И причиной ее страданий являлась любовь, которая не смогла спасти семью от разрушения.
Любовь к музыке.
Она не могла вздохнуть полной грудью и взлететь, потому что я и отец лишили ее чувства полета, лишили ее мечты и крыльев. Она существовала, но не жила.
***
Она всегда говорила, что я буду музыкантом. Они часто спорили с отцом, кем же их чадо станет. На мой седьмой день рождения она подарила гитару и сказала, что я будущий Джимми Хендрикс.
— Mamaí, а кто такой этот Джимми?
— Он великий гитарист, mo aingeal.
— Эйрин, не выдумывай. Он наследник компании, а не наркоман, — смеялся отец, покачивая головой.
Сент Лавлес являлся потомком обедневших аристократов, переселившихся из Англии в Эдмонтон и сделавший успешный бизнес в сфере нефтепромышленности. Он был принципиальным, строгим и серьезным мужчиной, который унаследовал от своих предков любовь к труду, богатству и хорошей жизни.
Я не понимал, как Арин могла полюбить человека, который был лишен элементарного — душевности. Она — бедная пианистка-самоучка, он — бизнесмен, помешанный на работе и деньгах. Что их объединяло?
— Почему ты так говоришь? Джимми Хендрикс великий гитарист-виртуоз. Его называют феноменом, музыкальным гением и человеком, изменившим рок-историю…
— Эйрин, не начинай, — хмыкал многозначительно отец, отпивая из бокала вино, и махал рукой, мол, не говори бред.
— Он может сам выбрать свой путь, — возражала Арин. Я только непонимающе переводил взгляд с одного на другого родителя.
— Эйрин, — тон отца менялся и становился черствым. — Это не обсуждается. У него большое будущее в компании. Младший Лавлес не станет посмешищем и позором семьи. Я строил годами бизнес, руководить которым будет мой сын.
— Позором?
Они снова начинали бурно обсуждать мое будущее. Я убегал в комнату и ждал, пока их дебаты прекратятся. Потом Арин приходила и крепко обнимала меня перед сном, что-то ласково шепча на ухо.
— Почему вы с папой ругаетесь? — спрашивал ее.
— Потому что у нас с папой разное мнение, малыш.
— Почему?
— Потому что любовь непростая вещь, как и твой папа.
— Почему?
Она тихо смеялась и целовала меня в лоб, путаясь пальцами в волосах.
— Любовь нужно подогревать или она может остыть. Тебе же больше нравится теплая еда, чем холодная?
Я согласно кивал головой и зевал, ее голос меня умиротворял и уносил в мир Морфея.
— Так и любовь, mo aingeal: чувства могут резко вспыхнуть и так же быстро затухнуть.
— Как спичка?
— Как спичка, mo aingeal. Теперь спи.
Она пела колыбельную Secret Garden, и я засыпал в ее нежных объятиях. В маминых объятиях.
— Пусть всегда будут ангелы, наблюдающие за тобой. Наставляющие каждый твой шаг, охраняющие тебя от несчастий, сохраняющие от любых падений. Пусть ты будешь приносить любовь, и пусть ты будешь приносить счастье, будешь любим до конца своих дней. А теперь, засыпай, я не буду мешать тебе, я присела ненадолго и пою…
Ее прекрасный голос оберегал во снах, как ангел-хранитель, но даже ангелы-хранители могут покидать нас в трудную минуту…
***
Однажды я проснулся ночью и испугался: ночник не горел, меня окружила темнота, а ее не было рядом. Когда я шел к комнате родителей и собирался открыть дверь, услышал, как они разговаривают на повышенных тонах и остановился, поглядывая в щель.
— Мы это уже обсуждали, Эйрин, — устало говорил отец.
— Да, но ты не можешь так поступить со мной.
— Как?
— Неужели ты не видишь, что я умираю?
— Что за глупости ты говоришь, Эйрин. Ей Богу, ты напоминаешь ребенка, у которого отобрали игрушку.
— Так и есть, ты решил отобрать у меня свободу, я задыхаюсь, мне нужен кислород, понимаешь?
— Такие разговоры утомляют, у меня завтра важная встреча, давай обойдемся без ссор и не будем портить друг другу настроение?
— Ты не понимаешь меня, Сент.
Я услышал приближающиеся шаги и отступил.
— Без взаимопонимания сложно жить двум совершенно разным людям. Я приняла тебя таким, какой ты есть, так почему ты забираешь у меня то, что я люблю?
— Эйрин, это выглядит по-детски, куда ты идешь?
Она остановилась и повернулась, я мог видеть только ее стройную спину и распущенные белокурые волосы.
— Однажды ты поймешь, что нельзя надевать удавку на людей, принуждать к чему-то, потому что они освобождаются и уходят, но будет слишком поздно.
— Эйрин…
Дверь распахнулась, и она тихо сказала, замечая меня:
— Мo aingeal? Почему ты не спишь? Пойдем.
Как давно я стал для нее обузой и удавкой? Когда еще был эмбрионом? Или когда она поняла, что я отнимаю у нее мечту?
***
В этот день была сильная гроза, ветер завывал за окном, гром не переставал греметь, а небо разрезали яркие вспышки.
Меня разбудил жуткий грохот, и я помчался в комнату родителей, но их там не оказалось.
— Где ты была?
Я замер возле приоткрытых дверей в кабинет отца и прислушался.
— На концерте, ты ведь знаешь.
— Что это за ночные концерты, Эйрин? Хватит лгать!
Арин сидела в кресле, отец ходил по комнате, скрестив руки на груди. Рукава его белой рубашки были подвернуты, на столе стоял стакан с недопитым виски и бутылка. Ситуация напряженная и не для детских ушей и глаз, но я стоял на месте, наблюдая за происходящим. На Арин было платье кофейного цвета чуть ниже колен, а на шее повязан зеленый шарф, подчеркивающий глубину ее зеленых глаз. Она очень нервничала и постоянно отводила взгляд в сторону.
— Почему ты молчишь, черт возьми? — заорал отец и ударил кулаком по столу.
Я подпрыгнул и хотел вбежать в комнату, защищать ее, но вовремя остановился, слыша фразу:
— Мне предложили место в труппе.
— Что?
Пауза, казалось, длилась вечность, а не секунды.
— Есть один известный пианист, музыкант, у него своя труппа. Они путешествуют по миру со своими концертами.
— Стоп, стоп, стоп… то есть ты общалась с мужчиной, не поставив меня в известность?
— Он всего лишь попросил сыграть для него.
— Сыграть для него, — повторил тихо отец и подошел к Арин.
— Да, он сказал, что у меня талант, большой потенциал, его надо раскрывать, я могу стать известной пианисткой…
— То есть изменяла мне?
— Что? Что ты такое говоришь?
— Чего тебе не хватает, Эйрин?
— Тебя. Мне не хватает тебя прошлого. Того, которого я когда-то полюбила, — шептала она, смахивая слезы.
— Поэтому ты легла под музыкантишку? Пока я езжу по встречам, ты расставляешь ноги, чтобы получить место в жалкой труппе?
Я только услышал звук пощечины и увидел, как отец прижимал ее к себе, схватив за волосы. Меня всего трясло, но я боялся даже шелохнуться.
— Как давно ты изменяла мне?
— Я не изменяла! Отпусти, мне больно!
— Хочешь все разрушить, Эйрин?
— Этого хочешь ты, Сент. Я всего лишь люблю музыку и прошу глотка свежего воздуха. Всего лишь…
— Ты ведь играешь каждый день…
— Но музыку слышат только стены и пустота, а я хочу, чтобы меня услышал весь мир.
***
Она ушла, кинув напоследок фразу «Ta bron orm»(Я сожалею, прости).
Лгунья. Я не верил ни единому ее слову.
Никогда не забуду, как громко захлопнулась дверь, и в моем сердце поселилась обида. Разочарование. Опустошенность.