Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— Ах, Морис, — отвечала Фернанда, покачав головой, — сколько лет жизни я готова отдать ради того, чтобы стать для вас этим ангелом и оказывать на вас такое высокое влияние!

И в самом деле, словно в подтверждение того, что говорил Морис, щеки молодого человека порозовели, на губах появилась краска. В глазах его отражалось уже не жаркое пламя, пламя лихорадки, а ласковый отблеск умиротворенной мысли, разумная искра, и слезы счастья придавали ей еще большую яркость.

— Я сейчас здесь, подле вас, Морис, — продолжала Фернанда, — чтобы употребить мой авторитет, мою власть в ваших интересах, в интересах вашей жены, вашей матери, — и тут же добавила, сделав ударение на этой последней фразе, — наконец, в интересах всей вашей семьи.

— В таком случае, говорите скорее, — сказал Морис, — чтобы я знал, чего мне бояться и на что надеяться.

Нетерпение, проявленное Морисом, предупредило Фернанду о том, что говорить следует с осторожностью. То, что ей предстояло ему сказать, было настолько важно, что она невольно вздрогнула, ее охватило смятение при одной мысли о возможных последствиях ее слов: они несомненно убьют ту глубокую радость, что, можно сказать, чудом вернула силы ослабленному горем молодому организму. Здоровье, жизнь, будущее Мориса зависели от этого последнего разговора. Вера Фернанды пошатнулась, по телу ее пробежала дрожь.

— В чем дело? — воскликнул Морис. — Вы храните молчание, вы дрожите. Во имя Неба, объяснитесь, Фернанда. Говорите, Фернанда, заклинаю вас.

Мужество — это дар Небес, который Господь Бог посылает нам, дабы поддержать нас и направить в самых крайних случаях, приходит на помощь силам физическим, когда они оставляют нас. Вот почему праведные люди обычно бывают мужественными. Праведность — это старшая дочь мужества.

Мысленно обратившись к Богу, Фернанда обрела мужество продолжать, не уклоняясь от избранного ею пути и не нарушая взятого на себя обязательства.

Она черпала силы там, где надеялась получить поддержку, вооружившись всеми возможными средствами, чтобы одолеть собственное сердце, победить не Мориса — победить самое себя.

— Увы, Морис! — сказала она, чувствуя дрожь в коленях. — Не считайте меня сильнее, чем я есть на самом деле. Нет, какую бы власть мы ни имели над собой, с какой решимостью ни подавляли бы свои чувства, при больших потрясениях и вследствие длительного волнения неизбежно наступает время, когда стойкость изменяет нам, когда твердость, с какой мы противостояли горю, теряет силы, когда пружины нашего хрупкого организма ослабевают и когда кажется, что все наше существо вот-вот рассыплется прахом. Решимость поддерживает, но она не вечна. И сейчас, Морис, я чувствую, что не могу больше стоять, я хочу сесть.

Морис протянул руку к креслу.

— Нет, — сказала Фернанда, останавливая его, — нет. Дважды за сегодняшний вечер я видела, как ваша жена, прекрасная и чистая Клотильда, садилась на вашу кровать и держала ваши руки в своих, вопрошая ваши глаза своим взором. Так вот, я тоже этого хочу. Вы позволите? Если я сяду на ее место, воспоминание о ней поможет мне. У меня нет ни ее прав, ни ее чистоты, но ваше сердце воздвигло мне трон, вы сказали, что я имею над вами власть. Так вот, я требую от моего подданного повиновения и полного подчинения.

С этими словами она взяла руки Мориса и сжала их, как на ее глазах делала это Клотильда, затем села — она, очистившаяся любовница, села на то место, где сидела женщина, едва не погубившая себя, — и погрузила свой взгляд, исполненный могучей силы, в глаза своего возлюбленного.

Потом, призвав на помощь магнетическую силу чувства и влечения, она сказала ему:

— Вот теперь я обладаю и силой, и спокойствием, Морис, выслушайте меня.

И Морис, подчиняясь влиянию более сильной натуры, застыл в немом ожидании.

К этому времени две женщины, прижавшись лбами к двери алькова, уже минут пять старались не пропустить ни единого слова из услышанного ими.

XXV

— Морис, — начала Фернанда, — позвольте мне сначала принести вам благодарность, как приносят благодарность Богу; я обязана вам самыми счастливыми днями в моей жизни. В старости, когда я останусь совсем одна, я оглянусь на прошлое, и единственным светлым временем за все мое существование будет время, освещенное вашей любовью. Когда настанет мой смертный час и своим раскаянием я искуплю мою вину, я попрошусь у Господа Бога в рай, похожий на те три месяца, что были ниспосланы мне Небом.

— О! — воскликнул Морис. — Спасибо за то, что вы сейчас сказали.

Фернанда грустно улыбнулась, заметив заблуждение молодого человека, столь странно истолковавшего ее слова.

— Да, Морис, — продолжала она, — я благодарна Господу Богу за эту любовь не только потому, что она пробудила мои чувства, но и потому, что она закалила мою душу, это главное; она заставила меня забыть о существовании мира развращающего и продажного, заставила предать забвению мое прошлое и внушила беспечальное отношение к будущему, впервые я почувствовала себя счастливой, испытывая гордость за свое чувство. Чувство это было настолько чистым, что оно возвышало меня над моими ошибками, настолько милосердным, что я простила тем, кто вынудил меня совершить их. Я жила только вами, Морис, все мои помыслы были обращены к вам. Я засыпала, убаюканная сладкими снами, и просыпалась в сладкой действительности. Мое счастье было слишком велико, чтобы длиться вечно, но я благодарна Небесам за то, что они даровали мне его; надежду мне заменят сожаления, идя навстречу будущему, я буду обращать свой взор в прошлое.

Поэтому, когда я обнаружила, что вы обманули меня, Морис, охваченная горем, ослепленная им, я не поняла, что вы не могли поступить иначе. Мне почудилось, будто что-то разбилось в моей жизни; я испытывала горькую потребность в страдании, однако одиночество и тишина пугали меня, потому что больше всего я боялась не кого-нибудь, а только себя. Я жаждала шума, суеты и даже мести. Несчастная, я не подумала, что если любишь по-настоящему, то мстишь прежде всего себе! Мне хотелось воздвигнуть между вами и мной непреодолимый барьер. Вот видите, Морис, я по-прежнему любила вас, если так боялась себя. Я снова окунулась в беспорядочную жизнь прошлого. В вашем присутствии куртизанка исчезла, но повторяю вам, вы были моим добрым гением, Морис, ваше отсутствие заставило ее воскреснуть. О, я очень виновата, поверьте мне, или, вернее, я просто обезумела. Не зная той нужды, что служит порой оправданием увядшим женщинам, я обсуждала с новым любовником цену своей персоны. Да, да, плачьте, — сказала Фернанда молодому человеку, который не в силах был сдержать рыданий, — плачьте надо мной, ибо тогда я достигла такой степени позора, какого не знала никогда. Уже было вновь обретя добродетель, я опять цинично погрузилась в порок, стала кичиться роскошью, изображать бесстыдную женщину и, следовательно, женщину счастливую.

Да вот хотя бы вчера, когда меня, веселую и беззаботную, ничего не подозревающую, доставили сюда ваши друзья, и я чуть было не наткнулась беспечно на ваш гроб, — вчера еще я в слепоте своей верила в возможность подобного существования; вчера, отбросив всякие приличия, к которым хранила в глубине души уважение, забыв о благочестивых уроках моей юности, я, преодолев с помощью моего инкогнито общественные барьеры, вошла в этот дом с высоко поднятой головой. Морис, я увидела вашу мать, увидела вашу жену, снова увидела вас, и все мое бесстыдство спало с меня, как падает при первом же ударе плохо пригнанная и плохо закаленная броня. Морис, все это неспроста, и вовсе не случай позволил этим легкомысленным молодым людям, в чьих руках я была игрушкой, привезти меня сюда. И тайна, что я хотела бы скрыть даже от самой себя, разглашена была тоже не напрасно; громко прозвучавшее имя моего отца разорвало цепь, приковавшую меня к позору, оно пробудило в моем сердце запрятанное глубоко чувство сословного достоинства, возродило стремление к благородным поступкам и желание чистой жизни. Морис, у меня достало мужества скрыть от вас, что я несчастная девушка благородного происхождения, сброшенная с вершины высшего света на дно общества. Мне не хотелось, чтобы вы осознали путь, проделанный мною, когда я спустилась туда, где вы меня нашли; но вы, с вашим возвышенным прозорливым сердцем, вы угадали это, да? Я никогда не осмеливалась признаться вам, что мой несчастный отец, умерший на поле брани на руках наследного принца, принадлежал к старинному роду дворян, всегда готовых пролить кровь если не ради своей страны, то, во всяком случае, ради своего короля. В вашем аристократическом доме я как бы вновь обрела своих предков, имевших полное право быть принятыми здесь как ровня. Морис, я призываю их себе на помощь, я умоляю их о защите и в обмен на ту помощь, что они окажут мне в борьбе против вас, а главное, против меня самой, о, я им всем сердцем обещаю омыть своими слезами запятнанный мною старинный герб.

177
{"b":"811909","o":1}