Колючка отступила и обняла себя за плечи, будто защищаясь.

— Ты… ты… у меня нет слов, — невнятно бормотала она и мотала головой. — Тебе недостаточно? Пришел поиздеваться? Добить меня?

— Почему ты не сказала?

Я видел только ее силуэт, освещаемый луной. Темнота придавала этому моменту грусти и драмы. Полумрак скрыл слезы Ливии и взгляд, который можно понять без слов. Мне хотелось прошептать «Спасибо» за то, что ночь прятала мои настоящие эмоции. Нельзя позволять рушить свои стены, защиту, открывать дверь и впускать в свой одинокий мир. Потом сложно отпускать людей, если они уходят.

— Что? — удивленно спросила девушка.

— Почему ты не рассказала раньше, Ливия?

Тихий вздох. Ее руки и плечи медленно опустились.

— Ты считаешь, что такое говорят каждому? Думаешь, я бы сказала это человеку, который унижал меня изо дня в день? Кому нужны чьи-то проблемы, а? Уж точно не такому самовлюбленному и высокомерному парню, как ты, который не знает, что такое сострадание к ближнему и уважение.

Бля, я не знал, черт возьми. Я не могу влезать в голову каждого и читать мысли! Я не гребаный телепат! Почему она этого не поймет?

— Мы друг другу никто. Нанятый работник и клиент. Сложный, избалованный тип, помешанный только на себе и удовлетворении собственного эго.

Самое смешное в этой ситуации, что я молча слушал, какой мудак. Что ж, пусть выговаривается, если ей от этого станет легче. Я прекрасно знал, что вел себя, как кусок дерьма, и не собираюсь оправдывать свои неблагочестивые поступки по отношению к Ливии. Сначала я хотел просто поиграть с ней и разнообразить скучную жизнь в отеле, потом это перешло в третью мировую войну, финал которой стал полной неожиданностью. Я бы даже сказал, он вышел эпическим.

— Да, Ливия, ты совершенно права: мне вообще плевать на людей, на их проблемы, на их мнение обо мне, но ты могла хотя бы объяснить…

— Что объяснить? — перебила девушка, повышая голос и подходя ближе. — Что в нашу первую встречу я согласилась помочь, потому что мне нечем было заплатить за квартиру, а братьям поесть? Хочешь послушать о моей ничтожной жизни?

Хах, черт… Неужели все настолько хреново? От этого факта становилось еще паршивей. Стыд теперь верховенствовал над всеми чувствами, подавляя и подчиняя себе, а мне хотелось только одного — придушить его и избавиться. В ее добродетели я видел отражение безобразия своих собственных пороков.

«Не желая меняться, порочный человек всегда враждует с праведником».

— Или, может, хочешь узнать, почему я согласилась работать уборщицей на Манхэттене в роскошном отеле, убирая использованные презервативы и приборы личной гигиены?

Девушка стояла почти вплотную, подняв голову и смотря прямо в глаза.

— Ливия…

— Когда я приходила убирать твой номер, я думала о деньгах, ты прав. Постоянно заставляла себя терпеть унижения ради одного — ради семьи. Все. Доволен? Я не оправдала твоих радужных ожиданий. А теперь выметайся.

— Ты могла высказать это раньше, а не терпеть. Я не Ник Маршалл, который мог слышать мысли женщин и знать, о чем думает каждая, — сердито бросил в ответ. (отсылка к х/ф «Чего хотят женщины»)

— Даже если бы слышал, тебе было бы плевать, — фыркнула колючка, издавая саркастический смешок.

— Я не так ужасен, как ты думаешь, Ливия.

На несколько секунд повисла тишина, которую нарушало ее прерывистое дыхание. Девушка отвернулась и дернула плечом.

— Все время ты старательно доказывал обратное. И знаешь, хорошо справлялся с этой задачей. Я поверила тому, что ты моральный урод, и в тебе нет ничего хорошего.

— Даже у морального урода есть друзья и принципы.

— Тогда мне их жаль.

В этот момент что-то сломалось внутри. Так отчетливо хрустнуло, что можно было услышать. Моя защита дала трещину? Я схватил ее за плечи и встряхнул, приближая лицо и чуть ли не касаясь носа.

— Думаешь, у меня такая охрененно беззаботная жизнь? Если есть дохерища денег, это не значит, что все легко и классно, — вырвались болезненные слова, сидевшие внутри многие годы — осколки далекого прошлого.

— Мне все равно. Твоего поведения это никак не оправдывает, — с ненавистью кинула Ливия, обжигая своим горячим дыханием

— А я не оправдываюсь, Ливия. Я такой, какой есть, и меняться не собираюсь.

— Отлично. Ты знаешь, где выход из моего номера, — она пыталась вырваться, но пальцы сильнее впились в ее плечи. — И жизни, — выплюнула, спустя пару секунд.

— Мне жаль, — тихо произнес, ослабляя хватку и проводя невесомо ладонями по ее рукам. — Мне жаль, что я не узнал раньше. Мне жаль твоего младшего брата.

Слова пропитали атмосферу вокруг нас. Это напоминало исповедь: исповедь ночи и луне, о своих недостатках, изъянах… несовершенстве. Исповедь человеку, которому нужно было протянуть руку помощи.

— Мне не нужна твоя жалость, — ее голос оборвался на мгновение. Ливия глубоко вздохнула и чуть тверже добавила: — Лучшее, что ты можешь сделать — это избавить меня от своего присутствия.

Она отвернулась и отступила, увеличивая между нами дистанцию в несколько тысяч километров. На этой лирической ноте разговор подошел к завершению. Я знал, что сделал слишком мало, и слова — это всего лишь пустая оболочка, ничто, если их не сдержать и не подкрепить поступками. В ее глазах я был ничтожеством, обычным бабником и эгоистом. Я им являлся, но почему-то… возникло огромное желание совершить что-то правильное, хотя бы раз.

Я хотел уже покинуть небольшой номер Ливии, оставив наедине с грустными мыслями, но замер у дверей. Перед глазами стоял образ мамы, уходившей из дома, и ее брошенная напоследок фраза. Всего несколько слов, мимолетное мгновение, которое мучает всю жизнь. Прикрыл глаза и сжал руку в кулак. Я не все сказал…

— Ливия, — негромко пробормотал и сглотнул, набираясь решимости. Я этого никогда никому не говорил. — Ta bron orm… (ирл. я сожалею, прости)

— Что? — непонимающе переспросила она.

Губы превратились в едва заметную улыбку, и на душе потеплело. Я это почувствовал, когда произнес короткую фразу. Несколько слов, а насколько проще и легче.

Люди злы в той мере, в какой несчастны. Нам причиняют боль, мы причиняем ее другим — замкнутый круг. От нас ждут прощения, и мы тоже хотим, чтобы нас прощали за проступки. Искупление в совершении грехов.

Наверное, мама точно так же ждала прощения от меня все годы, как я ждал прощения от Ливии.

Ливия

Я пару минут смотрела бессмысленно на дверь и недоумевала, что он сказал. Это ирландский? Что он имел в виду? Произнес с такой интонацией… трепетной, даже грустной. Будто извинение…

Да нет, бред. Оззи не мог сказать что-то нормальное, кроме мата и оскорблений. Он вообще не способен просить прощения.

Я устало рухнула на постель и закрыла глаза. Сил вообще никаких не осталось, после напряженного разговора. Как так случилось? Он последний человек, который должен был узнать о моей «сладкой» жизни и проблемах. Это напоминало бурный, горный, неуправляемый поток, который выплеснулся только из-за того, что мне стало больно и обидно. Даже, если в нем вдруг проснется совесть, я не хочу иметь с этим человеком ничего общего, не хочу его видеть и как-то пересекаться в будущем. Поэтому… Поэтому утром надо сходить к Санди. Меня ждет либо увольнение, либо менеджер сжалиться, и я снова буду убирать обычные номера. Может, звезды сойдутся так, и мне повезет?

«Ты неудачница, Лив, не забывай», — подумала перед тем, как провалиться в сон.

Утром меня ждал сюрприз, и я бы не сказала, что он оказался приятный. Из сна вырвал стук в дверь. Если бы я не была сонной и расторопной, сразу бы поняла, что это может быть только один человек, который не понимает фраз «убирайся, выметайся, избавь от своего присутствия».

Передо мной стоял Оззи и держал в руках две чашки с ароматным кофе, запах которого приятно щекотал нос и заставлял желудок скрутиться в узел. Я протерла глаза и нахмурилась, встречая его бодрый взгляд. Чего он так лыбится?