Но послушайте…

Чего Вам не хватает? У Вас есть все: изящество, богатство, красота, знатность, природное очарование, утонченное воспитание.

Вы сами — живое счастье, следует ли отдавать его кому-то, кто его не стоит и не понимает?

Имейте в виду, Антуанетта, даже здесь, вдали, я готов выслушать Ваши признания, даже издалека я постараюсь все увидеть и предвидеть.

Всецело Ваш душой и телом

Амори.

P.S. Обратите внимание на этого Филиппа. Я знаю его, он способен Вас полюбить.

Мало того, что он крайне смешон сам, он еще может поставить другого в неловкое положение. Он похож на машину, которая медленно разогревается, но разогревшись, может взорваться со страшным шумом.

Откровенно говоря, не эту прозу я хотел бы видеть рядом с Вашей поэзией".

Дневник господина д’Авринъи

"Наконец-то Бог внял моей мольбе, и я начинаю чувствовать в себе разрушительное действие болезни, которая через восемь или девять месяцев неизбежно сведет меня в могилу.

Надеюсь, я не оскорбляю Бога тем, что позволю себе умереть от болезни, посланной им. Я только повинуюсь ему, вот и все.

О Боже, да сбудется воля твоя на земле и на Небе.

Мадлен, жди меня".

Антуанетта — Амори

"6 января.

Как Вы умеете говорить о любви, Амори, как Вы ее чувствуете! Каждый раз, перечитывая Ваше письмо, а я перечитываю его много раз, я в задумчивости говорю себе: ^"Как счастлива была женщина, жизнь которой освещала такая страсть, и печально, что это редкое сокровище нежности и преданности, накопленное Вами, отныне пропадает без пользы. Вы советуете мне выезжать, посещать свет, поискать там друга, чтобы заменить утерянные привязанности; но не разочаровываете ли Вы меня заранее, Амори?

Встречу ли я среди тех, кто мог бы сказать мне слова любви, такого друга, какого встретила Мадлен? Этот друг принадлежит ей и после смерти. Разве можно найти в наше время такое рыцарское самоотречение, такое благородное сердце? Меня окружают ни к чему не стремящиеся политики и скучающие бездельники.

Не произносите имена Ромео и Джульетты среди этой скудоумной и прозаической толпы, Амори. Ромео и Джульетта — это мечта поэта, а не реальность этой жизни.

Все мое достояние пойдет бедным, дорогой брат, а моя душа обратится к Богу. Вот моя судьба, Амори. Вот почему я и смешлива и насмешлива. Смех избавляет от раздумий, насмешка мешает жаловаться.

Но эта тема слишком грустная, поговорим на другую.

Другая тема — это г-н Филипп Овре.

Вы угадали, Амори, Филипп Овре меня любит. Слава Богу, он не признавался мне в любви, он слишком сдержан и осторожен, чтобы осмелиться на такой поступок. Но, откровенно говоря, это бросается в глаза, а когда я делаю такие открытия, я не могу молчать. Не осуждайте меня, Амори.

Да и зачем мне молчать?

Ах, да, Вы считаете, что он может поставить меня в неловкое положение.

Дорогой Амори, Вы находитесь в двухстах льё отсюда и от правды.

Если бы Вы могли видеть хоть одну секунду этого беднягу, понять, как он жалок передо мной, Вы бы поняли, что он скорее способен повредить своей репутации, чем репутации кого-либо другого. Если он осознает свою страсть, то, несомненно, он борется с ней.

Иногда что-то начинает терзать его и он торопливо просит разрешения удалиться, как будто боится, что его обвинят в любви ко мне. Я склонна думать, что он опасается за чистоту своей души.

В остальном он скорее стеснен, чем стесняет, и когда он играет в вист с г-ном де Менжи, у него такое страдальческое выражение лица, что мне жаль его.

И поскольку это совсем не опасно, оставьте мне мою жертву, Амори: я вам обещаю, что только через полгода, не раньше, робкий Филипп осмелится пробормотать слова, похожие на признания.

Я даже не стала докучать г-ну д’Авринъи описанием этих вздохов, не имеющих продолжения.

Впрочем, мой бедный дядя стал еще более мрачным и замкнутым, чем прежде.

И я боюсь, о Боже, что он скоро последует за своей дочерью.

Но ведь от хочет этого, не так ли? В этом его счастье.

Все равно, я буду плакать, когда он будет счастлив…

Я должна сказать Вам, Амори, вот о чем: я убеждена, что дядя смертельно болен. Только ли это скорбь? Или она породила какую-то болезнь?

Я расспросила об этом молодого врача, г-на Гастона, вы его знаете и доверяете ему, Амори. Он мне ответил, что большое душевное потрясение, в котором человек замыкается, особенно в определенном возрасте, несет в себе зачатки разрушения всего организма. Он мне назвал две или три болезни, какие могут возникнуть из-за постоянного состояния печали и нежелания утешиться, и спросил, нельзя ли ему хотя бы немного поговорить с г-ном д Авриньи.

"Пяти минут будет достаточно, — сказал он мне, — чтобы установить симптомы болезни г-на д Авриньи, если для недуга нет другой причины, кроме горя ".

Первого числа, приехав в Виль-д'Авре, я попыталась устроить эту встречу.

Я сказала дяде, что доктор Гастон, один из его любимых учеников, которого он ввел в придворный штат, нуждается в консультации по поводу болезни одного своего пациента. Но он не дал себя обмануть этой уловкой.

"Да, — сказал он, — я знаю эту болезнь и знаю больного. Но скажи доктору, дитя мое, что все лекарства бесполезны и болезнь смертельна ".

Я заплакала, а он добавил:

"Утешься, Антуанетта, если ты интересуешься этим больным. Как бы ни развивалась болезнь, он проживет еще четыре или пять месяцев. Тем временем вернется Амори ".

Боже мой! А если мой дядя умрет в Ваше отсутствие и я окажусь одна, совсем одна!

Вы желали иметь спутницу, Амори, чтобы вместе с ней восхищаться полями и городами? Но разве не еще больше нужен мне друг, который разделял бы со мной печали и слезы?

У меня есть такой друг, но огромное расстояние разделяет нас, а его горести разделяют нас еще больше.

Амори, что Вы там делаете?

Как Вы можете приговаривать себя к одиночеству, которое тяготит Вас так же, как меня? Что хорошего быть чужим для всего окружающего?

Амори, если Вы вернетесь, мы сможем страдать вместе.

Возвращайтесь, Амори…

Ваша сестра Атуанетта".

Антуанетта — Амори

"2 марта.

Господин де Менжи сказал, что один из его племянников проезжал через Гейдельберг и узнал, что Вы живете в этом городе.

Поэтому я пишу Вам в Гейдельберг, Амори, и надеюсь, что это письмо будет счастливее предыдущих и я получу на него ответ.

Боже милосердный, что происходит с Вами! И почему Вы прячетесь от тех, кто Вас любит?

Знаете ли Вы, что уже почти два месяца мне неизвестно, где Вы живете, да и живы ли Вы?

Клянусь, если бы я не была женщина, я бы поехала Вас искать, и, уверяю Вас, Амори, я бы очень быстро Вас нашла, как бы хорошо Вы ни спрятались.

Я Вам написала три письма. Вы их получили? Получите ли Вы это, четвертое? В каждом письме я Вам писала о моей растущей тревоге.