Сутки, чтобы вновь ощутить на себе всю тяжесть прошлого, вернуться на несколько лет назад и сидеть в палате, держа за руку дорогого человека. Всего лишь сутки, чтобы разрушить хрупкую иллюзию привычной жизни. Я будто плыву по Стиксу и вижу лицо Коди, все больше отравляясь водами проклятой реки. Голоса загробного мира затапливают сознание, но я держусь за тонкую нить… Она возвращает в палату, где разум постепенно проясняется.

Я все-таки уснула, за спиной послышались шаги и строгий голос:

— Мисс, я же говорил, чтобы вы ехали домой и отдохнули. Ему поставили специальный укол: в ближайшее время он не проснется.

— Да, но…

Доктор Коулман настойчиво повторил, будто для трехлетнего ребенка:

— С ним будет медсестра. Вам сразу сообщат, когда Габриэль придет в себя, незачем наносить вред здоровью. Подумайте о себе.

Странно, но я забыла о своей жизни, сузив мир до одного человека. Оставлять одного Габриэля не хочется. Ребята уехали, родители… Им, кажется, нет дела до сына. Сердце ноет, когда взгляд ненароком задевает бледное лицо с острыми скулами. Завтрашние съемки уже поздно отменять, поэтому я молча киваю, сжимая кулаки.

— Хорошо, дайте мне пять минут.

Мужчина вздыхает, то ли с облегчением, то ли с сочувствием, и выходит. Смотрю на спящего Габриэля, аккуратно гладя спутавшиеся пряди, шепчу «Возвращайся» и ухожу. Реальность встречает вспышками фотокамер и градом вопросов. Я забыла, что он — публичная личность, поэтому не сразу осознаю весь ужас за воротами. Пячусь обратно, натыкаясь и сталкиваясь с людьми, прижимаюсь к стене. Даже думать не хочу о кошмаре, который творится в прессе. Прикрываю глаза, чувствуя, как внутри все заполняется беспокойством и страхом.

Дыши. Дыши. Папарацци — это последнее, чего стоит бояться.

— Девушка, вам плохо? — раздается рядом озабоченный голос. Медсестра с бумагами в руках хмуро вглядывается в мое лицо.

— Н-нет, все в порядке, — нетвердо говорю и кошусь с опаской на вход. Девушка перехватывает мой взгляд и поджимает сердито губы.

— Совсем обнаглели, не дают покоя, — она делает паузу и внимательно смотрит на меня. — Можете выйти через черный вход, если не хотите попасть в их лапы. Только не уверена, что они о нем не пронюхали.

Медсестра коротко объясняет, как выбраться из больницы, и спешит по своим делам. Непослушными пальцами роюсь в сумочке, шагая по коридору, но телефон разряжен. Лишенный ясности мозг не дает сигнала вернуться и заказать такси по стационарному, поэтому я благополучно попадаю на съедение гиенам, караулящих у дверей свою жертву. Возможно, в другой раз я бы не растерялась, вела себя более сдержано, хладнокровно, но стресс и боязнь за Габриэля ослабили защиту и бдительность. Встречаю жадные взгляды без капли сострадания и сочувствия, беспомощно вжимаю голову в плечи и оглядываюсь по сторонам в поисках такси. Но действует закон подлости — желтых автомобилей поблизости нет. Чувствуя мой осязаемый страх и тревогу, папарацци, не теряя ни одной драгоценной секунды, преграждают дорогу. Они выкрикивают наперебой, заглушая друг друга, пока мое сердце выдает под ребрами чечетку.

— Ливия, прокомментируйте состояние Оззи! Это из-за наркотиков он оказался в больнице?

— Почему другие участники говорят, что это недомогание? Фанаты ждут правды, пусть не кормят ложью!

— У нас есть сведения, что вы вместе летали в Ирландию. Подтверждаете информацию? Как давно вы скрываете связь?

— Ливия, ответьте на вопрос!

— Ливия, расскажите подробности вашего романа! Вы ведь познакомились, когда работали уборщицей в «Crosby». Неужели это любовь с первого взгляда?

— Достоверный источник сообщает, что Оззи помогал вам деньгами, оплачивая дорогостоящую операцию в одной из лучших клиник Нью-Йорка. Чувства вспыхнули после пожертвования столь внушительной суммы?

Я спотыкаюсь, чуть не падая на асфальт, и судорожно хватаю ртом воздух. За что? Почему в людях столько жестокости? Все сдавливается, горит и разрывает от тоски и слез. Они добиваются этих эмоций на моем лице. Ждут, когда из глаз польется водопад и нужная информация. Из последних сил вскидываю руку, замечая желтое пятно в сером серпантине авто. Ногти впиваются до боли в кожу, в носу, горле печет от непролитых слез, но я все еще стою на ногах и на моих бледных щеках ни капли слезинки. Не дождутся. Они безжалостно кидают мою душу на асфальт и с удовлетворением топчут, исполняя победоносный танец. Провокационные вопросы впиваются шипами, больно царапая и раздирая швы. Вены вскрываются сами, обнажая каждый миллиметр моей потрепанной и уничтоженной жизни.

Такси проглатывает онемевшее тело и вместо адреса студии, я называю водителю совершенно другой. Где ветер выслушает и поймет печаль, где я смогу дать волю эмоциям и обрету маленькую свободу в городе небоскребов. Где ТЫ не дал мне упасть и вдохнул силы. Я справлюсь. Я справлюсь, ради Коди, тебя и себя.

Последнюю неделю я живу в кошмаре. Мое имя обрастает каждый день слоем грязи, которая засыхает и закрывает свет, погружая во мрак, где скоро не появится проблеска. Город превращается в хищные джунгли, а каждый шаг контролируется ненасытными кровососами. Не хочу открывать глаза, не зная, что принесет очередной день. Какую сплетню придумают на этот раз, какой скелет выставят на суд миру. Это пустяки в сравнении с тем, что Габриэль еще без сознания, но каждая новость выбивает почву из-под ног. Моя жизнь выносится на обозрение в первой полосе желтой прессы, становясь далеко не личной. Они крадут драгоценные воспоминания, сдабривая хорошей порцией мусора. Зачем писать о предложении известного фронтмена, если есть куда более пикантная тема, которая привлечет больше внимания.

Хуже всего, что это повлияло на работу в отрицательном ключе. Я старалась сфокусироваться на съемках, но даже здесь ждала засада — все мысли кружились вокруг Габриэля. Это стало причиной некачественно выполненной работы, чего раньше никогда не происходило. Некоторые клиенты даже отменяли фотосессии, отказываясь сотрудничать — информационный штурм повлиял на их мнение и словно зомбировал. Поэтому я взяла перерыв, чтобы обдумать дальнейшие действия и выход из творившегося ужаса.

Ребята пострадали не меньше от беспринципных папарацци. Они старались не появляться на публике во избежание компрометирующих вопросов. Я держала с ними связь исключительно по телефону и виделась только в больнице, где мы собирались каждый вечер.

В один из дней я сидела на студии Элои, рассматривая снимки, над которыми он сейчас работал, и чувствовала на себе сочувствующий взгляд. Леруа прекрасно знал о шумихе в прессе и сплетнях, бомбивших по всем фронтам. Фотограф тихо выслушал и сказал, что рано или поздно все забывается, как ситуация с Габриэлем. Сейчас звезды сошлись так, что надо переждать и перетерпеть, показать силу воли и стойкость. Кажется, моя жизнь только и проходит под этим девизом. Знаю, что я не единственный человек с проблемами, но как же я устала… Устала от душевных терзаний и переживаний, от каждодневной борьбы за следующий день. Когда же в моей жизни наступит штиль?

— Мне поступило интересное предложение от заказчиков из Франции. У них небольшой, но довольно популярный журнал, — разворачиваюсь заинтересовано к мужчине, который над чем-то глубоко задумался, посматривая на ворох снимков. — Проект «Времена года». Поездка по разным странам, чтобы показать на фото изменения одного и того же места весной, летом, осенью и зимой. Помнишь художников-импрессионистов? Эдуард Мане, Клод Моне, Огюст Ренуар. Игра света и тени на картинах в разное время суток? Похожая задумка и здесь. Ведь утром все выглядит иначе, чем, скажем, в полдень или на рассвете.

— Я согласна, — не раздумывая, отвечаю и вижу, как фотограф лукаво улыбается, но не отрывает взгляда от фотографий.

— Ты же понимаешь — это работа не на один месяц…

— Конечно, но я хочу попробовать, — «хочу отпустить ситуацию и не вариться в котле из стресса, волнения, тревоги и прочих отрицательных эмоций, которые только все больше угнетают». Я знаю, что это прекрасная возможность посвятить себя работе и заняться чем-то положительным. А в связи со сложившейся ситуацией путешествие по странам кажется отличным предложением.