Не Габриэль требовал спасения, спасаться надо было мне. Давно. Потому что сложно спасать от самого себя человека, который спасения не желает.

После дня рождения Лавлес не изменял своей привычки и незаметно улизнул, не отвечал на смс, а звонить я не решалась. Со слов Джи я знала, что он не появлялся в Пасифик-Палисайдс, как и на студии. Он вообще забыл, что является частью «Потерянного поколения».

— Син расстроен, — грустно вздыхает подруга, когда мы говорим по телефону. — Он не показывает этого, но я чувствую. Закрывается часто в своей комнате вдохновений и что-то наигрывает до утра. Один раз я увидела, как все помещение было завалено исписанными листками, табулатурами. Ливия, — почти умоляюще твердит Джи, а я тяжело взираю на снег за окнами. Скоро Рождество. — Если Оззи снова появится, поговори с ним, ладно?

Но Габриэль не появился и не перезвонил. Не прислал даже короткого рождественского или новогоднего сообщения. Ничего.

Рождество и новогодние праздники я провела с Розой и Виджэем в Нью-Йорке. Встретилась с Симоной и ребятами в «L'anima» за душевными разговорами, когда прилетела моя любимая кучерявая взбалмошная француженка. Позднее мы сидели в моей квартирке с пиццей, мартини и обсуждали жизнь. В груди разливалась такая тоска, которая просилась на волю, поэтому я поделилась переживаниями с Ви. Она смотрела на меня, как на душевнобольную, даже у виска покрутила.

— Ты в своем уме, amie? — негодующе протянула Вивьен, стреляя искрами из голубых глаз. — Я думала, ты уже давно забила на этого неудачника. Да чего ты вообще ждешь от наркомана с многолетним стажем?

Опускаю грустно взгляд на пол и невнятно бормочу:

— Он просил не отпускать его, я хотела всего лишь помочь.

— И? Да клал он на твою помощь, Ливи! — говорила с заметным французским акцентом подруга, недовольно поджимая губы и сдувая курчавую прядь. — Пойми, другое у наркоманов мышление, особенно у тех, кто принимает кокаин. Да это, черт возьми, практически невозможно вылечить! Это ведь не грипп: выпил таблетки, полежал, пропотел пару дней — и как новенький. Иногда даже реабилитационные центры бесполезны. Хорошо, если бы он хотел лечиться, но это ведь не так? — Ви перевела дыхание и скептически взглянула на меня, понурившую голову. — Мой совет, на который ты как всегда наплюешь, — обиженно добавляет она. — Перестань быть матерью Терезой, douce. (с франц. милая). Ты же не супергерой, чтобы спасать мир?

На самом деле, это очередные розовые очки — Вивьен в который раз оказалась права. И случай в ЛА наглядно все подтвердил. Мне казалось, что наше общение как-то положительно влияет на Габриэля. Да ни черта! Мне всего лишь казалось.

Прилетев в Лос-Анджелес на переговоры с одним модным журналом в конце января, я даже не предполагала, что судьба столкнет с Лавлесом. Забавно, где-то подсознательно, я все же подозревала: именно так произойдет. Щекотавшее внутри нехорошее предчувствие не давало спокойствия.

Встретилась с Сином и Джи, поболтала, проанализировала ситуацию, когда посмотрела в потемневшие и уставшие сапфиры Эванса. Ничего не стоило объяснять — за Сина говорили глаза и подавленное состояние. Джи подбадривала и всячески поддерживала любимого. Но если так подумать: что чувствует человек, когда лучший друг разрушает то, чего ты добивался годами? Возводил шаг за шагом крепкий фундамент, не косой и кривой, который даст сразу трещины. Они избавились от контракта и Купера, но группу ждала проблема куда серьезнее. Больно смотреть на угасающего и утратившего искру музыканта.

Я отыскала на карте примерный маршрут к стеклянному замку Лавлеса, арендовала автомобиль (благо, права получила) и ринулась навстречу неизвестности. Если его там нет — ничего страшного, попытка не пытка. Если все-таки Лавлес топит горе в алкоголе и наркотиках… Чем больше я думала, тем меньше хотелось ехать в капкан к монстру. Прибавила громкости в проигрывателе, собрала всю решимость и вжала педаль в пол — будь что будет.

Дом вынырнул неожиданно из-под зелёных макушек высоких елей и сосен. Все такой же величественный, одинокий и Богом забытый на отшибе скалы. Притормозила и заглушила двигатель, выбираясь из авто. Дом признаков жизни не подавал, внутри затесалась досада. Все же интуиция подсказывала, что Лавлес здесь, в своем отчужденном замке. Обошла здание и поднялась на веранду, заглядывая в стекла и видя свое подавленное лицо. Огорченно вздохнула и предприняла последнюю попытку — дернуть за ручку окна. Чудо ли это, или ошибка Габриэля — неважно, зато я попала в дом.

Знакомый интерьер никак не изменился, навевая старые воспоминания и медленный танец. Признаки пребывания гитариста обнаружились на столе в виде пепельницы с кучей окурков (не только сигарет) и пустых бутылок из-под алкоголя на полу. Какие-то пластиковые контейнеры валялись на барной стойке, в раковине — немытая посуда. Одним словом — свинарник. Да и запах стоял специфический, без противогаза лучше не соваться.

Признаки жизни есть, но Лавлеса — нет. Я еще раз обошла все помещения, заглянула в ванную комнату, даже там подмечая зубную пасту, щетку, полотенца на кафельной плитке и мусорку… со шприцами. Больше минуты смотрела на них, не моргая и не доверяя собственному зрению. Невозможно. Нынешние чувства ни с чем не сравняться со страхом, который я испытала в Неаполе. Это не страх, а безысходность. Еле отвела потерянный взгляд и прикрыла тихо дверь, нервно сглатывая.

Никаких доказательств больше не требовалось, чтобы осознать очевидный факт: я знала, в каком состоянии увижу Габриэля. Мечущиеся по комнате глаза замерли на незаметной лестнице. Я сразу же преодолела несколько ступеней, замедляя ход. Переступать порог и видеть аналогичную ситуацию — или еще хуже — желания не возникало, но я переборола отвращение и зашла в просторное помещение. Пустое. Только на окнах развевались полупрозрачные занавески, будто испуганные призраки.

Габриэль лежал посреди комнаты, свернувшись калачиком и поджимая к груди колени. Рядом валялись какие-то непонятные предметы и недопитая бутылка абсента. Прижала руки к груди и сделала неуверенный шаг, задерживая дыхание. Я впервые чувствовала такую неоднозначную гамму эмоций: разочарование, гнев, скорбь, жалость. Они смешались в странный коктейль, давая незабываемый эффект прозрения.

Он пошевелился и отрешенно взглянул в мою сторону, щурясь.

— Ты… ты что здесь… забыла, — слабым голосом пробормотал Лавлес. Мутно-зеленые глаза постепенно наполнялись ясностью и агрессией. — Я тебя не звал.

— Я не собака, чтобы меня звать, — твердо произнесла, неотрывно наблюдая за его скрюченным телом в положении эмбриона.

— Да, собака умнее и понимает команды, в отличие от тебя, — злобно прошипел Лавлес, принимая сидячее положение. Он точно не ходил в душ пару дней, судя по немытым свисающим грязно-светлым прядям, щетине и затравленному взгляду.

Скрестила руки на груди, вовсе не боясь очередного всплеска гнева. Мне хватало его равнодушного выражения. Наши разговоры на протяжении последних месяцев напоминали фикцию, а его звонки, сообщения, приезды — нелепость. Моя чаша терпения треснула, разлетелась по всей комнате. Я считала, что она разбилась еще в больнице, после фразы «Мне не нужна ты». Не-е-ет. Оказывается, у меня стальные нервы, но сейчас я чувствовала каждой клеткой — это конец. Никакие жалобные слова не повлияют на мое решение. Никаких распахнутых настежь дверей — там не проходной двор.

— Жалкое зрелище, — произнесла, не скрывая горечи в голосе. — Таким ты видишь свое будущее?

Он опустил голову и стал чесать голые руки. Бледная кожа с внутренней стороны была покрыта царапинами, будто он раздирал ее до крови неоднократно. Прикрыла глаза, сжимая дрожащие пальцы, и сделала глубокий вдох.

— Я скажу Сину, чтобы он тебя забрал…

— Проваливай.

— Тебе нужна помощь, — настойчиво повторила и вскрикнула, когда рядом с головой пролетела бутылка и встретилась со стеной, разлетаясь на осколки.