Она говорит о фотографии. Восторженно и любовно, словно о чем-то сокровенном. Приоткрывает с опаской дверь в сердце, но я без приглашения вхожу, захлопываю и закрываю на ключ, забирая его себе. Ливия говорит о каком-то парне, называя своим учителем, о странах, в которых побывала, о работе фотографа. Иногда я уточняю то или иное слово, чтобы понять термин, но практически молчу, проникая в ее мир. Там по-домашнему уютно, светло и пахнет счастьем. В моей скромной обители витает другой запах — разочарований, спертый и застоявшийся. Захотела бы Ливия оказаться там, откуда надо бежать, не оглядываясь?

Ливия практически не говорит о семье, только о работе, упоминая название кафе, где подружилась с неординарной особой. Она улыбается, когда рассказывает о Вивьен. Я улыбаюсь в ответ, теснее прижимая девушку к себе. Прикрываю глаза, чувствуя себя довольно непривычно. Необычные ощущения расползаются по телу и грузом оседают на сердце. Только с Ливией я могу бытьтаким. Она не догадывается, как далеко может зайти.

Невольно вспоминаю время, проведенное со Слэйн Хэйс, морщась. Они совершенно разные, как небо и земля, как солнце и луна, как утро и ночь. Я тоже говорил с Хэйс, но чаще мы обкуривались и были под кайфом, болтая о малозначащей ерунде. Я не хотел ее узнавать. Она была такой же мертвой, холодной — никому не нужный сорняк, почва от которого не приносила плоды. «Звездная пыль» создавала прекрасную иллюзию не идеального мира. Стенки немели, как и сознание — я отключался, уходил, мне нравилась искусно созданная разноцветная Вселенная под названием Забытье. Сраный час под воздействием кокаина чувствовал себя живым, но туман развеивался, и я вновь превращался в аморфный кусок дерьма. С каждой ушедшей секундой все не имело смысла: друзья, концерты, музыка… жизнь.

Ливия, словно волшебный цветок, поселившийся в душе и пустивший побеги. Цветок, которым хотелось любоваться и вдыхать целебный аромат, насыщаться и чувствовать, как он убирает яд из крови, сердца. В районе солнечного сплетения становилось жарко от переполняющих эмоций, и пальцы сильнее впивались в мягкую ткань. Ливия накрыла мою руку своей, и по венам пронеслась эйфория. Это сложно — не сорваться.

Она спрашивает, что произошло нового, но я молчу. Я не знаю, что рассказать. О том, что потерял внутренний вкус и решил получать его извне, чтобы жизнь не казалась пресной? Или о плотных графиках, сводящих с ума безмозглых фанатках, тупом сексе, не приносящего должного удовлетворения? Она хочет увидеть, как я скатился? Я молчу, раздумывая над словами, потому что редко с кем говорю по душам. Вообще, есть ли такие люди? Хмурюсь и осознаю, что даже друзья не знают, с кем общаются. Я могу многое поведать о каждом, но что скажут они? Оззи — душа компании, бабник, пьяница и полный пофигист? Они скажут только то, что видят.

Ливия знает, какой я, и эта простая истина не дает покоя. После встречи с Арин я пришел именно к ней, потому подсознательно знал, что Ливия будет спасательной веревкой, согреет простуженную душу и отнимет пульсирующую боль.

Как хорошо, что она не видит моих глаз, потому что поймет и разгадает, что там скрыто. Почему перед ней я…

— Габриэль?

Я люблю тишину, но больше то, как она произносит мое имя с трепетом и благоволением. Сжимаю с силой глаза и вымучено улыбаюсь. «Если я неравнодушен тебе, Ливия, поймешь ли то, что скажу?»

— Иногда люди теряют вкус к жизни.

Она напрягается: этот ответ ее явно не устроил.

— Чтобы вновь почувствовать, они погружаются в сны, или уходят в другие миры, где видят то, что желают.

Ливия перестает гладить мою руку, и я ощущаю ее непонимание и беспокойство.

— Это ведь все вымышленное, ненастоящее, они обманывают себя, — с горечью в голосе шепчет она. Рука перемещается на ее щеку, поглаживая, а губы складываются в грустную улыбку.

— Что, если им проще жить иллюзиями? — пальцы путаются в ее шелковистых волосах, как противоречивые чувства внутри. — Когда человек одинок и впускает в свой мир что-то новое, неизведанное, он не понимает, как с ним поступать. Пытается найти альтернативу, но настолько привык жить в выдуманном измерении, выбирая то, что проще.

— Видимо, я не понимаю твоей философии, Габриэль, — в голосе Ливии слышится боль и решимость. — Такие люди несчастны, моральные калеки, сами гробят свою жизнь, вместо того, чтобы развязать петлю, они ее завязывают туже и накидывают на шею. Я не знаю, почему люди теряют вкус к жизни, ведь она дана нам всего лишь раз, чтобы прожить счастливо, но они ограждают себя сами, не давая даже надежды, чтобы им кто-то протянул руку. Жизнь всегда сложная, а они выбирают то, что проще: бессмысленная смерть или фантазия. Так поступают безвольные слабаки, сдавшиеся и положившие добровольно голову на плаху.

Я задумываюсь над пробирающими словами Ливии, которые вылетают стрелами и попадают в вены. Разговор поворачивает не в то русло, слишком темное и вязкое — не хочу топить Ливию вместе с собой. Прикрываю глаза и достаю из кармана сигареты, почти глотая ядовитую отраву.

— Габриэль, — с трепетом говорит девушка, а я смакую теплые нотки в своем имени. — Смотри, как красиво, просто невероятно.

Я приоткрываю глаза, выдыхая серыми клубами дым, а перед глазами неизвестный художник рисует кистью по лилово-фиолетовому полотну, оставляя темные разводы. Поворачиваю голову, видя восхищенный по-детски наивный взгляд Ливии. Солнце просыпается и сонно дарит лучики, освещая наши лица. Она любуется рассветом над Тихим океаном, а я — ею.

Запоздало вспоминаю о том, что нас все-таки могут застукать, и оглядываюсь: ранних пташек, в виде собачников или спортсменов, не наблюдается, хотя мы находимся где-то неподалеку от Пасифик-Палисейдс и моего пентхауса. Ливия прикрывает рот ладошкой, зевая, и на меня обваливается осознание, что мы проговорили всю ночь. Сначала долго упоенно целовались, потом говорили, точнее, в основном это была Ливия, я ведь немногословен, когда дело касается личного. Встаю и тянусь, хрустя шеей и немного онемевшими конечностями. Чувствую любопытный взгляд Ливии на теле и вспоминаю о тату, сделанных после пребывания в Нью-Йорке и нашей встречи. Вопросы готовы вот-вот политься из ее уст, но на удивление Ливия молчит, щупая глазами исписанную кожу.

— Лишь утратив всё до конца, мы обретаем свободу, — произношу, добавляя в голос равнодушия.

— Ты поклонник Чака Паланика и «Бойцовского клуба»? — немного удивленно протягивает Ливия, и через пару секунд ее пальчики проводят по надписи сбоку. Я многозначительно хмыкаю и с нескрываемым сарказмом говорю:

— Нет, мне просто было не хрен делать и занесло в тату-салон.

— Я тебе говорила, что ты плохой актер? — в тон мне отвечает Ливия.

— Ты говорила, что я отменный актер, — изображаю оскорбление, но девушка лишь усмехается.

— Видимо, за два года твои навыки ухудшились.

— А ты стала экспертом в этом? — ухмыляюсь и провожу пальцами по спутавшимся волосам. Ливия наблюдает за этим и затем, будто опомнившись, прямо смотрит в глаза.

— В моей работе приходится видеть насквозь людей.

— И что же ты увидела, Ливия? — я склоняю голову, и несколько прядей падает на лоб. Щеки девушки немного розовеют, и она отворачивается, кидая через плечо:

— Думаю, лучше поговорить об этом потом.

— В более интимной обстановке? — насмехаюсь, следуя за ней к машине и без зрительного контакта зная, что она сердится. Мне нравится ее злить, но Ливия лишь молча садится в автомобиль.

— Не хочешь узнать значение второй?

Она безразлично дергает плечом, подавляя новый зевок, и на меня тоже накатывает сонливость.

— Фраза, скорее всего, на ирландском, а я не полиглот, знаешь ли.

— Потому что сделана чисто для меня, — загадочно произношу и ловлю заинтересованный взгляд карих глаз.

— Тогда зачем мне знать, если это личное?

— У нас ведь была ночь откровений? Почему бы и нет, — говорю бесстрастно, выруливая на полупустынную трассу.