пошатнулась, чуть не упала, и Хаген торопливо спрыгнул со стола, чтобы поддержать свою спасительницу. Одновременно он беглым взглядом окинул собравшихся, и Фаби поняла: сейчас начнется новый разговор.

– Зачем? – спросил пересмешник, обращаясь к Ризель.

Фаби посмотрела на госпожу – та по-прежнему молчала и, похоже, не знала, что ответить спасенному пирату, своему несостоявшемуся убийце и слуге, выполнившему необыкновенно сложный приказ. Самой компаньонке казалось, что ее высочество уже разъяснила все причины там, в тюремной камере, но Хаген, вероятно, об этом забыл или решил, что вчерашняя беседа привиделась ему в бреду. Его подозрительность была вполне обоснованной.